В Руане же все обстояло как нельзя лучше. Архиепископская кафедра была вакантной, и Кошону предстояло лишь договориться с соборным капитулом, отправлявшим коллективно функции главы епархии, о так называемой «временной уступке территории» в пределах, необходимых для проведения суда. Правда, руанский капитул согласился на это не без колебаний, так как усмотрел в просьбе Кошона первый шаг к овладению архиепископской митрой (у местных клириков были свои кандидаты), но вмешался всемогущий регент, и дело было улажено. 28 декабря капитул особым письмом признал полномочия Кошона и уступил ему территорию руанского диоцеза (Т, I, 14-16). К тому времени Жанна уже находилась в Руане.

Ее передали коменданту города графу Уорвику, которому Бедфорд поручил охрану заключенной и непосредственное наблюдение за ходом процесса. Уорвик распорядился поместить пленницу (ибо Жанна еще считалась военнопленной) в Буврейский замок, служивший одновременно и крепостью, и королевской резиденцией, и тюрьмой для особо важных преступников. Там в железной клетке, не позволявшей ей разогнуться, прикованная короткой цепью к решетке провела Жанна первые недели заключения. Ее денно и нощно сторожила пятерка английских солдат, подчинявшихся самому коменданту.

Она была не единственной узницей Буврея. В подземельях и верхних этажах башен ждали суда десятки арестованных патриотов - участников партизанского движения в Нормандии. Ждали они недолго. Суд был скорым и беспощадным. Время от времени из замка выводили очередную партию осужденных. Их вели на площадь Старого Рынка, где устраивались массовые казни. По многу дней раскачивал ветер тела повешенных, а над городскими воротами торчали на шестах отрубленные головы. Руан был городом смерти. Известно, что осенью 1431 года в течение одного дня (Жанны тогда уже не было в живых) на площади Старого Рынка оккупанты казнили четыреста французов - и даже не партизан, а обычных военнопленных. «Жаль было видеть, как в короткий миг погибло столько отважных людей и пролилось такое количество крови», - сокрушался хронист, который был в общем-то благорасположен к оккупантам.[16]

А в парадных залах Буврея разместился английский двор. Еще летом 1430 г. в Руан привезли малолетнего короля Генриха VI, и он оставался там до осени следующего года, пока его не увезли в Париж на церемонию коронования. При нем постоянно находились Винчестер и Уорвик, часто наезжали Бедфорд, Глостер, Стаффорд, Сомерсет и другие влиятельные члены обоих королевских советов (по делам Англии и Франции). Процесс Жанны д’Арк проходил от начала до конца буквально на глазах английского правительства,

Мы, правда, не знаем, видел ли Жанну сам король; в источниках никаких упоминаний об этом нет. Скорее всего не видел. Опекуны и гувернеры постарались, по-видимому, уберечь десятилетнего ребенка от порчи, которую, по их глубочайшему убеждению, насылала «лотарингская колдунья». Но что Винчестер, Бедфорд, Уорвики другие реальные правители оккупированных территорий Франции не только внимательно следили за действиями инквизиционного трибунала, но и руководили процессом, контролируя и направляя каждый шаг судей, - в этом нет ни малейших сомнений.

Английское правительство нисколько не скрывало ни своей причастности к суду над Жанной д’Арк, ни того значения, которое оно этому суду придавало. Оно взяло на себя все связанные с ним расходы. Сохранившиеся и опубликованные документы английского казначейства в Нормандии показывают, что эти расходы были немалыми.

Во-первых, каждому члену трибунала выплачивалось регулярное жалование. Один лишь Кошон получил за ведение суда над Жанной 750 ливров, что было немногим меньше годового жалования, которое он получал как член Королевского Совета. Щедро были оплачены услуги второго судьи - инквизитора Жана Леметра, а также прокурора, следователя, секретарей и судебного исполнителя.

