По моему мнению, сам Наполеон, избалованный прежним «военным счастьем», не захотел бы такого мира, о чем свидетельствовали его переговоры с союзниками летом 1813 г., да и также в 1814 г.[93] Ему не нужна была урезанная территория Франции — это было бы равносильно полному поражению[94]. А вот сами переговоры он попытался использовать, чтобы разваливать единый стан коалиции, в рядах которой периодически раздавались голоса о мире. Каждый из основных игроков коалиции стал думать о своих интересах. Например, Бернадотт (шведский наследник престола Карл-Юхан), мечтавший о французской короне, ограничил участие шведов в кампании 1814 г., опасаясь негативного общественного мнения Франции на свой счет. Англия просто устала от войны и была уже удовлетворена достигнутыми результатами. А главным сторонником переговоров с Наполеоном являлась австрийская сторона, опасавшаяся грядущей гегемонии России (Александра I австрийцы подозревали в симпатиях к Бернадотту) и втайне надеявшеяся на регентство Марии-Луизы в случае отречения Наполеона[95]. Да и в окружении российского императора были люди, высказывающие подобные мнения или же опасения в возможной неудаче союзников в зимней кампании 1814 г. Думаю, что дело тогда уже не могло ограничиваться русскими или английскими интересами, поскольку к исходу 1813 г. все последующие ходы были прописаны самой атмосферой политической ситуации. Лидеры феодальной Европы (монархи, бывшие сателлиты или вынужденные союзники французского императора), оказавшись к 1814 г. запряженными в одну антинаполеоновскую телегу и чувствуя вкус уже близкой неминуемой победы, не хотели оставлять Наполеона во главе Франции. Все государственные мужи хорошо знали и страшились непредсказуемости военного гения Наполеона, а следовательно, его мести, останься он у власти. Слишком долго его фигура была той осью, вокруг которой вертелись судьбы стран Европы. Феодальные правители государств «Старого режима» желали освободиться от железной руки Наполеона и не без оснований опасались, что в противном случае через энное количество лет они в качестве почетных пленников могут тащить по улицам Парижа триумфальную колесницу оставленного на троне «безродного корсиканца». Вопрос низвержения французского императора в 1814 г. стал основным общеевропейским делом, и нажать на тормоза было нельзя в силу закона инерции движения больших масс и резонов «большой» политики. Российский император (как главное лицо, направлявшее этот процесс) уже не мог, даже если он того пожелал, отказаться от участия в решении этого вопроса, хотя бы из-за соблюдения национальных интересов своей страны после достижения победы. Но такую ситуацию невозможно и даже трудно себе представить, зная хорошо известное всем честолюбие русского монарха.

В 1814 г., когда австрийцы или англичане начинали разговор о мире, то у Александра I находились веские доводы и он отвечал: «Это будет не мир, а перемирие, которое вам позволит разоружиться лишь на минуту. Я не могу каждый раз поспевать к вам на помощь за 400 лье. Не заключу мира, пока Наполеон будет оставаться на престоле»^{88}. Уже в конце 1812 г. на вопрос заданный Р.С. Стурдзой «Разве кто-либо осмелится еще раз переступить наши границы?» Александр I ответил: «Это возможно; но если хотеть мира прочного и надежного, то надо подписать его в Париже, в этом я глубоко уверен»^{89} Это была обоснованная логика, исходящая из общего понимания европейской ситуации, с учетом русских интересов. И как писал А.С. Пушкин:

Во время пребывания в Англии в 1814 г. Александру I Оксфордский университет на торжественном собрании преподнес диплом на звание доктора права. При вручении монарх спросил ректора: «Как мне принять диплом! Я не держал диспута». — «Государь», — возразил ректор, — вы выдержали такой диспут против угнетателя народов, какого не выдерживал ни один доктор прав во всем мире»^{90}. Для российского императора после ухода со сцены его главного антипода настало время бурной международной деятельности, когда его авторитет безмерно возрос и в «концерте» победителей ему по праву принадлежала первая скрипка («Вождь вождей, царей диктатор, наш великий император»). Будучи одним из главных творцов Венской системы, он лично разработал и предложил схему мирного существования, предусматривавшую сохранение сложившегося баланса сил, незыблемость форм правлений и границ. Она базировалась на широком круге идей, прежде всего, на нравственных заветах христианства, что многим давало повод называть Александра I идеалистом-политиком. Принципы были изложены в Акте о Священном союзе 1815 г., составленном в стиле Евангелия. Безусловно, сегодня несколько странно читать, что три монарха (русский, австрийский и прусский) назначили себя толкователями и исполнителями Божественного Проведения в делах земных, но за расплывчатыми постулатами Акта, первоначальная редакция которого была написана рукой российского императора, прочитывалось новая трактовка «европейской идеи» или «европейского равновесия»[96].

В свое время Наполеон также пытался объединить народы. Но реализовать свой замысел он пытался путем насилия и введением на всей европейской территории Гражданского кодекса, что, по его мнению, позволило бы «образовать единственную и единую нацию…»[97]. В противовес этому Александр I предложил добровольный союз монархов. Механизм функционирования Священного союза основывался на взаимных контактах, для чего по мере надобности созывались международные конгрессы, которые по существу являлись предтечами современного Европарламента и ООН и они заложили основы современного международного права. В условиях феодальной Европы было невозможно предложить ничего иного. Но как прецедент это имело важное значение. Мир вернулся к реализации этой преждевременно сформулированной идеи значительно позднее.

Безусловно, в начале XIX в. идея мирной европейской интеграции опережала время, поскольку не стимулировалась экономической заинтересованностью в таком объединении. Но даже первая, в целом не совсем удачная попытка, привела к тому, что Европа в первой половине XIX в. не знала крупных войн. Конечно, сразу возникает вопрос о цене прогресса, на который до сих пор человечество не дало однозначного ответа: что лучше — стабильное и мирное развитие или эпохи бурных перемен? Эволюция или потрясения?

Наполеон попытался навязать интеграцию силой и превратился в «поработителя» народов, что предопределило его падение. Исторический парадокс заключался в том, что Александр I, правящий страной, где господствовало унизительное для человеческого достоинства крепостничество, возглавил борьбу против Наполеона и стал народами приветствоваться как «освободитель». Хотя вынашиваемая им «идея Европы» также не выдержала испытание временем, но уже в XX столетии элементы его концепции получили дальнейшее развитие и сегодня взяты на вооружение современными политиками.