— Так понравилось, что наизусть собираешься заучить?

Некоторое время было тихо.

— Прекрасное письмо! — сказал немного погодя отец. И размечтался: — Почитать бы ответ Гио!

— Он с тобой очень считается, попроси, специально для тебя вторично напишет — память у него отличная, все вспомнит.

— Знай, и любовь помогла ему исправиться, образумиться. Мы, взрослые, плохо понимаем значение любви, так пугаемся, когда наши дети влюбляются, словно второй всемирный потоп им грозит. Забываем, что любовь порождает много доброго, хорошего.

— Ладно, работать не собираешься, не идешь на виноградник?

— Нет, сегодня не собираюсь. Столько времени Гио не видел, не разговаривал с ним. Сегодняшний день проведу с сыном. Разве не видишь, как он изменился! Присмотрюсь к нему, может, пойму, с чего качалась в нем перемена.

— С любви, конечно!

— Зря смеешься. Любовь тоже, но и что-то другое… Схожу, пока ребята спят, на огород, вчера не успел вскопать, перекопаю, а то мать из дома выгонит! — Отец засмеялся. — Видишь, я взрослый, всю Европу прошел во время войны, а перед мамой ребенком себя чувствую — и робею перед ней, и побаиваюсь. Ну я пошел. А где, кстати, мать?

— Пошла взять из инкубатора сто цыплят…

— Не могла мне сказать!

— Не хочет беспокоить тебя по пустякам.

Я не сразу сообразил, что отец пройдет через нашу комнату, и не успел притвориться спящим — глаза закрыл, но руки были в таком нелепом положении, в каком даже не вздремнешь.

Отец вошел в комнату, всмотрелся в меня. Потом приблизился к моей постели, склонился.

— Ты не спал, Гио?

Я открыл глаза.

Он приложил палец к губам.

— Ты ничего не слышал, хорошо?

Я тоже приложил палец к губам.

Он поцеловал меня в лоб, подмигнул и вышел на цыпочках.

Немного погодя я тоже встал, оделся и, не умываясь, спустился во двор. Я взял из сарая лопату и пошел помогать отцу. Мы вскапывали землю под помидоры, под петрушку, салат и лук.

— Мне теперь все нипочем! — шутит отец. — Взрослый мужчина стал плечом к плечу со мной — буду звезды с неба хватать!

— Как будто не так!

— А ты по-настоящему копать научился, вижу! Комья выворачиваешь и разрыхляешь!

— Чего тут было учиться!

— Чего учиться?! Думаешь, землю перекопать — дело простое, пустяковое? А вот послушай, что я тебе скажу. Ты когда-нибудь слыхал, чтобы пели песню, когда копают? Подумай, не отвечай сразу.

— А чего думать, не поют.

— А я вот прочел в книге, что и, вскапывая землю, крестьяне поют песню. Хотел бы я знать, где автор услыхал ее.

— А почему не поют? Потому что, когда копаешь, назад идешь?

— Нет, просто весь организм сильно напрягается, особенно грудь, сам видишь, как сгибаешься, всем телом наваливаешься на черенок, дышать и то тяжело.

— Давай попробуем петь!

— Давай начинай ты.

— Хватит, хватит! Кто ж так поет!

— Совсем забыл, что мне нельзя петь при других! А может, выдержишь? Ну как, продолжать? Я же не виноват, что у меня ни слуха, ни голоса!

— Ладно, продолжай.

Я запел, отец подпевал. Прокопали мы немного с песней и чуть с ног не повалились — начали задыхаться, пот градом полил. Я остановился, навалился грудью на черенок лопаты, отираю пот со лба.

— Ну, что скажешь? — смеется отец, тоже утирая пот.

— А то, что нельзя петь, когда копаешь землю.

С веранды на нас удивленно взирали Михо и мама: чего это мы песню жнецов запели с лопатами в руках?

