В общем и целом эти встречи не приносили Лене ничего, кроме расстройства. В присутствии Майорова никак не удавалось отвлечься от дел и насладиться обществом друг друга. В те же пять минут, что они с Сергеем оставались наедине - если только можно считать уединением нахождение посреди заполненного посетителями зала - уходили опять же в слова. Корниенко убеждал ее, что все будет хорошо, просил потерпеть ради высоких целей. Целовал, ласково гладил по щекам, и Лена ловила на себе изумленные взгляды - пришла с одним, целовалась с другим. А уходить опять доведется с первым: почему-то так повелось, что Сергей непременно оставался за столиком, хотя это и не было обусловлено никакими договоренностями.
Мало-помалу напряжение первых дней растаяло. Не то чтобы Лена стала получать удовольствие от постоянного присутствия Майорова. Вернее было бы сказать, что она перестала испытывать неловкость в его обществе. Не было в их совместном проживании ровным счетом ничего приятного, но и неприятие ныне ушло в небытие.
Из откровенного врага Влад постепенно превращался в вынужденного соседа - пусть и не слишком обаятельную личность, но и, наверное, не самую вредную. По крайней мере, все Ленины просьбы удовлетворялись немедленно: хотелось ей сходить на выставку или увидеться с родственниками - пожалуйста: Майоров откладывал все свои дела и ехал в указанном направлении. Послушно сидел в крошечной кухоньке, если Лене нужно было посекретничать с матерью. Или же все вместе пили чай с вишневым вареньем, которое, несмотря на обилие готовых конфитюров, Ирина Станиславовна готовила по старинному рецепту.
На работе тоже стало немножечко легче - Лена пообвыклась в новом коллективе, немножко ближе познакомилась с Агнессой Кусакиной, и поняла, что она, вопреки красноречивой фамилии, совсем не кусается. Очень даже напротив - та никогда не злилась, если Лена допускала откровенные ошибки в документах, лишь деликатно на них указывала. Максимум, что позволяла себе начальница, так это попросить сотрудницу быть немного внимательнее.
Иногда они забывали про работу и болтали на отвлеченные темы. Если вдруг разговор заходил о руководстве 'Роспромтрансгаза', Агнесса очень уважительно отзывалась о Майорове. Такие моменты Елена не любила. Потому что в речах начальницы Владислав Алексеевич выглядел образцом для подражания, а никак не высокомерным двуличным типом, каким знала его Лена. Несоответствие образов раздражало ее, она не знала, что и думать: то ли шеф очень хорошо платил Агнессе, за что она его и боготворила, то ли... О втором варианте думать было намного противнее, чем о первом, но Лена никогда не считала себя наивным человеком, а потому понимала: скорее всего зарплата, сколь бы высока она ни была, тут не при чем. Вероятно, Агнесса, как и остальные сотрудники, была уверена, что новая сотрудница - любовница Майорова, а потому и не озвучивала истинных своих мыслей о нем, опасаясь, как бы Лена не донесла до шефа мнение подчиненных.
Ее это ужасно злило. Несколько раз она намекала, что они с Владиславом Алексеевичем чужие люди, по нелепой прихоти судьбы вынужденные терпеть друг друга. Однажды даже прямым текстом высказала свое, мягко говоря, отрицательное к нему отношение. Все ее попытки были бесполезны. Однако обвинять Агнессу в глупости или недоверии было бы бесчестно: ну какой нормальный человек поверит, что между начальником и сотрудницей ничего нет, если каждое утро и каждый вечер они садились в одну машину? Если обеденные перерывы они проводили вместе, и даже на служебные мероприятия отправлялись опять же рука об руку. И разве могло укрыться от любопытных глаз, что в шесть часов вечера, когда практически все сотрудники дружными рядами покидали офис, Елена Оболенская, скромная служащая отдела экономического развития, отправлялась в кабинет руководителя компании.
Ничем не примечательный понедельник закончился неожиданным праздником. Маленьким, скромным, ничего не обещающим, и все же.
