Майор Гэллоуэй забрался в седло первым.. Он засунул ноги в стремена, приладил многозарядную винтовку в седельной кобуре, вытащил саблю из ножен на пару дюймов и убедился, что до обоих револьверов легко дотянуться.

- А теперь выкурите последние сигары и трубки, ребята, - велел Майор, - потому что как только мы выйдем из леса, больше никакого табака, пока не разбудим этих сукиных детей.

Его команда поджигателей проверила свои запасы: спички, кремень, огниво, трут и запалы. Их задача состояла в том, чтобы сжечь боеприпасы, пока остальные с помощью топоров расщепят спицы колес и вгонят молотками гвозди в пушки мятежников, чтобы вывести их из строя.

Один за другим солдаты взобрались по седлам. Одна лошадь тихо заржала, а другая нервно метнулась в сторону. С листвы капала вода, но Адам знал, что дождь над этим темным пологом деревьев прекратился. Только что наступил вечер, но из-за туч казалось, будто уже глубокая ночь.

- За Союз, ребята, - сказал Гэллоуэй, и идеалисты повторили эту фразу, добавив к ней призыв к Господу. Они сражались за свою любимую страну, за страну Господа, за лучшую из стран.

- Вперед, ребята, - произнес Гэллоуэй, и колонна тронулась в путь.

К сражению.

Капитан Медликотт и капитан Мерфи сидели, уставившись на вечерний дождь, на веранде фермерского дома, служившего штабом генерала Вашингтона Фалконера. На западном горизонте, как отметил Медликотт, где в это время должно быть темнее всего, на небе показалась бледная полоска более светлого облака, и дождь прекратился, но похоже, эта сухость не собиралась двигаться на восток.

- Но завтра будет хороший денек, - буркнул Медликотт. По его бороде струился пот. - Знаю я эти летние грозы, - он обернулся и посмотрел через открытую дверь гостиной на сидящего у одноногого стола генерала Фалконера. - Завтра будет хороший день, генерал!

Фалконер ничего не ответил на оптимизм Медликотта. Вечер был удушающим, и генерал был в одной рубашке. Его китель с тяжелыми эполетами и дорогостоящим шитьем висел в коридоре, вместе с прекрасным английским револьвером и элегантной саблей, которую генерал Лафайет [14] подарил его деду.

Генерал просматривал разложенные на столе бумаги. Он изучал эти бумаги уже добрую часть дня и теперь, вместо того, чтобы их подписать, отодвинул от себя.

- Я должен быть уверен, что поступаю правильно, - произнес Фалконер, имея в виду, что должен убедиться, что не совершит ошибку, которая могла бы разрушить его карьеру. - Чёрт побери, но они должны предстать перед военным трибуналом!

Капитан Мокси сплюнул табак через перила веранды.

- За неповиновение приказам их следует поместить в тюрьму, сэр, - сказал Мокси, расхрабрившись от чести, что генерал просит его совета относительно судьбы полковника Свинерда и капитана Старбака.

- Но они заявляют, что лишь выполняли свой долг, - возразил Фалконер, обсасывая проблему, как собака кость. - Нам дан приказ охранять переправы через реку, не так ли? И что они сделали? Просто охраняли брод. Как мы убедим суд в обратном?

Капитан Мокси отмел это возражение.

- Это и не брод вовсе, сэр, не совсем брод. Просто в этом году река необычайно обмелела, - это звучало очень убедительно, даже для него самого.

- Но если я просто отпущу их, - размышлял Фалконер над альтернативой трибуналу, - что остановит их от того, чтобы подать апелляцию? Боже ты мой, ты же знаешь их способности к вранью!

- Кто им поверит? Один - набожный пьяница, а второй - янки, который вечно доставляет неприятности.

Слишком многие им поверят, подумал Фалконер, в этом-то и проблема. Кузен Свинерда был влиятельным человеком, а у Старбака имелись друзья, и Фалконер ощутил себя загнанным в ловушку, как человек, который атаковал врага, углубившись к нему в тыл, и вдруг обнаружил, что не может отвести свои войска обратно. Прошлой ночью он ликовал, но поразмыслив на следующий день над ночными достижениями, натолкнулся на огромное число препятствий, мешающих довершить триумф, не последним из которых было то, что Свинерд упрямо отказывался напиваться.

