Наконец, старуха завершила очередной ряд и вколола иглу в полотно, встряхнула кистью руки, будто расслабляя пальцы. Инга с сожалением вздохнула, поняв, что у нее озябли ноги, и как-то сама встряхнулась, словно так и задремала стоя.

– Дякую, – тихо проговорила она, почему-то не в состоянии выразить то, что испытала, наблюдая за работой старухи. Вздохнула, облизала сухие губы. – Дякую, – повторила еще раз, так и не придумав ничего другого.

Хозяйка снова улыбнулась и кивнула. Инга тоже кивнула, на прощание. И уже даже начала отступать, чтобы отвернуться и подойти к Нестору, как вдруг старуха протянула руку и коснулась ее ладони. Пальцы у хозяйки были сухими и очень теплыми. И мягкими.

Инга удивленно обернулась и посмотрела на небольшой моток красной шерстяной нити, которую женщина ей протягивала.

– Йому віддай, – она махнула головой в сторону Нестора, который наблюдал за ними чуть нахмурившись, но так и не приблизился. Сумки стояли рядом с ним. – Він знає, що з цим робити*.

Инга взяла подарок, чувствуя себя как-то неловко. Но и отказаться после того, как сама напросилась в наблюдатели, виделось некрасивым. К тому же, ей показалось, что и она догадывается, для чего Нестор может эту нить применить.

– Дякую, * – еще раз повторила она, и взяла нитку.

После чего подошла к Нестору. Он все еще молча взял у нее этот моток, глянул на старуху, так и сидящую со своими пяльцами. Коротко кивнул. Поднял их покупки и, взяв Ингу за руку, повел ее на дорогу. А она еще три раза оглянулась, заметив, что и старуха смотрит им вслед.

Нестор ничего ей не сказал по поводу этого случая. Даже когда Инга попыталась извиниться, что поддалась порыву, и он оказался вынужден стоять там. Нестор прервал ее оправдания, покачав головой.

– Все нормально, – только и заметил он.

И, конечно же, украсил ее запястье новым браслетом с узелками из той самой красной шерстяной нити.

– Тут такой интересный говор, я почти ничего не понимаю, – поделилась она с ним своей проблемой, наблюдая, как Нестор вяжет узелки. – А ты совсем обычно говоришь. – Инга с интересом глянула Нестору в глаза. – А в детстве ты тоже так разговаривал?

Он кивнул, не отрываясь от своего занятия.

Инге стало весело, когда она попыталась себе это представить.

– Никогда бы не подумала. Честно. Тут все так быстро говорят. И гортанно. И все эти местные слова. А ты – обычно, – она снова не могла подобрать другого определения.

Нестор завязал последний узелок на ее руке. Взял оставшийся моток и аккуратно смотал.

– Я очень старался избавиться от всего, что меня с этим связывало. От всего. Даже от речи, – негромко, спокойно объяснил он.

Инга больше не спрашивала.

Они продолжали обживаться. Уезжать Инге совершенно не хотелось, а Нестор ее не торопил. Даже не спрашивал, когда она планирует возвращаться, и думает ли о таком вообще. Он доделывал в доме то, что было возможно, учитывая сезон и погоду. Провел по всем помещениям электричество, разведя проводку от единственной точки, имевшейся на момент их приезда. Правда, теперь у них провода шли поверху, но Инга смеялась, что сейчас такой стиль в дизайне помещений даже моден. Нестор улыбался, но кажется, только чтобы вместе с ней. Они купили кое-что из мебели: кровать, несколько табуреток и стульев, посуду, которой в доме практически не было. Инга купила занавески, в попытке добавить еще больше уюта дому. Хотя, если честно, и так чувствовала себя очень комфортно и уютно, возможно из-за дерева, которого было здесь так много. Оно казалось ей теплым и светлым.

А вот обеденный стол она попросила сделать Нестора. Сама не знала, откуда такое желание взялось. И он оказался совершенно не против. Более того, Инга была уверена – ему это нравится. Все это: и что-то мастерить, ремонтировать в их доме. И работать с деревом. Стол вышел основательным. Совсем не изящным, но таким добротным и надежным, настолько отшлифованным и гладким, что Инга не могла удержаться, постоянно подходила и касалась досок, словно энергией от него подпитывалась. А Нестор это все замечал. И был очень доволен. Она это чувствовала.

