Виктор заколебался. Не так-то просто солдату вечером отлучиться из казармы, прийти в духан и распивать вино за одним столиком с местными жителями. Кроме того, удастся ли незаметно пронести к себе литературу? Куда ее спрятать на первых порах? Кругом столько глаз!..

Однако размышлять было некогда.

— Хорошо, духан так духан, — сказал он, — назначайте время.

— Вечером, сразу же как стемнеет. Только сам я не могу прийти. Все знают, что портной Усуб за всю свою жизнь не взял в рот ни капли вина. Встретитесь с моим сыном Фарманом.

Мастер похлопал по плечу чернявого юношу. Тот застенчиво улыбнулся, сверкнув ослепительно-белыми зубами.

— Буду ждать вас в маленькой комнатке, — сказал он. — Там обычно мало народу.

Бондарчук сунул в рот цигарку и полез в карман за спичками. Юноша быстро опередил его, вынул коробку, чиркнул спичкой. Виктор прикурил, глубоко затянулся и спросил парня:

— Узнаешь солдата, который только что до меня подходил к вам за табаком?

Отец ответил за сына:

— Конечно, узнает. А что?

— Он придет за бумагами. Только учтите, ему задерживаться нельзя. Не ровен час, нарвете я на патруль.

Юноша понимающе кивнул головой и опять застенчиво улыбнулся.

Виктор хотел было уже повернуть назад, но уста Усуб сказал:

— Фарман придет не один. С ним будет Аршак. Вы, кажется, знакомы? Встречались у меня в мастерской… Моложавый такой армянин, хотя почти весь седой.

— Помню. Ну, всего хорошего. Я пошел…

Виктор зашагал на тот берег.

Речушка Талачай весело мчала свои воды, отливающие багрянцем в лучах солнца, только что вырвавшегося из плена гор. Расшалившиеся волны гнались друг за другом, резвились, как дети, подскакивали, словно хотели взлететь, снова падали и бежали, бежали… Поверхность воды искрилась, будто по ней плавали стайки золотых рыбок.

Солдаты заканчивали стирку.

Бондарчук разыскал Романова и отвел его в сторону.

— Слушай, Григорий, — сказал он, — ты запомнил парня, который сидел со стариком?

Романов удивленно взглянул на товарища.

— Конечно, запомнил. А в чем дело?

В этот момент раздался зычный голос фельдфебеля:

— Становись!

Солдаты засуетились, забегали по берегу, приводя себя в порядок.

— Сегодня вечером, — продолжал Бондарчук, — пойдешь в грузинский духан. Там этот парень передаст тебе литературу" только что привезенную из Тифлиса.

— В духан?

— Да, именно в духан.

Опять раздался голос фельдфебеля:

— Живо, ребята!

— Давай собираться, — шепнул Бондарчук. — В казарме все обсудим.

Они подобрали разбросанные на камнях чехлы и стали сворачивать их.

Вдруг с той стороны, где женщины полоскали белье, донесся отчаянный вопль.

Григорий и Виктор обернулись. По берегу в их сторону бежала, спотыкаясь, закутанная в чадру женщина, а за ней, размахивая палкой, гнался чернобородый мужчина. Его огромный живот переваливался из стороны в сторону, словно бурдюк с сыром. Многие женщины, побросав белье, с криком бежали вслед за преследователем.

— Ах ты, сукина дочь! — орал чернобородый. — Сколько раз тебе говорил, сиди дома! А ты чуть что — мигом норовишь улизнуть!.. И куда пошла! Где столько русских мужчин… Ну, на этот раз не жди от меня пощады!.. Проучу так, что и за порог выйти побоишься!

Босые ноги женщины вязли в теплом мягком песке. Ей трудно было бежать.

В нескольких шагах, от Бондарчука и Романова бородач настиг свою жертву, поймал конец чадры женщины и рванул к себе.

Легкое покрывало, словно парус, взметнулось в воздух и осталось у него в руках. Женщина жалобно вскрикнула, опустилась на песок и, закрыв лицо руками, заплакала.

Бородач занес над ней палку. Однако Виктор бросился вперед и успел схватить чернобородого за руку.

Палка упала на песок.

— Ты что делаешь? Не смей! — Он крепко сжимал руку мужчины.

