От взрыва, казалось, развалится все здание УГРО. Кто-то отчаянно закричал от боли, кто-то упал, мучительно зазвенели выбитые взрывной волной стекла, с металлическим лязгом шваркнули по стенам разлетевшиеся веером осколки…

Майор Довжик, шатаясь, в покрытом кирпичной крошкой и пылью синем кителе, ввалился в кабинет Гоцмана и окровавленной рукой снял телефонную трубку:

- Дежурный?… Довжик у аппарата. Усиленный наряд к черному ходу, задержать майора Кречетова! Он там с Давидом! Бегом!…

Не договорив, он бессильно рухнул на стул, зажимая одной рукой рану на предплечье, а второй - рану на бедре. Если бы не дежурный лейтенант, прикрывший его своим телом и поплатившийся за это жизнью, осколки «лимонки» иссекли бы его всего…

Недалеко от берега покачивалось на небольшой волне моторное рыбацкое суденышко. На палубе стояли Штехель с биноклем в руках, нервно цеплявшаяся за леер Ида в наброшенном на плечи платке и трое небритых парней в военном, один из которых держал на плече румынский автомат «орита».

Штехель напряженно разглядывал в бинокль маленький ялик, который медленно приближался к мотоботу. Человек, сидевший в ялике, греб только левой рукой, отчего ялик кидало из стороны в сторону. Правая рука гребца была замотана тряпкой и безжизненно свисала. Голова и грудь тоже были кое-как забинтованы.

- Да что вы смотрите? - с болью в голосе произнесла Ида, давно угадавшая в гребце Чекана. - Это же он!…

Парень с автоматом вопросительно взглянул за ее спиной на Штехеля, но тот отрицательно помотал головой.

Через несколько минут ялик коснулся бортом мотобота. Чекан был бледен от потери крови, тряпки, которыми было замотано его тело, алели, как спелые вишни. В изнеможении бросив весло, он уронил голову на руки, собираясь с силами. Морфий медленно бродил по телу, сердце, казалось, выпрыгнет из груди… Ничего. Вот и закончились его похождения. Он с трудом поднял голову и слабо улыбнулся любимой, смотревшей на него сверху.

- Ну что вы возитесь? - истерически закричала Ида, поворачиваясь к Штехелю. - Помогите ему!…

- Помоги ему, - недовольно буркнул Штехель, кивая вооруженному мужчине.

Тот сделал шаг к борту. Сорвал с плеча автомат…

Прозвучала длинная очередь, и изрешеченный пулями Чекан, непроизвольно вскинув руки к лицу, навзничь опрокинулся на дно ялика. Ида с нечеловеческим воем кинулась на убийцу… и сразу же тяжело, беззвучно осела на палубу. Стиснутые пальцы продолжали сжимать маленькую сумочку.

Бандит молча выдернул из ее тела окровавленную финку и деловито вытер о рукав гимнастерки.

Штехель отвернулся, брезгливо морщась…

Вдоль длинной стены цеха, расставив ноги на ширину плеч и положив сцепленные руки на затылок, стояли бандиты. С противоположной стороны помещения на них были направлены стволы десятка пулеметов, заходились в злобном лае, дергаясь на поводках, овчарки. Налетчиков обыскивали и по одному отправляли вдоль коридора из солдат на выход. И было странно видеть этих понурых, с опущенными плечами сержантов, старшин, лейтенантов и капитанов, которых рядовые, державшие на изготовку автоматы, провожали презрительными взглядами…

Леха Якименко осторожно тормошил неподвижно лежащего на земле Платова. Ранения - это Леха хорошо понимал, потому что нагляделся на фронте всякого, - были опасными. Рядом бестолково суетились два лейтенанта МГБ.

- Вася! Платов! - с тревогой в голосе тянул Леха. - Ты меня слышишь?

Платов с трудом разлепил глаза. От потери крови в голове тяжело гудело. Он мутно взглянул на Якименко.

- Живой! - обрадовался Леха. - От то ж уже нормально!… Носилки или доску - быстро! - приказал он одному из офицеров.

- Товарищ полковник приказал сразу к нему, - осторожно вставил второй лейтенант.

- Успеет твой Чусов, - зло бросил Леха. - Ну где ж носилки?… Чему вас учили, халамидники?…

Он вскочил и отчаянно рванул с петель дверь в ближайшую подсобку… Через минуту Платова уже несли к выходу из цеха. Его голова безразлично покачивалась в такт шагам.

