– Прошу вас, пройдите, – сказал черный монах. Стена слева от портрета сдвинулась, и показался кабинет, убранный скромно, как келья – только стол, сделанный из цельной глыбы полированного камня, и перед ним низкий стульчик без спинки, вырезанный из цельного же куска серого дерева с красными прожилками. За столом сидел человек, в черном апостольском клобуке с красной отделкой, явно занимающий высокий пост.

Этот человек, несмотря на весьма внушительный вид, не был, однако, Мондиором 71-м.

Мондиору, судя по фотографиям и телепередачам, было лет шестьдесят пять-семьдесят, и весь его облик дышал силой и мужеством. У него были густые, черные волнистые волосы, прошитые белыми прядями, массивное лицо, большой рот, грубо вылепленный нос, густые угольно-черные брови, темные властные глаза. А этот был молод, определенно моложе сорока, и, хотя тоже выглядел сильным и мужественным, принадлежал к совершенно иному типу; очень худой, с острыми чертами узкого лица и плотно сжатыми губами. На лбу под клобуком вились волосы странного кирпично-красного оттенка, а глаза резали холодной, неуступчивой голубизной.

Да, он, без сомнения, был высокопоставленным лицом. Но у Теремона была назначена встреча с Мондиором.

Утром, написав свой очерк в ответ на последнее выступление Апостолов, журналист вдруг решил, что ему нужно поближе познакомиться с их странным учением. Речи Апостолов представлялись ему полной чепухой, но сейчас эта чепуха стала казаться ему интересной – о ней, пожалуй, стоило написать поподробнее. А как лучше узнать об Апостолах, если не увидевшись с самым главным? Если получится, конечно. К удивлению Теремона, ему сказали, когда он позвонил, что с Мондиором 71-м можно увидеться хоть сегодня. Что-то уж слишком легко.

Теперь Теремон начал понимать, что сомневался не зря.

– Я Фолимун 66-й, – сказал остролицый человек легким, выразительным голосом, совсем непохожим на властный громовой глас Мондиора. Однако Теремон, сразу почуял, что его собеседник привык, чтобы ему повиновались. – Секретарь по связям с общественностью местного филиала нашей организации. С удовольствием отвечу на любые ваши вопросы.

– У меня назначена встреча с самим Мондиором, – сказал Теремон.

Холодные глаза Фолимуна 66-го не выразили никакого удивления.

– Можете считать меня голосом Мондиора.

– Я понял так, что он примет меня лично.

– Так и есть. Все, что говорят мне, становится известно Мондиору; все, что исходит от меня – это слово Мондиора. Так следует понимать.

– Однако меня заверили, что я буду допущен к самому Мондиору. Не сомневаюсь, что вы вполне авторитетное лицо, но меня интересует не только информация. Я хотел бы составить представление о Мондиоре как о человеке, узнать его мнение не только о грядущем конце света, но и о многом другом.

– Я вынужден повторить то, что уже сказал, – невозмутимо прервал его Фолимун. – Считайте меня голосом Мондиора. Его преосвященство не сможет сегодня принять вас лично.

– Тогда я лучше приду в другой день, когда его преосвященство…

– Позвольте уведомить вас, что Мондиор никому и никогда не дает личных интервью. У его преосвященства слишком много срочной работы – ведь все меньше и меньше месяцев отделяет нас от Часа Огня. – И Фолимун вдруг улыбнулся необычайно теплой и человечной улыбкой, будто желая смягчить и отказ, и напыщенное выражение «Час Огня». – Должно быть, произошло недоразумение, и вы не поняли, что встретитесь с представителем Мондиора, а не с самим Верховным Апостолом. Но таков уж у нас порядок. Если вам не угодно говорить со мной, остается только пожалеть о вашем потерянном времени. Я – наиболее ценный источник информации, к которому вы можете получить доступ здесь, сегодня или в любой другой день.

Снова улыбка – улыбка человека, хладнокровно выставляющего пришельца за дверь.

– Прекрасно, – чуть поразмыслив, сказал Теремон. – Вижу, что особого выбора у меня нет: или вы, или никто. Хорошо, давайте поговорим. Сколько времени вы мне уделите?

