— Икс! — сказал он.

XXXV

Старик закашлялся, и лицо его исказила боль. Тело судорожно сотрясалось, повязка сползла, и Госсейн увидел обожженную кожу и огромную, величиной с кулак, рану на боку. Из раны струилась темная кровь.

— Ничего, — сказал он. — Если не кашлять, то я хорошо контролирую боль. Самовнушение. — Он осторожно выпрямился. — Икс, — повторил он. — Что ж, можно считать и так. Я добился для него высокого положения в заговоре. И он, не подозревая об этом, был для меня источником информации. В этом и заключается уникальность системы бессмертия, которую мне удалось усовершенствовать. Мысли активного мозга телепатически воспринимает пассивный. Однако, когда появился он, мне пришлось исчезнуть. Понимаешь, трудно объяснить наличие двух Лавуазье. — Он медленно прислонился к спинке кресла и облегченно вздохнул. — Мне был необходим осведомитель, мысли которого я мог бы читать без задержки. Признаюсь, я подстроил аварию и ускорил течение некоторых жизненных процессов в его организме. Жестокое решение, не спорю, но в остальном он оставался совершенно независимым негодяем, вольным в своих поступках.

Голова его свесилась на грудь, глаза закрылись, и Госсейну показалось, что старик потерял сознание. Неизвестный умирал, а ему так ничего и не удалось выяснить! Я должен знать, кто я такой, — с тоской подумал он и, наклонившись, тронул Лавуазье за плечо.

— Проснитесь! — позвал он.

Старик шевельнулся. Усталые глаза открылись и задумчиво посмотрели на него.

— Я пытался, — сказал низкий голос, — покончить с собой. Не хватило сил подключить дополнительный мозг к источнику энергии. Ничего не вышло… Видишь ли, я давно решил, что умру вместе с Торсоном… Думал, меня убьют солдаты… они плохо стреляли. — Он покачал головой. — Все логично. Сначала пробуждается тело, потом кора головного мозга, потом… — Глаза его загорелись. — Может быть, ты дашь мне пистолет? Я чувствую, мне все труднее бороться с болью.

Обуреваемый противоречивыми чувствами, Госсейн поднял с пола бластер. «Неужели я должен заставить беспомощного старика страдать и отвечать на вопросы?» Внутренняя борьба стоила ему душевных сил, но в конце концов он решил, что у него нет другого выхода.

Когда Лавуазье протянул руку, Госсейн отрицательно покачал головой. Старик бросил на него быстрый взгляд.

— Вот оно что! — Он рассмеялся каким-то странным, удивленным смехом. — Ну хорошо, что ты хочешь узнать?

— Мои тела. Как…

Его прервали на полуслове.

— Секрет бессмертия, — сказал старик, — заключается отчасти в умении разграничивать потенциальные возможности, которые ребенок унаследовал от каждого из своих родителей. К примеру, можно взять близнецов, или двух похожих друг на друга братьев. Теоретически сходство может быть достигнуто непосредственно при рождении. Но в действительности это возможно лишь в лабораторных условиях, когда тела находятся в электронном инкубаторе. Бессознательное состояние исключает появление у них собственных мыслей, их массируют автоматы, они получают искусственное питание и, следовательно, практически не отличаются от оригинала. Но мозг меняется лишь согласно восприятию, полученному от своего alter ego, который живет в миру. Этот процесс должен контролироваться искривителем и прибором, функционирующим наподобие детектора лжи, который убирает ненужные впечатления.

В твоем случае я стер почти всю память — тебе незачем было много знать. Но именно такое совпадение мыслей обеспечивает бессмертие личности, несмотря на то, что тело за телом могут подвергаться уничтожению или гибели.

Голова старика опять склонилась.

— Вот и все. Остальное ты уже знаешь от Кренга. Мы должны были как-то отсрочить нападение.

— А дополнительный мозг? — спросил Госсейн.

Старик вздохнул.

— Он существует в зародыше у каждого из нас, но не может развиться из-за нервных перегрузок, которые организм испытывает в течение жизни. Вспомни кору головного мозга Джорджа, мальчика-зверя, так и не начавшую правильно функционировать. Дополнительный мозг просто не выдерживает активного существования на ранних стадиях развития… Его, конечно, можно…

Он умолк, и Госсейн дал ему минутный отдых, пытаясь разобраться в услышанном. Возможности, унаследованные от каждого из родителей. Искусственное оплодотворение — наука пользовалась подобными методами сотни лет назад, а инкубаторами еще раньше. Теперь самое главное: где хранятся тела?