После работы, как обычно, заехали в супермаркет. Однако оттуда Влад вышел загруженным под завязку: какие-то коробочки, свертки, кульки. Расторопный водитель подсуетился вовремя, иначе пакеты рисковали оказаться на асфальте. Лена ничего не сказала. Уставилась в окно, старательно демонстрируя равнодушие - мало ли, для кого он все это понабирал. Лично ей от него ничего не нужно.
Только дома, выложив покупки на стол, Майоров торжественно провозгласил:
- Ну что, Алена, отметим праздник?
Какой еще праздник? Какие вообще в ее положении могут быть праздники, если позавчерашняя встреча с Сергеем расстроила ее настолько, что она думать ни о чем не могла кроме того, как бы отменить их следующее свидание под надзором недремлющего ока Майорова. Опасалась, что не выдержит, сорвется, наговорит Сереже неоправданных гадостей. Или оправданных? В любом случае ей нынче не до праздников.
Владу оказалось достаточно ее вопросительного взгляда. Объяснил со странным выражением голоса, то ли с обидой, то ли с недоумением:
- Месяц! Алена, сегодня же месяц твоего заточения. Ты что, забыла?
Та промолчала. Забыла? Она прекрасно знала, какое сегодня число, как и дату начала идиотского эксперимента по испытанию их с Сергеем любви. Но почему-то даже не подумала о том, что прошел уже месяц. Она считала не дни, не месяцы, а лишь субботы. Прошло четыре, значит, осталось еще сорок восемь суббот. Ужасных, бессмысленных, неприятных. Когда Сережа, казалось бы, вот он, сидит рядышком, обнимает. Но при этом почему-то кажется таким чужим, далеким. Словно они расстались на целую жизнь, и встретились лишь спустя полстолетия, которое каждый из них прожил автономно. Но желанная встреча не принесла ни малейшей радости, потому что разлука нанесла их чувствам непоправимый урон. Неужели ее любовь померкла? Всего за месяц? Да нет же, нет. Абсурд. Ничего не померкло. Просто встречаться с Сергеем в присутствии Майорова было так унизительно. Просто Сережу больше интересовала не Лена, а его газета, которая и теперь, спустя месяц, все еще оставалась лишь его радужной мечтой. Просто... Все так просто. Но почему же тогда так муторно на душе?
- Нет, не забыла, - не слишком уверенно произнесла она. - Думала, ты забыл. Впрочем, такое ли уж это событие?
Влад посмотрел на нее серьезно, чуточку дольше положенного. Ответил таким тоном, словно сам задавал вопрос:
- Это, Алена, событие. Месяц из двенадцати - это не так уж мало. Осталось всего одиннадцать, разве тебя это не радует?
Она промолчала. А что тут скажешь? Разве объяснишь ему, передвижному калькулятору, что ее не радует ни один день в его обществе? Разве он сможет понять, что этот месяц можно смело считать потерянным. Нет, украденным. И украл его он, Майоров. Но ему мало, он хочет украсть у нее еще одиннадцать. Зачем ему это, зачем?
А собеседник словно бы не замечал ее дурного настроения. С веселостью - наигранной? или ему действительно было весело? - накрывал на стол. Шампанское, коньяк, мартини. Икра, очищенное мясо краба, выложенное розовыми жгутиками на тарелку, гребешки в горчичном соусе, солянка из морской капусты с кальмаром и мидиями. Посреди этого деликатесного царства банка обыкновенных огурцов смотрелась нелепо и чужеродно.
- Как ты относишься к морепродуктам? - запоздало поинтересовался Влад, услужливо отодвигая перед Леной стул.
Та пожала плечом. Не то чтобы она сама не знала - любит ли она морепродукты или нет. Какой дурак от них откажется? Просто в эту минуту ей было не до деликатесов. Как-то вдруг стало еще обиднее, чем раньше, что этот месяц практически выпал из ее жизни.
- А я люблю, - радостно продолжил он, открывая шампанское. - Ничего, что икра красная? Вообще-то черная куда дороже и считается полезнее, но я ее почему-то терпеть не могу. Даже не верится, что кому-то она может нравиться. Мне она болотом воняет, и хоть ты тресни.
Он рассмеялся:
- Я столько раз себя насиловал! Ну как же - черная икра, настоящие джентльмены должны знать в ней толк. И на бутерброд мазал, и так ел, и с крекерами на приемах...