Государю угодно было, чтобы сколько можно ослаблены были преступления и сообразно тому и наказания. Для сего комитет сделал разряды, которых находилось четырнадцать; всякий разряд означал степень преступления и меру наказания, и мы вставляли, по общему совещанию, в разряды, как в рамы, имена преступников с кратким объяснением их преступлений. Но пять преступников, а именно: Пестель, Муравьев-Апостол, Рылеев, Бестужев-Рюмин и Каховский — были вне разрядов по роду их преступлений.

Наши занятия продолжались две недели. Потом они внесены были в верховный уголовный суд, который открыл свои заседания[93]. Приговор преступников для размещения их по разрядам делался по большинству голосов. Сначала суд находил, что комитет сделал слишком много подразделений; однако же кончилось тем, что все разряды более или менее были наполнены. Назначено было несколько членов для составления доклада государю от верховного уголовного суда; оный был читан в полном собрании и с некоторыми переменами принят. Через несколько дней доклад с высочайшим утверждением был возвращен в суд. Государь много ослабил меру наказаний всех преступников вообще, а о пяти, не вошедших в разряды, повелел суду сделать приговор и привести в исполнение. Суд приговорил их повесить.

Наконец настало время объявить каждому преступнику его приговор. Для сего надлежало или их привозить из крепости в верховный уголовный суд, или суду отправиться в крепость и там сие исполнить. Сия последняя мера признана была удобнейшею. В доме коменданта Сукина устроена была зала заседания. В назначенный день все члены суда собрались в сенат и оттуда отправились в крепость, где для порядка находился один батальон лейб-гвардии Павловского полка. Заседание суда открылось тем, что крепостной плац-майор ввел в присутствие пятерых главных преступников, имея двух гренадер с одним унтер-офицером впереди их и двух гренадер позади. Секретарь сената, стоя у аналоя, называл по имени каждого преступника, потом читал о содеянном им преступлении и к чему он приговорен с высочайшего утверждения. Таким образом вводимы были в залу заседания все преступники по разрядам. Они имели на себе те же самые платья, в которых они были взяты, только, натурально, без шпаг; многие из них были даже в полных мундирах. Сим заседанием окончился суд, которому едва ли есть много примеров в летописях нашего отечества.

1 июля того же года было торжественное благодарственное молебствие на Исаакиевской площади, в устроенном для сего павильоне, вроде палатки, как на месте, где происходили преступления, о счастливом окончании сего ужасного происшествия.

Через несколько времени после сего государь и весь двор отправился в Москву для коронации. День сего события долго был откладываем по причине большой слабости, которую чувствовала императрица Александра Феодоровна, и сей священный обряд был совершен 22 августа 1826 года с обыкновенным величием и торжеством.

Внезапный приезд его высочества цесаревича к сему всерадостному дню восхитил как всю императорскую фамилию, так и жителей Москвы, равно и всех бывших при сем великом случае. Цесаревич во время коронации был в генерал-адъютантском мундире, а посему и нам всем приказано было иметь тот же мундир. Его высочество находился во время церемонии в качестве ассистента при государе и принял у его величества шпагу, когда император подходил к святому причастию.

В самый день коронации государю угодно было послать меня с возвещением жителям Петербурга о сем счастливом для России происшествии. Изо всех торжеств и праздников, бывших по сему случаю в Москве, мне удалось видеть только первого дня иллюминацию Кремля, которая великолепием своим и красотою превосходила бывшие при коронациях императоров Павла I и Александра I.

Меня ожидали в Петербурге с великим нетерпением, и жители сей столицы изъявили живейшую радость, когда пушечная с Петропавловской крепости пальба известила их о благополучном окончании сего вожделенного события.

Со мной посланы были некоторые награждения; между прочими, мне приятно было почтеннейшей и всеми уважаемой графине Ливен самому вручить браслеты с портретом императора, осыпанные крупными бриллиантами, и объявить ей, что она и все ее потомство возведены на степень князей, с титулом светлости, ибо грамоту на сие достоинство не имели времени еще изготовить.

Петербургское купечество поднесло мне золотую табакерку, осыпанную бриллиантами. Я приглашен был на обед членами английского клуба и на другой, иностранным купечеством данный. Итак, государю угодно было возложить на меня два важные и приятные поручения и сделать свидетелем восторга жителей обеих столиц империи.

1828 года, 8 апреля, совершилось бракосочетание дочери моей, графини Анны Евграфовны с Сергеем Павловичем Шиповым, в котором я нашел нежного и любезного для сердца моего сына[94].

В октябре месяце того же года вся императорская фамилия, а вместе с нею и вся Россия, осиротела. Неукротимая смерть похитила благодетельнейшую и добродетельнейшую из бывших доселе венценосных жен, императрицу Марию Феодоровну. Ее панегирик живет в сердцах вдов, сирот и всех тех матерей, жен и дочерей, которые воспитаны и образованы были под материнским ее покровом, и молва о ней пройдет из рода в род.

Между тем, сопряженные с званием командира отдельного корпуса внутренней стражи разные неприятности, мне сделанные, которые основаны были на одних только слухах, принудили меня наконец просить государя об увольнении от сего звания. При производстве меня 25 июня 1828 года в генералы от инфантерии в приказе сказано было, чтобы мне остаться только в звании генерал-адъютанта; а 13 октября того же года поведено присутствовать в правительствующем сенате; 6 декабря 1828 года назначен в корпусные командиры внутренней стражи генерал от инфантерии Капцевич, а до сего времени я все командовал корпусом.

После жестокой болезни, продолжавшейся несколько месяцев, по просьбе моей, государю угодно было в апреле месяце 1829 года отпустить меня до излечения болезни, с получаемым мною содержанием, которое состоит в 4000 рублей жалованья по чину генерала от инфантерии, 5000 рублей в год столовых денег по званию генерал-адъютанта и в провианте на 12 денщиков.

Я воспользовался сим отпуском и приехал с матушкой тещей, с женою и с дочерью моею, графинею Софьей Евграфовной, сюда, в Городище, 21 июля 1829 года.

Старший сын мой, Егор Евграфович, обрадовал меня своею женитьбою на девице Софье Владимировне Веневитиновой, что последовало в Москве 9 февраля 1830 года. Я из Городища ездил в Москву, чтобы быть свидетелем сего счастливого для семейства и потомства моего события.

Мы уже испытываем плоды сего события тем, что приобрели премилую и прелюбезную для нас невестку.

Богу угодно было утешить все мое семейство дарованием старшему моему сыну, графу Егору Евграфовичу, родившегося 25 апреля 1832 года сына, который и наречен Евграфом. Восприемником, вместо меня, был сын мой Павел с Анною Николаевною Веневитиновою. 1832 года, июля 14-го, невестка наша графиня Софья Владимировна благополучно разрешилась от беременности дочерью Анною. По сему случаю приезжала сюда в Городище из С.-Петербурга Анна Николаевна с сыном своим Алексеем Владимировичем; она была восприемницею, вместе со мною, сей новорожденной нашей внучки.

Второй сын мой, граф Павел Евграфович, после нахождения его 3 года и 4 месяца в школе гвардейских подпрапорщиков в лейб-гвардии Измайловском полку, произведен был 7 сентября 1832 года прапорщиком в лейб-гвардии Гренадерский полк. В бытность мою в Москве, по моим делам, в феврале месяце 1833 года, я отдал третьего сына моего графа Алексея Евграфовича в пансион к профессору Московского университета г-ну Погодину.