Инге все так же мало позволялось делать по дому, Нестор то и дело пытался и вовсе усадить ее на табурет. Но она настаивала, без истерик и скандалов. Инга вообще заметила, что стала гораздо спокойней и счастливей, уравновешенней. И мало-помалу ей даже позволялось готовить и помогать ему с уборкой. Правда не всегда, и не сильно. Но она уже и это считала прогрессом. Ну и за покупками они почти всегда теперь ходили вместе. А так же в лес. И в горы. Нестор ее водил по таким тропкам, о которых, казалось, и не знает и не помнит никто, кроме него. Показывал ей совсем маленькие роднички и бурные горные потоки, и позволял наслаждаться всем этим, не торопя и не высмеивая детский восторг Инги.

____________________

* – Извините, что так. Что без приглашения. Очень красиво. Можно посмотреть?

– Смотри, дите. Разве мне жалко?

– Спасибо.

– Ему отдай. Он знает, что с этим делать.

Глава 27

Старуху звали Соломией. И вышивала она так давно, что некрасиво было ее об этом спрашивать. Инге она очень нравилась, и чем больше они общались, тем сильнее становилась эта симпатия. А она наведывалась в гости к Соломии часто, раза три в неделю точно. Практически всегда, когда они ходили за продуктами. Впрочем, Нестор моментально понял, что для Инги закупки стали лишь предлогом и оправданием желания понаблюдать за тем, как рождается вышивка. Однако, и зная это, он не возражал против визитов Инги. Как и сама Соломия. Наоборот, она всегда радовалась, завидев их в веранде, охотно приглашала заходить внутрь, ведь на улице окончательно похолодало и вот-вот «грозился» выпасть снег. Так что хозяйка давно переместилась поближе к печи. Инга ее понимала, и сама охотно садилась к теплу. А вот Нестор, который, само-собой, и не думал позволять Инге гулять в одиночестве, всегда оставался в веранде. Поначалу Инга поражалась, как это он позволяет ей находиться вне пределов его внимания, да еще и с кем-то чужим, хоть и с пожилой женщиной?

Но Нестор ограничился на ее интерес достаточно скупым ответом:

– Не причинит зла.

Инга не сразу поняла, что он имел в виду, вроде и так ясно, что не будет старушка на нее кидаться, а любимый не особо торопился пояснять свои слова. Однако, поскольку не препятствовал ее визитам и этому общению, особо на ответах она не настаивала, решив «не будить лихо».

Так что она продолжала ходить в гости к Соломии. Завороженно наблюдала за тем, как ловко эти старые и даже какие-то сухонькие пальцы управляются с иглой, нитями и тканью. Слушала ее рассказы, еще во многом малопонятные из-за говора, стремительные и перекатистые, словно горные родники, которые ей показывал Нестор. И искренне наслаждалась этим временем. Иногда, когда они бывали у Соломии в гостях, к ней заглядывали и другие жители села. Правда, присутствие Нестора заставляло их вести себя настороженно. И они боязливо, пряча осторожное любопытство при виде Инги, проскальзывали бочком в двери веранды, чтобы забрать вещи. Те, которые Соломия и вышивала: рушники, сорочки, платки, и многое другое. Как-то раз Инга даже с удивлением увидела вышитую тонкую ленту, то ли на руку, то ли на волосы, и пеленку. Настоящую детскую пеленку, вышитую таким замысловатым и, в тоже время, настолько простым узором, что сложно было отвести глаза от стежков. Казалось, они завораживали взор. И сколько бы раз она не приходила сюда, какое количество часов бы не наблюдала за появлением вышивки – не утрачивала того же внутреннего трепета, который испытала, увидев Соломию за работой впервые.

А Соломия не скупилась на разговоры. И о своих соседях рассказывала немало, снабжая каждого приходящего к ней емкой и очень красочной характеристикой. И не обидной, не насмешливой, чтобы там она об этих людях не знала. А просто описывающей. Но, вроде как, даже с пониманием ко всем людским слабостям, которые этих самых людей обуревали. Так что и в сплетнях ее невозможно было бы, да и не хотелось обвинить. И спустя несколько недель Инга ощущала себя знакомой едва ли не со всем селом, правда заочно.