Дамы высшего света считали в порядке вещей обмениваться украшениями и даже платьями перед появлением на балах.
Мода на маскарады с переодеванием женщин в мужское платье, а мужчин — в женское пошла со времен Елизаветы Петровны, обладавшей не только красивым лицом, но и стройными ногами, показывать которые выше ступни считалось верхом неприличия. Чтобы не выглядеть в высшем свете легкомысленными кокетками, дамы надевали под бальное платье (кстати, откровенно открытое сверху) несколько крахмальных нижних юбок. Лишь самая смелая женщина могла в нужную ей минуту как бы случайно (спускаясь с лестницы, при выходе из кареты) приоткрыть ножку до щиколотки. Единственным способом продемонстрировать красоту своих ног оставалось облачение в маскарадное мужское платье, и только необычайные скромницы и те, которым нечем было похвастаться, стремились во время всего маскарада оставаться неузнанными.
Однажды на балу Екатерине невольно пришлось нарушить неписаное правило, когда юный камер-юнкер Я. Сиверс, запутавшись во время танца в женских фижмах, упал сам и сбил с ног великую княгиню.
Святочные игры у Екатерины 25 декабря 1765 г. описал С. Порошин: «…Императрица во всех сих играх сама быть и по русски плясать изволила с Никитой Ивановичем [Паниным]… Во время сих увеселений вышли из внутренних Императрицьшых покоев семь дам: это были в женском платье: граф Гр. Гр. Орлов, камергеры: граф Ал-др Серг. Строганов, граф Ник. Ал-др. Головин, Петр Богданович Пассек, шталмейстер Лев Ал-др. Нарышкин; камер-юнкеры: Мих. Егор. Баскаков и князь Андрей Мих. Белосельский. На всех были кофты, юпки и чепчики. Князь Белосельский представлял собой многодетную мамашу, держащую под присмотром „дочек“. Их посадили за круглый стол, поставили закуски и подносили пунш. Потом, вставши, плясали и много шалили».
В Царском Селе была сооружена деревянная горка, по колее которой можно было спускаться, не опасаясь разбиться. Однажды, по рассказам, колесница с государыней выскочила из колеи, но, к счастью для нее, сзади на колеснице стоял Алексей Орлов, который продемонстрировал в этот момент свою смелость и силу: ему удалось на всем ходу, тормозя ногой и ухватившись за перила, остановить повозку и спасти государыню от падения. К этому подвигу Алехана современные историки относятся с недоверием, достоверно известно лишь, что катальные горки действительно существовали, по крайней мере в Царском Селе и в Ораниенбауме.
Об ораниенбауманской горке академик И. Георги оставил следующую запись: «Гора есть свод около 10 саженей вышины, имеющий вверху с галереею и увеселительным домиком, в коем находится шесть резною работою и позолотою украшенных одноколок, наподобие триумфальных колесниц, гондол и оседланных зверей, — скат и вообще все так же, как было в Царском Селе. На каждой стороне ската есть покрытая колоннада, на коей вверху и внизу прогуливаться можно, и особливо вверху, — не токмо вольный воздух, но и весьма приятный вид имеет».
Катальные горки представляли собой целые архитектурные сооружения. От спусковой площадки, находившейся на высоте примерно 20 метров, шел деревянный скат, имевший три колеи общей шириной около 6 метров. Коляски спускались по средней колее, разделенной на четыре горки, высота которых последовательно уменьшалась. Нижние горки преодолевались за счет инерции движения. По боковым колеям коляски-одноколки поднимались с помощью тросов и блоков. О внушительности внешнего вида такой горки говорит протяженность крытых каменных колоннад-галерей по обеим сторонам ската — 532 метра!
Галереи, огражденные балюстрадой, предназначенные для прогулок, были украшены сотнями декоративных ваз и скульптур. Соединялись галереи посредством башенок с внутренними лестницами.
Из «тихих» игр пользовалась популярностью игра под названием «секретарь». Заключалась она в следующем. До начала игры готовились одинаковые карточки, на которых были написаны имена участников, после чего каждый из них получал (по жребию) карточку с именем того или иного партнера. По правилам надо было, изменив любым способом почерк, написать все, что пишущий думает о своем адресате. После этого по очереди карточки зачитывались вслух. Большей частью смеялись, но иной раз дело доходило до скандала.