Он задал вопрос и, не получив ответа, потряс старика за плечо. Тело Лавуазье безжизненно наклонилось вперед. Госсейн осторожно опустил его на пол и, встав на колени, приложил ухо к груди. Сердце не билось. Госсейн медленно выпрямился. Губы его беззвучно шептали: «Но ведь ты ничего мне не сказал. Я все еще ничего не знаю».

Постепенно он успокоился. Нельзя ожидать, что все в жизни будет ясным. Наклонившись, он осмотрел куртку и брюки старика, надеясь найти хоть какую-нибудь зацепку. Карманы были пусты. Он уже собирался встать, когда услышал:

— О Боже, дай мне пистолет!

Госсейн замер, потрясенный до глубины души, и тут же понял, что не услышал ни звука. Он уловил мысль умирающего. Сначала нерешительно, потом все увереннее, он осторожно потряс его за плечо. Клетки мозга погибали не сразу после того, как сердце переставало биться. Если он услышал одну мысль, значит, есть и другие. Шли минуты. «Умирание — сложный процесс», — подумал Госсейн. К тому же, сходство между ними наверняка частично нарушено.

— Поживи еще немного, Госсейн. Следующей партии тел — всего восемнадцать лет. Подожди, пока им исполнится тридцать… да, тридцать…

Мысль оборвалась, но Госсейн задрожал от возбуждения. Видимо, какая-то группа клеток отозвалась на его призыв. Прошло еще несколько минут, и он уловил:

— Память — удивительная вещь… Но между моей и твоей группами была нарушена непрерывность… Несчастный случай со мной… течение процесса… Да, жаль… Но ты уже приобрел жизненный опыт и сможешь завершить…

Следующая пауза была короткой. И снова в его мозгу зазвучал голос:

— Я задумывался тоже — может, и меня кто-нибудь создал? Я считал, что я — ферзь в шахматной партии. Ты же был пешкой в седьмом ряду: шаг — и ты тоже ферзь. Но ведь даже ферзь — всего лишь фигура, хоть и важная. Но кто же играет? Все это началось… Опять… (что-то неразборчивое). Круг замкнулся. И мы продвинулись не далее…

Госсейн изо всех сил старался удержать мысль, но она ускользнула. Стоя на коленях возле мертвого тела и напряженно ожидая следующего импульса, он вдруг осознал, насколько фантастично то, что сейчас совершается.

И вновь голос:

— Госсейн, более пятисот лет назад… я начал разрабатывать ноль-А теорию, предложенную еще раньше не помню кем. Я подыскал место, мне казалось, что неаристотелев человек… именно тот путь развития… Тайна бессмертия не должна попасть в руки таким, как Торсон, готовым использовать знания для достижения неограниченной власти…

Наступило молчание. Кора головного мозга погибала, клетки теряли связь между собой. Он поймал неясные фрагменты фраз. Затем вдруг:

— …Я обнаружил галактическую базу, побывал во всей Вселенной… вернулся и разработал проект Машины… выбрал Венеру, чтобы люди могли быть счастливы. А затем, несмотря на потерю памяти в результате несчастного случая, я начал выращивать тела, правда не своего поколе…

Проходили минуты. Мозг старика молчал. Госсейн поднялся. Он восторжествовал над самой смертью! Внезапно ему вспомнилось: «Между твоей и моей группами нарушилась непрерывность».

Ну, конечно! Ненависть к Иксу затуманила его ощущение, что между ними должна быть какая-то связь. Но относится ли непрерывность только к памяти? А к чему еще она может относиться?

Он нашел тюбик с пастой для бритья в ванной на полке. Нетерпеливо выдавил содержимое на бороду покойного.

Волосы остались на полотенце. Стоя на коленях, Госсейн, не отрываясь, смотрел в лицо человека лет семидесяти пяти или восьмидесяти — старше, чем он предполагал. Искать больше никого не нужно. Это было его собственное лицо.