Тот, выпучив глаза, злобно смотрел на солдата. Борода у мужчины тряслась. Прерывающимся от злости голосом он проговорил на ломаном русском языке:

— Пусти, урус!.. Это мой законный жена… Убежал из дом… Пусти рука!..

Солдат разжал пальцы.

Бородач метнул на Виктора еще один свирепый взгляд и, яростно брызжа слюной, нагнулся над рыдающей женой.

— Вставай, сукина дочь! — схватил он ее за руку и сильно дернул. — Хотела показать русским свою морду?! Да? Ах ты, тварь эдакая! Добилась-таки своего!.. Таких, как ты, надо держать под замком. Чтобы никто не видел твоего лица!..

Женщина подняла голову.

Бондарчук увидел большие, черные, по-детски невинные глаза, смотревшие на всех пугливо и настороженно. У женщины были нежные, бархатистые щеки и красивый пухлый рот. От лица, залитого слезами, веяло молодостью и свежестью.

Виктор так и застыл, пораженный красотой этой юной южанки, О таких красавицах он только читал в восточных сказках, будучи еще мальчишкой: "Глаза — звезды, брови — стрелы, губы — лепестки роз…"

Несколько секунд солдат смотрел на молодую женщину как зачарованный. Затем нагнулся, поднял с песка чадру, накинул ей на голову.

Пестрое покрывало, как крыло большой птицы, опустилось на лицо женщины, спрятав от него навсегда прекрасные печальные глаза. Но на какую-то долю секунды их взгляды встретились, и он прочел в них мольбу и страдание.

Чернобородый опять рванул жену за руку, заставил подняться и потащил за собой.

— Ах ты, бесстыдница! — бранился он. — Показала все-таки русским свое лицо! Ну, погоди же! Ты за все мне теперь ответишь!

Из толпы женщин, которые минуту назад с криками и причитаниями бежали за чернобородым, а сейчас робко стояли в стороне, не смея приблизиться, выступила вперед маленькая старушка и тоненьким голоском пропищала:

— Умоляю тебя, Гаджи Хейри, пощади бедняжку! Она ни в чем не виновата!.. Это мы привели ее к реке!..

Чернобородый что-то проворчал в ответ и ускорил шаг.

Снова послышался грубый окрик фельдфебеля, обращенный к солдатам;

— Слушай мою команду! Подтянись!..

Бондарчук и Романов побежали к своему взводу.

Солдаты двинулись в казармы.

На повороте дороги Виктор оглянулся, но той, которую он хотел увидеть, на берегу уже не было.

Глава седьмая

Когда Григорий Романов переступил порог духана, у него запершило в горле: так здесь было накурено. Сизый табачный дым словно туман окутывал столики, густым облаком свисал с потолка.

Отовсюду неслись пьяные крики. Гул стоял такой, что у солдата с непривычки закружилась голова.

Первое, что Григорию удалось разглядеть, — была буфетная стойка, за которой восседала грузная духанщица.

Посетители были уже порядком навеселе, и на него никто не обратил внимания.

Лавируя между столиками, Григорий пересек зал и попал в небольшую комнату, которая широкой аркой соединялась с еще одной, такой же маленькой.

Тут почти никого не было. Сидела только в углу небольшая компания. Григорий пригляделся, но сына портного в этой компании не увидел.

Он сел за столик справа от двери.

Гул, доносящийся из большого зала, не давал возможности услышать, о чем говорили сидящие в углу.

Григорий достал кисет, скрутил цигарку и еще раз пригляделся к своим соседям: да, он не ошибся, ни один из них не походил на того паренька, который приходил с портным Усубом к берегу Талачая.

"Придется подождать…" — подумал Григорий.

В комнату вошла Роза в красном ситцевом платье, поверх которого был надет белый передник не первой свежести.

Большие карие глаза придавали круглому, миловидному личику девушки немного задумчивое выражение. И это очень ей шло. Черные волнистые волосы выбивались из-под красной косынки, падали на ее маленький лоб и плечи, оттеняя белизну тонкой девичьей шеи.

Роза некоторое время молча смотрела на солдата, потом вздохнула и ласково спросила:

— Что вы хотите? — В ее глазах сверкнула веселая задорная искорка; на губах заиграла приятная улыбка. — Я впервые вижу у нас в духане солдата…