Так вот, опыт показал нам, что мысль ребенка как раз является промежуточной между аутичной и социализированной мыслями. И мы назвали мысль ребенка эгоцентрической, желая подчеркнуть, что эта мысль остается аутичной по своей структуре, но она уже не нацелена исключительно на удовлетворение физиологических потребностей или потребностей в игре.<…>
Эгоцентрический характер детской мысли как феномен проявился в трех сериях наших наблюдений, на которых здесь мы не будем останавливаться подробно….Мы записывали в течение месяца в "Доме малюток" (это школа–лаборатория при Институте Ж. Ж. Руссо в Женеве) язык нескольких случайно выбранных детей. При этом мы заметили, что еще между 5 и 7 годами от 44 до 47% детских высказываний остаются эгоцентрическими, хотя эти дети могли мастерить, играть и говорить, как им было угодно. Между 3 и 5 годами мы получили от 54 до 60% эгоцентрических высказываний.
В противоположность вопросам, приказаниям и рассказам, такие высказывания состоят главным образом из монологов, образуя некий псевдоразговор, или "коллективный монолог", во время которого каждый собеседник говорит для самого себя, не обращая внимания на других и не отвечая им. Стало быть, функция этого эгоцентрического языка состоит в том, чтобы озвучить свою мысль или свою активность. Здесь еще есть нечто от того "крика, сопровождающего действие", о котором писал Жане в своих этюдах о языке. По крайней мере эти "реплики" очень далеки от того, чтобы служить для настоящего обмена мыслями. Такова значительная часть детской речи. Это свидетельствует об известном эгоцентризме самой мысли ребенка. Мы–то слышим лишь слова, которыми ребенок ритмизирует свою собственную деятельность, но помимо этого ребенок, несомненно, хранит про себя огромное количество невысказанных мыслей. А мысли эти потому и не высказываются, что ребенок не имеет для этого средств; нужные средства развиваются лишь под влиянием необходимости общаться с другими и становиться на их точку зрения.
Второе исследование… показало нам, что даже в социализированной части детской речи "разговор" проходит через несколько более элементарных стадий, прежде чем сделаться настоящим обменом мыслями. В частности, лишь приблизительно к 7–8 годам спор становится тем, чем он является у взрослого, т. е. обменом точек зрения — при стремлении мотивировать свою позицию и понять чужую. До этого спор является простым столкновением противоположных утверждений, без попыток мотивировки своей правоты и без забот о взаимопонимании.
Наконец, третье исследование… позволило точнее выяснить причины детского эгоцентризма. Если дети так мало разговаривают между собой и если они все–таки пытаются адаптироваться к мышлению взрослого и к внешнему миру, но действуют в одиночку, то это происходит, возможно, по двум разным причинам: иди дети и в самом деле предпочитают оставаться внутри своего изолированного "Я", или потому, что дети убеждены, что понимают друг друга, не догадываясь об эгоцентрическом характере своего мышления. На самом деле правильно именно второе предположение.
Дети не только думают, что разговаривают друг с другом и что они действительно друг друга слушают, но они, сверх того, полагают, что каждая из их мыслей является мыслью всех других, что все могут эту мысль понять, даже если она и не выражена вполне ясно. Ибо… если дети эгоцентричны и говорят каждый для себя, то, произнеся громко все то, что они в силах облечь в словесную форму, они считают, что уже тем самым понимают друг друга.
Тогда стоит задаться вопросом: действительно ли привычка детей считать себя всегда понятыми препятствует их реальному взаимопониманию, когда они все же берут на себя труд давать друг другу объяснения? К решению вопроса о словесном понимании друг друга детьми одного возраста и привело нас наше третье исследование. Конечно, когда дети играют, когда они вместе перебирают руками какой–нибудь материал, они понимают друг друга. Потому что, хотя их речь и эллиптична, она сопровождается жестами, мимикой, — все это фиксирует начало действия и служит опорой для собеседника. Но понимают ли друг друга дети, когда говорят, не действуя? Это самое важное: именно в речи и через речь ребенок осуществляет свою главную цель — приспособиться к мысли взрослого и научиться его логике.
Более того, так как ребенок во многом "видит" мир через слово, а не таким, каким он дан ему в непосредственном ощущении, то словесная ткань с необходимостью организует все представления о вещах.
Чтобы понять, как дети взаимодействуют с помощью речи, мы выбрали 50 детей в возрасте между 6–7 и 7–8 годами… и предложили им выполнить следующее. Дети объединялись в пары и должны были рассказать друг другу маленькую историю и, кроме того, объяснить рисунок, где изображено устройство крана или шприца.
Дети давали объяснения по очереди. И вот оказалось, что, хотя ребенок, который давал объяснение, в общем хорошо понимал то, что он сам объяснял, собеседник его в среднем очень плохо схватывал объяснение, но думал, что он все понимает хорошо!<…>Непонимание между детьми зависит не только от того, что объясняющий остается на своей эгоцентричной позиции, но и от того, что собеседник просто не слушает объяснений: он думает, что сразу все понял, поскольку то, что он слышит, он воспринимает только со своей собственной, также эгоцентричной позиции.
Таковы три группы фактов, которые мы можем привести в пользу гипотезы, что мысль ребенка более эгоцентрична, чем наша, и что она представляет собой середину между "аутизмом" в строгом смысле слова и социализированной мыслью. Конечно, подобное утверждение остается гипотетическим. Нужно произвести еще много исследований процесса обмена мыслями между детьми различного возраста, между братьями и сестрами и, в особенности, между родителями и детьми.
Но уже на уровне здравого смысла видно, что даже в общении с самыми близкими ему людьми ребенок не может передать им всей полноты своего внутреннего мира мысли. С одной стороны, потому, что взрослый не может снова стать ребенком, с другой — потому, что ребенок не может оценить степень непонимания со стороны взрослого. И уж тем более ребенок не может создать для себя "свой" язык, который бы отвечал оттенкам его собственной мысли.
Поэтому существование детского эгоцентризма представляется нам достаточно очевидным. Весь вопрос в том, чтобы определить, эгоцентризм ли влечет за собою те трудности общения и взаимопонимания, которые мы только что рассмотрели, или мы следствие принимаем за причину, и все происходит ровно наоборот.
Однако ясно, что с точки зрения генетической необходимо отталкиваться от деятельности ребенка, для того чтобы объяснить становление его интеллекта. А эта деятельность, вне всякого сомнения, эгоцентрична и самодостаточна.<…>
Существуют и взрослые, мышление которых эгоцентрично. Это люди, которые помещают между собою и реальностью воображаемый или мистический мир и сводят все к своей индивидуальной точке зрения. Не приспособленные к кипящей вокруг них жизни, они погружены в жизнь внутреннюю, от этого еще более напряженную. Лучше ли такие люди осознают самих себя? Ведет ли их эгоцентризм к более адекватному наблюдению за событиями собственного внутреннего мира? Напротив, нетрудно заметить, что замыкание в самом себе, порождающее не поддающееся вербализации богатство ощущений и образов, как раз ослабляет способность к анализу и рефлексии.<…>
"Несообщаемость" мысли влечет за собой ее неосознаваемость. Видимо, можно предположить, что мы осознаем сами себя в той мере, в какой приспосабливаемся к другим. Обнаруживая, что другие не понимают нас, а мы — их, мы стремимся адаптировать наш способ изъясняться, дабы избежать взаимонепонимания. Это дает нам возможность анализировать как других, так и самих себя.