Зимой при высочайшем дворе устраивали катанья с интересом, когда к большим саням, запряженным двенадцатью лошадьми, сзади прицеплялись несколько салазок, в каждые из которых усаживалась пара — мужчина и женщина. Поезд разгонялся, на крутых поворотах салазки опрокидывались, и барахтающиеся в сугробах пары вызывали всеобщее веселье, сопровождаемое взбадривающими репликами.
Местом утренних прогулок Екатерины в Петербурге был Летний сад. Здесь ее обычно сопровождало несколько приближенных, среди которых неизменно находился и Г. Орлов. Это было время, когда Григорий обязан был сопровождать императрицу везде и всюду. В одном из писем «старик» Иван пишет: «…государыня изволит выход иметь, стрелять вальд-шнепов и он должен ехать при ее величестве».
В 1782 г. при дворе Екатерины числились 12 фрейлин. Одна из них, В. Головина, пишет: «Почти каждый день я была при дворе. По воскресеньям бывало собрание „большого Эрмитажа“, на которое допускался дипломатический корпус и особы первых двух классов, мужчины и женщины. Собирались в гостиной, где появлялась Императрица и поддерживала разговор. Затем все следовали за ней в театр; ужина не было. По понедельникам бывал бал и ужин у Великого Князя Павла. По вторникам я была дежурной. Мы проводили вместе с подругой часть вечера в бриллиантовой комнате, названной так потому, что там хранились драгоценности и между ними корона, скипетр и держава. Императрица играла в карты со старыми придворными. Две фрейлины сидели около стола, и дежурные придворные занимали их… После ужина опять начинался бал и кончался очень поздно. Разъезжались с факелами, что производило прекрасный эффект на скованной льдом прекрасной Неве».
Начало разлада с Екатериной II
При отбытии на подавление чумной эпидемии Григорий, очевидно, не предполагал, что кто-то, воспользовавшись его отсутствием, будет претендовать на особую роль при императрице. И хотя после возвращения в Петербург он был встречен с небывалым почетом, скоро почувствовал перемену в отношениях с Екатериной при решении государственных вопросов, ставшей явно предпочтительнее относиться к советам Н. Панина. Но война с турками была тогда еще в разгаре, Алексей и Федор Орловы руководили войсками в Средиземноморье, и государыня не предпринимала пока ничего более, делая вид, что все остается без перемен.
Григорий продолжает заседать в Совете, но специальное поручение от императрицы получает еще только раз. Ему доверили вести переговоры с Портой (не с подачи ли Н. И. Панина?), направленные на прекращение войны на выгодных для России условиях. Российская делегация во главе с Григорием и послом Обрезковым снаряжалась к туркам с небывалой пышностью (шикарные кареты, одежда, дорогие сервизы и т. д.), дабы показать османам, с кем имеют дело. Пожалованное Екатериной Григорию усеянное бриллиантами платье стоило около миллиона рублей, 24 придворных лакея были разряжены в дорогие ливреи, для пущей важности роль камер-юнкера при Г. Орлове играл лифляндский дворянин Тизенгаузен.
Однако по вине турок переговоры затянулись, шли в несколько этапов, последний из которых для Григория проходил в Фокшанах. Историк Брикнер пишет, что здесь, пока еще в свите Г. Орлова, находился и Г. Потемкин.
Перед отъездом фаворита из столицы, казалось бы, ничто не предвещало скорого окончательного разрыва интимных отношений его с Екатериной. Именно в эти дни государыня писала: «Уезжая, он мне поручил свой сад [в Гатчине] на это лето, и я сама буду там проказить по-своему… я горжусь, что он признал мое садовническое искусство». Вот что пишет она о Григории и русском посольстве в Фокшанах: «Григорий Орлов, который без преувеличения самый красивый человек своего времени, должен казаться действительно ангелом перед этим мужичьем (турками. — Л.П.); у него свита блестящая и отборная; и мой посол не презирает великолепия и блеска… природа была к нему необыкновенно щедра относительно наружности, ума, сердца, души».