– Столько, сколько вам потребуется, хотя нашу первую беседу придется сократить. – И снова усмешка, почти озорная. – Кроме того, не забывайте – нам осталось всего четырнадцать месяцев. И у меня есть еще кое-какие дела.

– Могу себе представить. Четырнадцать месяцев, говорите? А потом?

– Вы, значит, не читали Книгу Откровений?

– В последнее время нет.

– Тогда разрешите. – Фолимун достал из какой-то расселины в своем, на первый, взгляд монолитном столе тонкую книжку в красной обложке и положил перед Теремоном. – Это вам. Надеюсь, вы обретете в ней большую поддержку. А пока что я кратко изложу вам то, что вас так интересует. Очень скоро – ровно через четыреста восемнадцать дней, если быть точным – девятнадцатого числа будущего тептара с нашим уютным, знакомым миром произойдет большая перемена. Шесть солнц исчезнут в Пещере Тьмы. Нам явятся Звезды, и весь Калгаш охватит пламя.

Фолимун говорил небрежно, словно речь шла о том, что завтра будет сильный дождь или в муниципальном ботаническом саду распустится какой-то редкий цветок. Калгаш охватит пламя. Шесть солнц исчезнут в Пещере Тьмы. Звезды.

– Звезды, – произнес Теремон. – А что это, собственно, такое?

– Орудия богов.

– А нельзя ли поточнее?

– Вскоре мы постигнем природу Звезд как нельзя яснее. Через четыреста восемнадцать дней.

– Когда закончится очередной Год Праведности. 19 тептара будущего года.

– Значит, вы все-таки знакомы с нашим учением? – приятно удивился Фолимун.

– В какой-то степени. Во всяком случае, слышал последние речи Мондиора. И знаю о цикле в 2049 лет. Ну, а событие, которое вы называете Часом Огня? О нем вы тоже не сможете рассказать заранее?

– Вы найдете его описание в главе пятой Книги Откровений. Нет, не надо искать: я вам прочту на память. «И тогда со Звезд сошло Небесное Пламя, ниспосланное богами; и там, где коснулось пламя Калгаша, города его сгорели дотла, и не осталось ни людей, ни плодов труда их».

– Произошла какая-то страшная катастрофа, – кивнул Теремон. – Но отчего?

– Воля богов. Они призвали нас покаяться в своих грехах и назначили нам срок, чтобы исправиться. Этот срок мы зовем Годом Праведности, и составляет он 2049 людских лет – кажется, это вам уже известно. Сейчас Год Праведности близится к концу.

– И вы считаете, что мы все погибнем?

– Не все. Но большинство, и нашей цивилизации наступит конец. Перед теми немногими, кто выживет, встанет труднейшая задача по ее восстановлению. Этот цикл, как вы уже успели усвоить, повторяется в истории с печальным постоянством. Уже не впервые человечество не выдерживает испытания богов. Не однажды постигала нас кара – и вскоре она постигнет нас вновь.

Странное дело, подумал Теремон: этот Фолимун вовсе не похож на сумасшедшего.

Если бы не его одеяние, он мог бы сойти за молодого предпринимателя в своем офисе – за владельца ссудной конторы, например, или за банкира. Говорил он как образованный человек, грамотно и выразительно, в четкой деловой манере, без пафоса и завываний. Но то, что он в своей четкой и деловой манере излагал, было сущим бредом сумасшедшего. Контраст между формой и содержанием просто поражал.

Фолимун закончил говорить и спокойно ждал вопросов журналиста.

– Буду откровенен, – начал Теремон. – Мне, как и многим, трудно принять подобное пророчество просто так, на веру. Мне нужны веские доказательства. Но вы их нам не даете. И говорите, что это вопрос веры. Говорите, что материальных доказательств предъявить не можете, но мы тем не менее должны верить, ибо вам об этом сообщили боги, а боги, как известно, не лгут. Но скажите мне – с какой стати я должен вам верить? Такие, как я, ничего не принимают на веру.

– А почему вы думаете, что доказательств нет?

– А разве есть? Что-нибудь помимо Книги Откровений? То, что написано в ней, для меня не доказательство.

– Вы знаете, мы очень древняя организация.

– Говорят, вам десять тысяч лет.