Пьяный полковник гораздо лучше смотрелся бы перед трибуналом, чем раскаивающийся полковник, а самым глубочайшим желанием Фалконера было увидеть и Свинерда, и Старбака стоящими перед военным трибуналом и идущими под конвоем в военную тюрьму Конфедерации в Ричмонде, но он не находил способа, как сделать это обвинение неоспоримым.

- Проблема в том, - сказал он, снова поменяв аргументы, - что слишком многие из бригады дадут свидетельские показания в пользу Старбака.

Медликотт отхлебнул бренди.

- Популярность приходит и уходит, - туманно заметил он. - Избавьтесь от этих мерзавцев, и через пару недель все забудут, как они выглядели.

По правде говоря, Медликотт недоумевал, почему Фалконер просто не отправит этих двоих к реке и не всадит им в головы по паре пуль.

- Дождь затихает, - отметил Мокси.

Медликотт повернулся и бросил взгляд на генерала. Он даже больше Мокси был взбудоражен привилегией стать одним из советчиков Фалконера. Мокси всё-таки имел претензии на благородное происхождение - его семья держала лошадей и охотилась с гончими Фалконера, а Медликотт всегда был просто человеком, работавшим за жалование, хоть и квалифицированным, ему нравилось быть наперсником генерала, и он хотел сохранить эту привилегию, удостоверившись, что Фалконер и правда избавился от этих двух смутьянов.

- Почему бы просто не отправить этих сучьих детей в Ричмонд? - предложил он, - с донесением, в котором будет говориться, что они не пригодны для строевой службы? И с предложением послать их на оборонительные сооружения у побережья Южной Каролины?

Фалконер разгладил на столе бумаги.

- Южной Каролины?

- Потому что к этому дню в следующем году, - мрачно произнес Медликотт, - они оба помрут от малярии.

Фалконер открутил серебряную крышку походной чернильницы.

- Негодны для строевой службы? - засомневался он.

- Один - пьяница, а второй - северянин! Чёрт, я бы сказал, что они негодны для службы, - Медликотт расхрабрился, испробовав генеральского бренди, и теперь несколько неуклюже предложил свое решение. - Но к чему все эти формальности, сэр? Почему бы просто не избавиться от ублюдков? Пристрелить их.

Услышав подобное предложение, Мокси нахмурился, а Фалконер решил его проигнорировать, не потому что не одобрял, а потому что не мог представить, чтобы убийство сошло ему с рук.

- Не кажется ли вам, что мне нужен предлог для того, чтобы их уволить? - спросил генерал.

- Какие еще вам нужны причины, кроме негодности к службе? Чёрт, добавьте недисциплинированность и халатность, - Медликотт сопроводил оба слова беспечным взмахом руки. - Военный департамент отчаянно нуждается в людях, которых мог бы послать на болотные заставы в Каролине.

Фалконер обмакнул перо в чернила и осторожно стряхнул излишки о край чернильницы. Он секунду поколебался, по-прежнему беспокоясь о том, не возымеют ли его действия непредвиденных последствий, а потом собрался с духом и подписал два документа, которыми Свинерд и Старбак увольнялись из рядов бригады. Он сожалел о том, что не может отправить их под трибунал, но рационализм и здравый смысл велели ему избрать более слабое наказание. Погода превратила все субстанции в вязкие, и чернила густо легли на волокнистую бумагу, когда Фалконер вывел свое имя. Он дописал под фамилией свое звание, отложил перо, закрыл чернильницу и подул на влажную подпись, чтобы ее подсушить.

- Приведи Хинтона, - приказал он Мокси.

Мокси поморщился при мысли, что ему придется топать четверть мили по грязи, но потом поднялся из кресла и отправился в темноту в сторону Легиона. Дождь прекратился, и во мраке засверкали костры, когда солдаты вышли из своих укрытий и раздули огонь.

Фалконер наслаждался двумя приказами об увольнении со службы.

- Следует ли мне выписать им пропуска до Ричмонда?