Так в чем же крылась подлинная причина великой реформы Александра И, за которую он получил прозвище Освободитель? Перед тем как подписать 3 марта 1861 года манифест, молодой император ушел в кабинет со словами: «Оставьте меня наедине с моей совестью». Император был добр. Совесть подсказала ему освободить мужичков. Как говорил по этому поводу герой Булгакова: «Этот... Забыл, как его. С бакенбардами, симпатичный, дай, думаю, мужикам приятное сделаю, освобожу их, чертей полосатых»... И освободил. Но дело было не только в царской доброте. В отличие от отца, Александр II очень зависел от мнения Европы. А так как в Европе крепостного права уже не было (последней его отменила в 1848 году Австрия), то и новый государь хотел, чтобы все было «по-европейски », к тому времени только каждый четвертый из его подданных являлся крепостным. На три четверти империя и так была абсолютно свободна— делай, что хочешь, и прилагай таланты на благо Отечества! Кто же виноват, что тот же Лев Толстой прилагал таланты в основном к карточной игре и не желал укреплять и развивать крепостной строй?
И царь сделал, как в Европе. Нате вам! Но хотя буржуазный-строй стал делать в России невероятные успехи, а освобожденный народ побежал в кабак, империю это не укрепило. По крайней мере, в 1878 году с перевооруженной новыми нарезными ружьями армией, только что одержавшей победу над Турцией, Александр И так и не решился войти в Стамбул. Англия, видите ли, погрозила пальчиком, и царь-освободитель сдулся, вспомнив уроки Крымской войны.
Но для нынешней Украины отмена крепостного права имела совершенно неожиданные последствия. О них в 1861 году никто даже не догадывался. Вскоре после великой реформы в Донбасс, который еще не был Донбассом, приехал британский подданный по фамилии Юз. Он явился вместе с инвестициям в чемоданчике. И заложил основы того, что сегодня называется «донецким феноменом». Благосостояние Юза росло именно за счет дешевого труда «освобожденных» русских крестьян, потянувшихся после манифеста о воле из центральных губерний на юзовские шахты. А не было бы Донбасса, не было бы и той Украины, которую мы, по выражению Кравчука, «маємо» — Украины не вышиванок, а угля и стали. Так что недаром наши ультранационалисты так ненавидят Александра II, несмотря на дарованное им освобождение крестьян.
Глава 33.
Первую историю украинской литературы написал москаль
Его звали Николай Петров. Он был профессором Киевской духовной академии, крестным отцом Миши Булгакова и первым украинским литературоведом. За что прочно забыт нынешней Украиной.
До Николая Петрова современная украинская литература насчитывала уже почти сто лет. Но истории ее, да и мало-мальски профессионального критического разбора не существовало. Виновато в этом, на мой
взгляд, то завистливое животное, которое у нас называют «жабой». «Жаба» душила чуть ли не каждого украинского литератора, испытывавшего лютую зависть к коллегам по цеху. Каждый хотел быть самым великим. Каждому был нужен храм имени себя в мазанке под стрехой, но как минимум с античными колоннами и собственной статуей в тоге и шароварах. Поэтому Пантелеймон Кулиш поносил Гоголя и Шевченко. Гоголь — вообще никого не замечал, надеясь стать самым знаменитым украинцем в мировой литературе, что в результате у него и получилось. А Шевченко в свойственном ему духе «правдолюбия» мазал дегтем «і мертвих, і живих» конкурентов, щадя только «ненароджених».
В марте 1847 года Тарас решил написать предисловие ко второму изданию своего «Кобзаря», а заодно разделаться по заслугам с тем, что называлось на тот момент украинской литературой. Текст его я привожу по подлиннику. Так, как писал Великий Кобзарь. «Гоголь, — считал Шевченко, — вырисъ въ Нижини, а не въ Малороссіи, и свого языка не знае... Покойный Основьяненко дуже добре прыглядився на народ, та не прислухався до языка, бо може ёго не чувъ у колысци одъ матери, а Г. Артемовській хоть и чувъ, такъ забувъ, бо в паны пострыгся».
