Он и сам не знал, есть ли у него там, в немецких краях, невеста. Возможно, и нет той невесты.

— Вот возьму, Настя, и женюсь на тебе,— сказал он неожиданно.

Настя поглядела на него: шутит он или всерьез так сказал? Кто она для него? Русская вдовушка. Жизни надломлена, и как она, эта жизнь, сложится дальше — и сама не знает.

— Зачем так сказал, Пауль? — спросила она. — Зачем? Не до шуток нам сейчас. Давно ли на волосок от смерти были? И будем ли живы?

— Будем, будем, Настя. Поедем в Германию строить новую жизнь. Ты хорошо говоришь по-немецки, ты словно бы немка, нисколечко не похожа на русскую.

— Нет, я русская. Русская. И никуда я не поеду. Тут моя земля, моя Родина. Как у нас говорят: где родился, там и пригодился.

— Я люблю тебя, Настя,— сказал он тихо и посмотрел на нее такими глазами, что она испугалась. — Настенька, Настя...

Сердце у нее словно бы упало и застыло. Любила она его или нет — и сама еще не знала. Пауль нравился. И вот сказал такие слова, всего три слова, и она замерла. Что она скажет в ответ? До сих пор еще была полна Федором. Ведь он — муж, хотя и погибший, но все же законный муж, и Настино сердце принадлежало только ему — Федору.

— Люблю,— снова сказал Пауль, и снова обожгло это слово Настю.

Молчала, похолодев не то от мороза, не то еще от чего-то. Потом сказала:

— Не знаю, не знаю. Передо мной все еще Федор, муж. Я его любила, очень любила. А сейчас — не знаю. Если бы он был живой.

— Но ведь нет его, Настя, нет. А мы с тобой живы. Вот идем — жених и невеста. И принимают нас везде так.

— Не знаю,— повторила она. — Будем ли живы? И что впереди?

— Закончится война, и ты поедешь со мной в Германию. В новую Германию. Будешь маленьких ребят учить русскому языку, в школе учить. Ведь будешь?

Она молчала. Что-то теплое, ласковое подкралось к се сердцу, подкралось и не отпускало. Она шла по зимней дороге с этим большим человеком, с немцем по национальности, и понимала, что связана с ним одной неразрывной судьбой.

Дорога пошла под уклон, и мысли как-то спутались: все еще думала о Пауле, глядела на снег, и он, этот снег, казался ледяным и бесконечным.

— Ты что молчишь? — спросил Пауль. — О чем задумалась?

— Думаю о жизни. Какая она будет у тебя и у меня?

— Счастливая. Мы идем к счастью, Настя.

— Дорога к счастью,— сказала она и опять замолчала.

Да, она хотела быть счастливой. Очень хотела. Не только сама, но чтобы и все люди были счастливы, все без исключения: и Пауль Ноглер, и Паня Кудряшова, и чуваш Афиноген Чакак, чтобы все прошли свою дорогу до конца, чтобы остались живы. Так думала она и вспомнила стихи, страстные и волнующие, стала читать Паулю:

Я предан этой мысли! Жизни годы

Прошли недаром, ясен предо мной

Конечный вывод мудрости земной:

Лишь тот достоин жизни и свободы,

Кто каждый день за них идет на бой!

Пауль шел рядом, такой близкий и свой, слушал внимательно, а когда она закончила чтение, тихо сказал:

— «Конечный вывод мудрости земной...» Какие мудрые строки! Какая благородная мысль!

— Очень точно выразил свои мысли великий Гёте,— поддержала Пауля Настя. — Его поэзия близка нам. Она как бы созвучна сегодняшнему времени, зовет на борьбу со злом и насилием. На борьбу за счастье.

— Единоборство зла и добра... И добро обязательно одержит верх. На земле воцарятся

мир и братство народов.

Пауль замолчал. Молчала и Настя. Они шли навстречу своей судьбе...

Глава девятнадцатая

Падал снег, сухой и колючий, почти невесомый, и Настя ловила ладонями снежинки и сама кружилась, точно школьница-первоклашка. Пауль смотрел на нее с недоумением и не понимал, почему она так ведет себя в этот полуденный час, на этой безлюдной дороге, смотрел на нее и не мог понять. А она смеялась, кричала, подставляя ладони к лицу Пауля, танцевала, закидывая голову, открывала рот, пытаясь поймать тихо падающие снежинки.