Что касается многочисленных заседателей-асессоров, то они получали разовое вознаграждение за присутствие на каждом заседании-20 су (1 ливр). Обычно на заседаниях трибунала присутствовало от 30 до 60 асессоров, а такие заседания проводились чуть ли не еженедельно в течение пяти месяцев. Членам делегации Парижского университета, прибывшей в Руан для участия в суде, выплачивались также дорожные, квартирные и суточные: так, 4 марта 1431 г. они получили 120 ливров, 9 апреля - столько же, 21 апреля - еще 100 ливров и т. д. (Q, V, 196-209).

Если прибавить к этому частые денежные премии-подарки судьям и асессорам, расходы по проведению предварительного следствия (жалование членам разъездных следственных комиссий, вознаграждение вызванных в Руан свидетелей), расходы по содержанию подсудимой и ее охране, а также различные разовые платежи (гонорары врачам, лечившим Жанну, и проповеднику, приглашенному для ее последнего увещевания, оплату «услуг» палача и его помощников), то в итоге получится весьма внушительная сумма, точную величину которой установить затруднительно. Во всяком случае она была никак не меньше суммы выкупного платежа. Не пожалев денег, чтобы заполучить Жанну в свои руки, англичане не жалели средств для того, чтобы осуществить свой план до конца. Но, разумеется, они расплачивались деньгами, собранными с населения оккупированных территорий.

Таков был замысел англичан: судить героиню Франции на французской земле французским церковным судом и за счет самих же французов.

3 января 1413 г. его величество Генрих VI, король Англии и Франции, особой грамотой передал своему «любимому и верному советнику» епископу Бовескому по его просьбе «женщину, которая называет себя Жанной-Девой», для суда над ней и приказал, «чтобы всякий раз, когда это понадобится названному епископу, люди [короля] и чиновники, которым поручена ее охрана, будут выдавать ему сию Жанну, чтобы он мог ее допрашивать и судить согласно богу, разуму, божественному праву и святым канонам» (Т, I, 14, 15).

С этого момента Жанна теряла статус военнопленной и становилась подсудимой церковного трибунала. И с этого же момента ее должны были перевести из светской королевской тюрьмы в тюрьму архиепископскую, поместив в особое женское отделение, которое обслуживали монахини. Это было непреложным процессуальным требованием церковного судопроизводства. Папские законы (декреталии) и наставления инквизиторам категорически запрещали держать лиц, подозреваемых в преступлениях против веры, в государственных или частных тюрьмах на том основании, чтобы не дать возможности еретикам распространять заразу, и церковные суды в своей практике следовали этому правилу неукоснительно.

Жанну же оставили в королевской тюрьме. Когда на первом заседании трибунала кто-то из асессоров осмелился указать на это явное нарушение процессуальных норм инквизиционного судопроизводства, Кошон резко осадил не в меру ретивого советника и наотрез отказался перевести подсудимую в церковную тюрьму. «Это, - сказал он, - не понравится англичанам» (Q, II, 8). Довод оказался вполне достаточным для того, чтобы асессоры раз и навсегда утратили интерес к условиям содержания подсудимой. Это была не их забота.

Как уже говорилось выше, первое время Жанну держали в железной клетке. Лишь в конце февраля, когда начались допросы, ее перевели в одиночную камеру, находившуюся под лестницей, которая вела на первый этаж большой башни Буврейского замка. Узкая амбразура выходила на внутренний двор; в камере стоял деревянный топчан, который позже заменили железной кроватью, намертво прикрепленной к каменным плитам пола. Не полагаясь на прочность стен и бдительность стражи, Уорвик приказал заковать заключенную в кандалы; их снимали. когда Жанну выводили на очередной публичный допрос. Днем ее опоясывали цепью длиною в пять-шесть шагов, которая крепилась к массивной балке. Все эти меры предосторожности были вызваны не только жестокостью тюремщиков, но и их страхом перед колдовскими чарами Жанны: боялись, что «ведьма» ускользнет.