хлещет рыжая, настоявшаяся,

хлещет ржавая вода из крана.

Я дождусь — пойдет настоящая.

Что прошло, то прошло. К лучшему.

Но прикусываю, как тайну,

ностальгию по-настоящему.

Что настанет. Да не застану.

1976

Советская поэзия. В 2-х томах.

Библиотека всемирной литературы. Серия третья.

Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.

Москва: Художественная литература, 1977.

СОН

Мы снова встретились,

и нас везла машина грузовая.

Влюбились мы — в который раз.

Но ты меня не узнавала.

Ты привезла меня домой.

Любила и любовь давала.

Мы годы прожили с тобой,

но ты меня не узнавала!

Андрей Вознесенский. Не отрекусь.

Избранная лирика.

Минск, "БелАДИ", 1996.

* * *

Для души, северянки покорной,

и не надобно лучшей из пищ.

Брось ей в небо, как рыбам подкормку,

монастырскую горсточку птиц!

Андрей Вознесенский. Не отрекусь.

Избранная лирика.

Минск, "БелАДИ", 1996.

СОН

Я шел вдоль берега Оби,

я селезню шел параллельно.

Я шел вдоль берега любви,

и вслед деревни мне ревели.

И параллельно плачу рек,

лишенных лаянья собачьего,

финально шел XX век,

крестами ставни заколачивая.

И в городах, и в хуторах

стояли Инги и Устиньи,

их жизни, словно вурдалак,

слепая высосет пустыня.

Кричала рыба из глубин:

«Возьми детей моих в котомку,

но только реку не губи!

Оставь хоть струйку для потомства».

Я шел меж сосен голубых,

фотографируя их лица,

как жертву, прежде чем убить,

фотографирует убийца.

Стояли русские леса,

чуть-чуть подрагивая телом.

Они глядели мне в глаза,

как человек перед расстрелом.

Дубы глядели на закат.

Ни Микеланджело, ни Фидий,

никто их краше не создаст.

Никто их больше не увидит.

«Окстись, убивец-человек!» —

кричали мне, кто были живы.

Через мгновение их всех

погубят взрывы.

«Окстись, палач зверей и птиц,

развившаяся обезьяна!

Природы гениальный смысл

уничтожаешь ты бездарно».

И я не мог найти Тебя

среди абсурдного пространства,

и я не мог найти себя,

не находил, как ни старался.

Я понял, что не будет лет,

не будет века двадцать первого,

что времени отныне нет.

Оно на полуслове прервано...

Земля пустела, как орех.

И кто-то в небе пел про это:

«Червь, человечек, короед,

какую ты сожрал планету!»

Андрей Вознесенский. Не отрекусь.

Избранная лирика.

Минск, "БелАДИ", 1996.

* * *

Почему два великих поэта,

проповедники вечной любви,

не мигают, как два пистолета?

Рифмы дружат, а люди — увы...

Почему два великих народа

холодеют на грани войны,

под непрочным шатром кислорода?

Люди дружат, а страны — увы...

Две страны, две ладони тяжелые,

предназначенные любви,

охватившие в ужасе голову

черт-те что натворившей Земли!

1977

Андрей Вознесенский. Не отрекусь.

Избранная лирика.

Минск, "БелАДИ", 1996.

* * *

Мордеем, друг. Подруги молодеют.

Не горячитесь.

Опробуйте своей моделью

как «анти» превращается в античность.

Андрей Вознесенский. Не отрекусь.

Избранная лирика.

Минск, "БелАДИ", 1996.

* * *

Нам, как аппендицит,

поудаляли стыд.

Бесстыдство — наш удел.

Мы попираем смерть.

Ну, кто из нас краснел?

Забыли, как краснеть!

Сквозь ставни наших щек

Не просочится свет.

Но по ночам — как шов,

заноет — спасу нет!

Я думаю, что бог

в замену глаз и уш

нам дал мембраны щек,

как осязанье душ.

Горит моя беда,

два органа стыда —

не только для бритья,

не только для битья.

Спускаюсь в чей-то быт,

смутясь, гляжу кругом —

мне гладит щеки стыд

с изнанки утюгом.

Как стыдно, мы молчим.

Как минимум - схохмим.

Мне стыдно писанин,

написанных самим!

Далекий ангел мой,

стыжусь твоей любви

авиазаказной...

Мне стыдно за твои

соленые, что льешь.

Но тыщи раз стыдней,

что не отыщешь слез

на дне души моей.

Смешон мужчина мне

с напухшей тучей глаз.

Постыднее вдвойне,

что это в первый раз.

И черный ручеек

бежит на телефон

за все, за все, что он

имел и не сберег.

За все, за все, за все,

что было и ушло,

что сбудется ужо,

и все еще — не все...

В больнице режиссер

Чернеет с простыней.

Ладони распростер.

Но тыщи раз стыдней,

что нам глядит в глаза,

как бы чужие мы,

стыдливая краса

хрустальнейшей страны.

Застенчивый укор

застенчивых лугов,

застенчивая дрожь

застенчивейших рощ...

Обязанность стиха

быть органом стыда.

Андрей Вознесенский. Не отрекусь.

Избранная лирика.

Минск, "БелАДИ", 1996.

ПЕСНЯ

Мой моряк, мой супруг незаконный!

Я умоляю тебя и кляну —

сколько угодно целуй незнакомок.

Всех полюби. Но не надо одну.

Это несется в моих телеграммах,

стоном пронзит за страною страну.

Сколько угодно гости в этих странах.

Все полюби. Но не надо одну.

Милый моряк, нагуляешься — свистни.

В сладком плену или идя ко дну,

сколько угодно шути своей жизнью!

Не погуби только нашу — одну.

Андрей Вознесенский. Не отрекусь.

Избранная лирика.

Минск, "БелАДИ", 1996.

РЕКВИЕМ

Возложите на море венки.

Есть такой человечий обычай —

в память воинов, в море погибших,

возлагают на море венки.

Здесь, ныряя, нашли рыбаки

десять тысяч стоящих скелетов,

ни имен, ни причин не поведав,

запрокинувших головы к свету,

они тянутся к нам, глубоки.

Возложите на море венки.

Чуть качаются их позвонки,

кандалами прикованы к кладбищу,

безымянные страшные ландыши.

Возложите на море венки.

На одном, как ведро, сапоги,

на другом — на груди амулетка.

Вдовам их не помогут звонки.

Затопили их вместо расстрела,

души их, покидавшие тело,

на воде оставляли круги.