• 1) банан, персик, картофель, мясо, молоко, вода, воздух, бактерия, камень;

• 2) колокольчик, рожок, телефон, радио, газета, книга, картина, обучение, смущение.

В эксперименте участвовали пять групп детей в возрасте от 5 до 15 лет, по 10 человек в каждой группе, а в качестве контрольной группы задание выполняли студенты–первокурсники.

Общая тенденция, отмеченная Брунером, состоит в том, что чем старше ребенок, тем чаще он объединяет слова на основе функций именуемых ими объектов. Вообще же Брунер отметил следующие основания для суждений, использованные в предложенных детьми объяснениях:

• 1) Перцептивное сходство: одинаковость цвета или формы (круглые), одинаковое положение в пространстве (они дома).

• 2)Функциональное сходство: их едят; они издают звук.

• 3) Эмоциональное отношение к объекту: они важны; я их люблю.

• 4) Подведение под более общую категорию: они оба фрукты.

• 5) Принцип, называемый "да будет так!": утверждается сходство, но объяснения не даются.

По поводу использования "функционального" принципа Брунер делает одно интересное замечание: дети необязательно указывают на стандартный способ использования предмета, обозначаемого данным словом. Например, в возрасте девяти лет дети говорят не столько о том, как вообще используется тот или иной предмет, сколько о том, что они сами с ним могли бы сделать.

Подведение под более общую категорию у детей тоже может выражаться своеобразно: они усматривают у предметов сходство по функции, но выражают это так: в рожок дудят, звонок звучит динь–динь.

Основание, использованное ребенком для объединения объектов (исходя из его самоотчета), Брунер назвал семантикой категоризации, а способ, которым ребенок строил класс, — синтаксисом категоризации. С учетом того, какие слова были предъявлены, семантика и синтаксис должны были оказаться существенно связаны между собой.

Например, если в качестве основания для формирования класса выбрано сходство по функции, то класс получится организованным иерархически, по типу "все это + глагол" (все это едят; все это мы читаем и т. п.). Если же ребенок группирует объекты по цвету, то получится "коллекция" типа звонок черный, рожок коричневый, радио красное (вероятно, указанные предметы наделены тем или иным цветом на основе личного опыта ребенка).

Эксперимент 2. Сходство и различие рисунков: эксперименты со сравнением объектов, представленных их изображениями.

Параллельно с экспериментом, где детям для категоризации предъявлялись слова, Брунер провел серию экспериментов, где детям предъявлялись не слова, а изображения предметов.

Цветные картинки, напоминающие карточки лото, предъявлялись одновременно, будучи разложенными на столе. На картинках были изображены обычные и хорошо знакомые детям предметы — ножницы, кукла, рыбка, циферблат часов. Всего картинок было 42. Изображения были схематичными, ярко раскрашенными и легко узнаваемыми. Чтобы убедиться, что ребенок понимает, что изображено на картинке, и знает имя этого объекта, ребенка вначале просили назвать каждую картинку.

Затем ребенка просили отобрать картинки, которые он считает сходными в каком–нибудь отношении (в английском языке это формулируется очень общей фразой "belong together", что на русский естественно было бы перевести как "встречаются вместе"). Ребенок мог взять столько картинок, сколько хотел. Затем его спрашивали, чем похожи картинки, которые он выбрал. На следующем шаге опыта выбранные картинки помещались обратно на стол, и вся процедура повторялась сначала. Эту задачу каждый ребенок решал по 10 раз. Всего в эксперименте участвовали 90 ии. в возрасте от 6 до 11 лет.

На основании ранее проведенных другими авторами исследований Брунер ожидал, что ии. будут в значительной мере исходить из тех свойств объектов, которые бросаются в глаза, — именно из–за того, что в этом эксперименте ребенок имеет дело с изображениями, а не со словами. К таким свойствам относятся цвет и форма, а также наличие у изображенных объектов каких–либо сходных частей или деталей.

Действительно, изображение неизбежно конкретно. Даже самое схематичное изображение должно быть весьма детальным, чтобы хотя бы быть узнаваемым. Например, нельзя изобразить нечто, что можно считать "вообще пилой", — это будет либо двуручная пила, либо ножовка, либо лобзик и т. п. (Брунер, в частности, использовал как раз изображение ножовки). Очень трудно выбрать такое изображение, которое будет названо относительно обобщающим словом, — я, например, показывала взрослым ии. схематичное контурное изображение цыпленка, но одни ии. на предъявление этой картинки отвечали "птичка", другие — "воробей".

В опыте Брунера конкретность изображения по сравнению с относительной абстрактностью слова повлияла в наибольшей мере на категоризацию, реализованную младшими детьми. Ребенок шести лет объединяет дом и сарай, потому что на них имеется "нечто красное". Однако в эту группировку он не включает красное яблоко и красный шар. Тем не менее через некоторое время красный шар и красное яблоко могут оказаться объединенными.

С другой стороны, у младших детей нередки объединения в виде "рассказов", например: пчела объединяется с коровой с объяснением: "Пчела ужалила корову". С возрастом внимание к деталям, цвету и форме уменьшается. Возрастает число группировок по функциям и количество попыток подвести отдельные предметы под более общую категорию, выстроить иерархию понятий.

Впрочем, ситуация с подведением объектов под общую категорию не так проста, как может показаться на первый взгляд. Дело в том, что младшие дети (шестилетки) часто объединяют объекты не просто на основе объективно присутствующих общих черт или общих функций, а как бы путем присвоения себе одинаковой возможности использования соответствующих объектов. Таковы объяснения типа: "Ямогу на них ехать", "У нас все это…".

Любопытно, что такие группировки встречаются не только у детей. Взрослые ии. объединяют кастрюлю, сковородку и противень по принципу "у меня это стоит в кухне", чашки и рюмки — с объяснением "это все у меня в буфете". (Подробно эти феномены описаны в книге "Семантика и категоризация", 1991.)

В целом, по данным Брунера, поведение детей при категоризации слов и их поведение при категоризации изображений обнаруживают больше сходств, нежели различий. По–видимому, в пределах культуры евро–американского ареала не столь важно, предъявляем ли мы слова или изображения соответствующих объектов.

"ПРОБЛЕМНЫЕ" ДЕТИ

6.1. Речь, интеллект, знаки

Известно, что определенный процент детей рождается с такими психофизиологическими нарушениями, которые лишают ребенка нормальной возможности овладения родным языком. Это дети, глухие от рождения и ранооглохшие, слабовидящие и слабослышащие. Далее, это дети с сохранным физиологическим слухом и зрением, но с органическими поражениями мозга, затрудняющими естественный для здоровых детей процесс формирования речи, например дети с церебральным параличом.

Это, кроме того, так называемые аутичные дети. У них сохранны органы слуха и зрения, у них не удается выявить органических поражений мозга. Но по до сих пор непонятным для науки причинам у таких детей изначально, от рождения, отсутствует потребность в коммуникации. Именно из–за отсутствия потребности в коммуникации у аутичных детей не развивается речь. Интеллект аутичного ребенка также развивается крайне замедленно, а если он и достигает определенного уровня, то по своей структуре оказывается в высшей степени своеобразным и дисгармоничным.

Если по отношению ко всем подобным детям не предпринимаются меры, позволяющие обеспечить им доступ к овладению языком, то эти дети лишены перспективы сколько–нибудь адекватного интеллектуального развития. При этом совершенно не обязательно, чтобы это был естественный язык, — важно, чтобы это была такая знаковая система, которая могла бы замещать естественный язык функционально.