После завтрака голова кругом пошла от вопросов. Больше всех расспрашивала бабушка. Все ей хотелось знать: какие ребята со мной учатся, не хулиганят ли, не сбивают ли меня с пути, и какой в том районе климат, не было ли засухи, не побило ли градом виноград — в наших краях это часто бывает. Михо слушал нас и со смеху покатывался. А что было смешного? Наконец отец меня вызволил, предложил пойти с ним на виноградник, помочь ему подрезать. Я обрадовался — научусь подрезать лозу, мне ведь ухаживать за моими лозами в Цихистави. И только наточили мы садовые ножи, как послышался голос Гелы — окликал меня с дороги, звал и меня и отца. Мы поспешили к воротам и увидели Гелу возле маленького автобуса — он указывал кому-то на наш дом.

— Встречайте гостей, видите, целый автобус приехал!

— А чего орешь, отворил бы ворота, впустил их! — сказал я.

Отец разглядывал приникшие к стеклам лица и явно не находил знакомых, и от этого вид у него был немного растерянный. Конечно, он все же приглашал их в дом.

— Пожалуйте, прошу в дом.

— Спасибо, спешим, мы проездом, — улыбаясь ответил водитель.

Я залез в автобус, оглядел там всех, но тоже не обнаружил знакомых. Все смотрят на меня, улыбаются, а я чувствую — краснею.

— Пожалуйста, проходите!

Думаю, не зря же они остановились у нашего дома?

И тут вынырнул вдруг откуда-то в самом конце автобуса Зураб! И хохочет. Я подлетел к нему, мы обнялись.

— Ну что, разыграл тебя!

— Ничего себе шутка!

Кругом засмеялись.

— Пап, это Зураб! — крикнул я отцу и подвел к нему Зураба.

Отец поцеловал его в лоб и опять пригласил всех в дом — в автобусе оказались родные и родственники Зураба. Они ехали в соседнее село к двоюродному брату Зураба на свадьбу. Поэтому и торопились, не хотели даже сходить с автобуса, но мы уговорили их в конце концов.

— Дети наши дружат, — сказал отец, — должны же и мы познакомиться, — и настоял на своем.

Погостили у нас часок и уехали, обещав на обратном пути по-настоящему оценить наше хлебосольство.

Когда мы прощались с ними, Зураб сказал мне вдруг:

— Слушай, Гио, не хотел тебе говорить, знаю, расстроишься, но лучше скажу, все равно узнаешь: Гиго Хибулури из нашей группы трактор вел, не сумел вовремя остановить и наехал на твой опытный участок, примял твои лозы, прямо с землей сровнял!

Автобус тронулся. Я стоял растерянный. Меня будто пришибли. Столько труда вложил, столько возился с лозами, такие надежды возлагал — и вот все прахом! Вернусь в Цихистави и так изобью этого Гиго Хибулури, всю жизнь меня помнить будет, а там пускай хоть исключают.

И решил тут же ехать.

— Что случилось? — спросил отец.

— Трактором проехались по моим саженцам. Я должен ехать.

— Как подсказывает сердце, так и поступай.

Мама ворча уложила мои вещи в чемодан. Михо расстроился — раз сто протер очки за полчаса от волнения, а бабушка на отца рассердилась: зачем отпускает меня так скоро, наглядеться как следует на меня не успела.

— Дело требует, надо ему ехать. — объяснил отец, но бабушка заявила, что ее любовь ко мне тоже кое-что значит.

Когда я сел в автобус, отец сказал мне:

— Молодец, сынок, теперь я вижу, что ты в самом деле посерьезнел. И учителя довольны тобой. Я часто разговариваю по телефону с вашим директором, знаю, как у тебя дела… Привет Мзии, — и улыбнулся лукаво.

Я промолчал.

Уже в Тбилиси, садясь в горийский поезд, я сообразил, что Зураб разыграл меня: ведь мой опытный виноградник весь между яблонями! Никакой трактор туда не мог заехать! Как же я сразу не вспомнил об этом!

Возвращаться обратно домой я все же не стал, все равно через два дня надо быть в училище. Родных повидал, а в училище меня уже тянуло как домой.

Поезд подъезжал к Гори, в сумерках весеннего вечера виднелись очертания Горийской крепости…