- Вася! - чуть не плача, говорил ему Якименко, шагавший сзади.-Держись! Ты молодец, Васька, слышишь?! Их всех повязали, всех! Ты молодец! Вася, держись…

Платов слышал и не слышал эти слова - беспамятство подхватило его, словно морская волна, и бережно понесло туда, где не имели значения ни звания, ни ордена, ни предатели, ни бандиты…

У огромного, от пола до потолка, закопченного и давно не мытого окна, размещавшегося над заколоченной дверью черного хода, сидели на полу Кречетов и Гоцман. Давид еле дышал - при малейшем движении петля сильно врезалась ему в горло. К тому же ствол пистолета Кречетова - вернее, его собственного верного ТТ, выбитого Кречетовым у него из рук, - упирался ему в спину.

- А Фиму кто убил? - прохрипел Гоцман, еле ворочая языком.

- Я, - усмехнулся Академик. - Как только речь зашла о накладной, я понял, куда сунется с расспросами твой дружок… И бегом к Роде. Прямо в дверях столкнулся с этим… Фимой. Он только крякнуть успел… Погорячился я, конечно, не надо было его у дома Роди резать… Да побоялся, уж больно твой Фима шустрый был…

- А… Арсенин?

- Не знаю, - снова усмехнулся Кречетов. - Сказали, что утопили в море. Если хочешь, потом могу узнать, где именно…

- Ты, наверно, учился хорошо? - выдавил Гоцман.

- И учился хорошо, - спокойно, безо всяких эмоций ответил Кречетов, - и парень я способный. И в гимназии хорошо учился… и в кадетском корпусе в Белой Церкви…

- Каком корпусе?…

- Есть у англичан хорошая поговорка: «Любопытство губит кота». Но поскольку тебя оно уже погубило… Первый Русский великого князя Константина Константиновича кадетский корпус, который выпускал офицеров, преданных России, еще два года назад. Так что - честь имею, подпоручик Кречетов, выпуск тридцать второго…

- Так ты… из бывших?…

Кречетов вздохнул. Гоцман почувствовал, как пистолет в его руке напрягся.

- Нет, я из… настоящих. Сын своего отца, которого ваши убили в девятнадцатом, под Ельцом… Ты, наверное, думаешь, что революция лишила нас заводов-газет-пароходов, за это мы и мстим? Ничего подобного. У моего отца не было никакого имущества, кроме казенного… Просто он был русским офицером, который не мог примириться с хаосом, анархией и безбожием. А я - его сын… Тоже русский офицер, который воюет против Советов с оружием в руках. И будет воевать до тех пор, пока Россией правит такая сволочь, как… все вы… Все понятно тебе?! Из настоящих я, ясно?… А вот ты… мразь…

Петля врезалась в горло Гоцмана еще сильнее.

- Так шо ж ты… с фашистами снюхался, раз ты такой… весь за Россию, а? - промычал тот.

Кречетов рассмеялся, петля чуть ослабла. - Так ведь фашисты против большевичков воевали… Что ж непонятного? Да и подучиться кой-чему у них в разведшколе полезно было…

- А как же тебя… в НКВД не раскусили, когда ты к ним пролез?

- Ну, ты же помнишь, какое время было - тридцать седьмой, тридцать восьмой, - с явным удовольствием рассказывал Кречетов. - Самые разные люди возникали из небытия и туда же валились… А раскусить меня было невозможно. Легенда чистая, сослуживцев отца не осталось, по эмигрантской картотеке НКВД я не проходил… Да и в списках кадетского корпуса меня не светили, потому что заранее готовили к переброске в Совдепию. Так что к сороковому году был я уже сержантом госбезопасности. Ну, а по легенде шел по юридическим званиям…

- И подпольщики… ничего не заподозрили? - хрипел Давид.

- Так я же старался! И поезда под откос пускал, и немцев стрелял почем зря… Плотину на Хаджибейском лимане взорвали, слышал, может быть? Румын, правда, старался не трогать, как-никак, братья по вере…

- И провалы, которые в подполье пошли в сорок втором, - тоже ты…

- Не-ет, не приписывай мне чужих заслуг, - усмехнулся Кречетов. - Это была инициатива Федоровича, кстати, старого чекиста… Это он всех сдал с потрохами.

- А Лужова ты когда вербанул?