Безжалостный ты, поручик Колчаков! Тебе генеральский инсульт нужен, да? Здесь и сейчас, да?

Да ему, поручику Колчакову, как-то по…

— Понятно — от осла! — брякнул Лунь.

Вослед начальству полилась песня. Фальшиво, но нахально. «Бременские музыканты» отдыхают!

— Ничего на свете лучше не-е-ету!

Чем служить в Генштабе на парке-е-ете!

Тем, кто честен, гнить в песка Педжена,

Отравляться водкой и чеме-е-енить,

Спиртоваться водкой и чименом!

Ла-ла-ла-ла! Е-е-е-е! Е!

Нам Туркво милей Афганиста-а-на!

Все мы любим батьку Асланя-а-ана!

Гауптвахта нам родней колхоза -

С голоду не пухнем, нет морозов.

Здесь мы не загнемся от морозов!

Ла-ла-ла-ла! Е-е-е-е! Е!

— Ну, это ты загну-ул! — не поверил Кирпич. — Чтоб так да с генералом!

— Вот те крест! — размашисто перекрестился атеист Никита. — Если и вру, то чуток, привираю. А тебя, Вовка, терзают смутные сомнения потому, что ты уже полковник. Еще немного, еще чуть-чуть — и генерал. И типа вдруг с тобой тоже таким манером офицеры будут обходиться. М?

— Да я их тогда!.. — взревел полковник Кирпичин и показал могучим кулаком, что он их тогда.

— А нельзя. Тоже офицеры. Ну, в Афган услать. Дык нет уже никакого Афгана, то есть нас там нет. Нынче десять лет без войны и празднуем, вернее мы без нее… В крайнем случае, дуэль. А так — на гауптвахту отправить право имеешь, более же ни на что не имеешь.

— Да я б на месте этого Асланяна так их обоих поимел, что…

— Он бы их тоже, наверное, поимел, но есть нюанс.

— Нюанс?

— Ты ж не в курсе, кто папашка того же Лунева.

— Почему не в курсе? В курсе! И мне начхать!

— Вот так вот и начхать, полковник Кирпичин?

— И еще не так начхать!

— Ну-ну? И кто папашка Лунева?

— Элементарно! Внук декабриста! Ну, если Лунев — правнук декабриста, то его папашка, натурально, внук декабриста. А чего? Неправда?

— Правда, Кирпич, правда. Но не вся. Кроме того, папашка Лунева — о-о! — Никита похлопал себя по плечу, где погоны и многозначительно показал пальцем вверх, в небо.

— Погодь! Этот Лунев — это тот самый Лунев? В смысле внук, а не правнук.

— Именно.

— А чего ж тогда сыночка, кровинушку родную, в педженскую дыру отправил? Не мог где-нибудь при штабе, кремлевский полк, все такое?..

— А достал он его! В смысле правнук внука. Отцы и дети. Конфликт поколений. Я не вникал, но судя по всему… Но, однако, сын, ты ж понимаешь, всегда сын. И если что — горой за него!

— То есть этих двух раздолбаев Асланян твой даже в Афган не упёк после «губы»?

— Не-а! Колчакова мог, Лунева поостерегся. Но это ж тогда либо обоих, либо никого. Справедливость восторжествовала!

— И ты это называешь справедливостью, Ромашка?!

— Что мы знаем о справедливости, Кирпич!

— И то верно…

— Мужики! — прервал схоластику Дибаша. — Слазьте с гинекологического дерева, делать вам больше нечего!

— С генеалогического, дубина!

— Или так… Давайте лучше поднимем — за погибших! За Вовку Киселя, за Баху Акрамчика, за Юрку Колеватова, за Витьку Бурякова… За всех из нашего батальона, что полегли за два года!

— Шестьдесят три… — помрачнел полковник Кирпичин. — Шестьдесят три парня…

Выпили, помолчали.

— Кстати, о гинекологическом дереве, — кашлянул Никита дабы вывести друзей-сослуживцев из мрачности.

— Генеалогическом!

— Не-е-ет, на сей раз именно о гинекологическом! И самое паршивое в этой истории, что именно дерева и не оказалось! А жаль!

— Какой-какой истории?

— А вот этой самой…