Он схватил ее за руку, строго спросил:

— Что с тобой, Настя? Словно с ума сошла...

— А что? — в свою очередь уставилась она на него. — Не нравится?

— Не к добру это, Настя!

— Нет, к добру,— ответила она. — Фашисты отступают — потому и радуюсь. А тебе что? Небось жалеешь своих? Жалко, что бьют? Жалко?

Он смотрел на нее понуро и подумал: для чего задала этот вопрос?

— Жалеешь? — снова спросила она. — Ведь свои…

Он не мог ничего в ответ сказать — и на самом деле раздваивался в своих чувствах. Да, да, он жалел соотечественников, погибающих ежедневно сотнями и тысячами, и в то же время ненавидел фашизм, и самым большим желанием было для него — убедить немецких солдат, чтобы они прекратили убийства, чтобы добровольно переходили на сторону Красной Армии.

— Жалеешь? — опять бросила Настя и впилась в него глазами, словно бы выпытывая признание. — Ведь погибают! И главное, умирают, чтобы спасти своего бесноватого. Все еще верят сумасшедшему?

Пауль знал о том, что многие немцы все еще обмануты фашистской пропагандой, многие верят в Гитлера, очень многие, но есть и такие, которые прозрели и, видимо, понимают, что проливают кровь за неправое дело. Однако как им подсказать, этим обманутым, чтобы они прекратили войну, бросили оружие? Как? Маховик войны крутится, и ничем его не остановишь. Ничем... Только насилием, войной, кровопролитием.

— Все это очень сложно,— сказал он Насте. — Солдаты обмануты, потому и не сдаются.

— Обмануты?! Обмануты?! — Она смотрела на него с подозрением, будто бы недругом он был для нее. — Иди и скажи им, убеди, чтоб сдавались. Иди, иди... Хочешь, сама с тобой пойду, посмотрю, как у тебя это получится? Пойдем вместе, скажи обманутым, чтоб бросали автоматы и карабины.

— И пойду. Хоть сейчас пойду,— сказал он спокойно, просто, обыденно.

Настя не ожидала такого ответа.

— Пойдешь?

— Да, пойду. Я должен пойти,— сказал он твердо.— Если хочешь знать, у меня специальное задание — вести среди немецких солдат разъяснительную работу. Должен убеждать, агитировать должен.

— От кого же такое задание? Уж не от штаба ли фронта?

— От Национального комитета «Свободная Германия»,— ответил он сразу же. — Есть такой комитет. Я тебе говорил об этом. Комитет существует и действует, если хочешь знать, на всех фронтах. Вот листовки у меня с призывами к немецким солдатам. — Пауль достал из потайного кармана листовку и протянул ее Насте:— На, прочитай.

Она взяла этот желтоватый листок и начала читать. Текст был на немецком языке, и она мысленно переводила для себя на русский. В листовке было написано:

«Национальный комитет „Свободная Германия” и союз немецких офицеров. Передай дальше! Распространи среди товарищей!

Товарищи! Мы вычеркиваем Гитлера! Того, который вверг нас в эту ужасную войну! Положим конец преступной войне! Каждый должен начать теперь действовать!

Пишите повсюду наши призывы и лозунги! Вы должны знать их».

Лозунги... Призывы... Значит, немцы призывают своих собратьев прекратить преступную войну... Призывают... Настя читала эти огненные строки и не верила своим глазам. Значит, правду говорит Пауль. Он член этой организации, может быть, член Национального комитета, который призывает к спасению немцев, к спасению их собственной страны. Она начала читать дальше:

«Национальный комитет призывает к спасению немецкой нации!

Ни единого выстрела больше для войны, ведущейся Гитлером!

Положить конец бессмысленной войне!

Долой Гитлера!

Свержение Гитлера — спасение для Германии!»

Настя повернула листовку на обратную сторону. Там тоже был текст. Она начала читать:

«Товарищи! Пишите наши призывы и лозунги на всех домах, стенах, заборах, воротах и дверях! На железнодорожных вагонах. На танках, боевых и транспортных машинах!