К слову сказать, так же строго судил Тарас Григорьевич и об украинской философии, назвав «творчий доробок» самого известного представителя ее «бестолковыми произведениями философа Сковороды», а самого их создателя— «идиотом». Так и написал: «В малороссийских произведениях почтеннейшего князя со всеми подробностями отразился идиот Сковорода». Кто не верит, пусть откроет повесть Шевченко «Близнецы» и найдет эту цитату.
Понятное дело, что такой горячий человек не мог написать историю литературы. Да и другие были немногим объективнее. Поэтому неблагодарную миссию в очередной раз пришлось взвалить на плечи «москалю» — Николаю Петрову.
Он происходил из самой что ни на есть исконной Московии — села Вознесенское под Костромой, Родился в 1840 году в семье церковного дьячка. Да и сам внешне походил на типичного интеллигента-разночинца — очки, чеховская бородка, галстук-шнурок. Как выходец из духовной семьи Петров приехал учиться в Киевскую духовную академию (она находилась на Контрактовой площади, там, где сейчас «Могилянка») и остался в нашем городе до самой смерти в 1921 году. Тут он стал преподавателем в том же учебном заведении, которое закончил, профессором, членкором Петроградской академии наук, с 1919-го академиком ВУАН (Всеукраинской академии наук) и членом Украинского научного общества.
Каждая книга Петрова становилась для научного Киева крупным событием. Он первым выпустил историю того заведения, в котором служил. Книга его называлась «Киевская Академия во второй половине ХУП века». После нее гоголевские бурсаки, воспетые в «Вие», стали не просто художественными образами, но и предметом исследования. Первым же, по сути, разобрался с летописной топографией столицы Руси, написав «Историко-топографйческие очерки древнего Киева». Монографии эти были настолько хороши, что до сих пор разномастные «науковці» охотно передирают у Петрова, когда пытаются писать популярно, и не всегда на него ссылаются. Но главным достижением ученого стали «Очерки из истории украинской литературы XVII-XVIII веков» и «Очерки истории украинской литературы XIX столетия».
Последняя книга попалась мне как-то у одного букиниста. Запросил он дорого. Но только за то, что книга была старая — 1884 года издания. К счастью для моего кошелька, продавец не оценил автограф на титульной странице: «М. Любичу от Автора». Кто такой Любич, я не знаю, но Петров, кроме всего прочего, был еще и крестным отцом Михаила Булгакова. Причем, видимо, очень хорошим крестным, раз, кроме первенца, он крестил потом еще нескольких детей в этой семье. Так что автограф его — немалая ценность.
С отцом Миши — Афанасием Ивановичем — они были друзьями. Да и трудились в одном месте — все в той же Духовной академии. Значит, Петров бывал у Булгаковых в доме, делился своими научными интересами. В связи с этим становится понятна и та скрытая симпатия, которая, несмотря ни на что, есть у автора «Белой гвардии» к игравшим в украинскую историю петлюровцам — взять хотя бы колоритный образ полковника Козыря-Лешко или сцену петлюровского парада. Описывая украинское, Булгаков хорошо его знал. Все украиноязычные персонажи его говорят на настоящем, а не стилизованном украинском языке. И это понятно — маленький Миша не только слышал этот язык на киевских улицах, но и был крестником автора первой истории украинской литературы. Это только лишний раз подтверждает, насколько тесно переплетены Украина и Россия, вышедшие из одной общей колыбели — Киевской Руси.
Многие идеи Петрова актуальны до сих пор. «Недоброжелатели украинской литературы, — писал он, — относятся к ней пренебрежительно, обзывают ее хохлацкою, хохломанскою и хлопоманскою литературою и не считают достойною серьезного изучения, — другие, преимущественно из украинцев, замечают в ней особую свежесть, девственность и оригинальность, ставят ее несравненно выше северно-русской искусственной литературы и дают ей почетное место между литературами других славянских племен...