В так называемой гранатовой гостиной мы с Эммой мельком видели Сэнфордов, но, когда миссис Сэнфорд нас заметила, она тотчас отвернулась, так же поступила Эмма, словно уловив некий заранее оговоренный сигнал. Больше мы с ними не столкнулись.
Через несколько дней Сэнфорд отправился в Саванну в своем собственном железнодорожном вагоне, сопровождаемый несколькими приятелями. Кстати, едва ли не половина джентльменов, с которыми разговариваешь в Нью-Йорке, неизменно заботливо осведомляется, не собираетесь ли вы «воспользоваться их вагоном» — так в Париже вам предлагают взять на день семейную карету.
Дениз лишь через несколько недель думает присоединиться к мужу. Я столь часто слышу от Эммы имя «Дениз», что и сам уже мысленно так ее называю, хотя мы обращаемся друг к другу самым формальным образом.
Должен упомянуть — то есть, конечно, я не должен об этом упоминать, но не могу удержаться, — что я видел или, точнее, слышал Сэнфорда накануне его отъезда на юг.
Один из новых (по крайней мере для меня) аттракционов этого города — бордели в табачных лавках. Снаружи все выглядит вполне заурядно: неизменный деревянный индеец-хранитель у входной двери и коробки с сигарами на витрине.
В первой комнате тоже выставлены сигары, но выбор меньший, чем в bona fide табачных лавках. Единственное, что выдает это заведение, — чересчур уж очаровательная продавщица. Если вы заглянули сюда впервые, она деликатно вас проверит и, обнаружив, что вы ни о чем не имеете понятия, продаст вам сигару и проводит к выходу. Иной раз она осведомится относительно ваших вкусов и связей. Чтобы растопить лед, следует назвать имя девушки этого заведения или же клиента (разумеется, скрывшегося под псевдонимом). Если хозяйка сигарных развлечений сочтет вас достаточно серьезными и респектабельным, она проводит вас в заднюю комнату, где в гостиной, неотличимой от тысяч гостиных в домах городских бюргеров, сидят девушки; sotto voce [38] вы говорите сигарной даме, какая девушка вас интересует, и отправляетесь в указанную вам комнату наверху, через минуту раздается стук в дверь — и вы счастливы.
Один или два раза — да уж ладно, три или четыре — я воспользовался этим несомненным и умеренным по цене удобством. Потому удобством, что достаточно выйти из гостиницы и перейти Мэдисон-сквер, чтобы тут же, на Двадцать четвертой улице, предаться удовольствиям в верхних покоях Компании королевских гаванских сигар.
Возраст и состояние здоровья исключают подвиги, на которые был способен юный Чарли Скайлер, но всякому времени свои радости; мне даже кажется, что нынешние усилия приносят мне больше, чем упомянутые юношеские дерзания.
Должен сказать, что половина респектабельного мужского населения Нью-Йорка пользуется сигарными лавками из-за их доступности и дешевизны. Бизнесмен может развлечься перед завтраком в своем клубе, семьянин — перед ужином в обществе драгоценной семьи, а адвокат — избавиться от излишнего напряжения и при этом поспеть к открытию судебного заседания.
Так или иначе, когда я сидел в гостиной и пил чай с хозяйкой за китайской ширмой (клиенты ни в коем случае не должны сталкиватся друг с другом), я услышал голос Сэнфорда: «Если Ниобе свободна, то я ее жду».
Женский голос заверил Сэнфорда, что Ниобе сейчас будет к его услугам. Я слышал у себя над головой тяжелую поступь его сапог по устланной ковром лестнице.
— Это мой друг мистер Сэнфорд, — мстительно сказал я хозяйке, очаровательной женщине с пикантным лицом, слегка испорченным заячьей губой.
— Я не знаю, как его зовут. — Она солгала, скорее чтобы продемонстрировать мне анонимность заведения, чем оградить Сэнфорда.
— Он первый рассказал мне про ваш магазин.
— Кто бы он ни был, это хороший клиент. Девочки его любят.
— Когда он спустится, скажите ему, что Томас Эпгар навечно перед ним в долгу.
— Хорошо, сэр. — Да, я воспользовался именем Третьего брата как nom de guerre или, скорее, d’amour[39]. Поскольку хозяйка — жадная читательница популярных газет, она необычайно взволнована тем, что среди ее клиентов есть пожилой джентльмен, чей сын скоро женится на прекрасной французской княгине. — От ее фотографии, что выставлена у Рицмана, просто дух захватывает!
— Я твердо убежден, — сказал я вполне по-эпгаровски, — что, несмотря на французскую кровь, она будет моему сыну хорошей женой.
Сейчас ночь 14 февраля, нет, скорее утро 15 февраля, и наши чемоданы уже отправлены в отель «Уиллард» в Вашингтоне.
Сегодня днем, получив счет отеля «Пятая авеню», я едва не расстался с этой жизнью. С 5 января, когда я оплатил первый месяц нашего здесь пребывания, и до 14 февраля с нас причитается 1800 долларов! Это чуть больше половины моих нынешних ресурсов, потому что от Джейми я получил только небольшой аванс и пока совсем ничего — от «Леджера» за «Последние дни Наполеона III». «Нейшн» заплатит мне сущие гроши за Кавура лишь после публикации. Поэтому меня охватила настоящая паника. К счастью, полковник — родственник Стивенса — при сем присутствовал. Он показал счет управляющему, который нашел несколько ошибок в сложении. В конце концов счет милостиво сократился почти на треть.
— О, это мы должны были бы заплатить вам и княгине за ту рекламу, какую вы нам сделали своим пребыванием! — Полковник был сама любезность, и я сердечно его поблагодарил. Все-таки отель «Пятая авеню» — место, где останавливаются президенты ц короли. — Миссис Стивенс без ума от вас. Зайдите на минутку. Давайте выпьем по утреннему стаканчику. — Добрый полковник проводил меня в Угол таинств.
— Только на одну минуту. Мы спешим на чай к мистеру Питеру Марье.
— Ну, вы и в самом деле перезнакомились со всей честной компанией! — воскликнул полковник.
Элегантный мистер Марье является нью-йоркским Сен-Симоном. Нет, это не совсем так. Исторические параллели волнуют разве что Макаллистера. Утонченный мистер Марье — чуть более мужественная, то есть абсолютно мужественная, мадам Рекамье — пытается собственными усилиями насаждать на острове Манхэттен искусство беседы. Ежегодно в день св. Валентина он пишет в стихах приглашения и ждет, что ему ответят тоже стихами. За лучшее стихотворение, подтверждающее принятие приглашения, как и за иные сочинения, выдается приз. Это весьма галантный, но и чрезвычайно нелепый старик.
Те, кто не допущен на эти специфические социальные Альпы, видят только абсурдную сторону.
— Надеюсь, что вам и княгине будет не слишком скучно, — сказал полковник.
— Мы настолько утомлены, что нам уже не до скуки — Это абсолютная правда. Каждый из нас более всего хотел бы проспать целый месяц кряду. Меня страшит прыжок в вашингтонское общество, которое, полагаю, столь же утомительно, как и нью-йоркское, только куда более грубое.
В этот момент в Угол таинств заглянул Брайант в сопровождении нескольких мужчин, одним из которых оказался очаровательный таможенный инспектор нью-йоркского порта, а другим — сенатор Роско Конклинг; при виде его громадного туловища мне всегда кажется, что элегантный обтягивающий костюм (он предпочитает именно такие) вот-вот лопнет по швам. Он возвышался над всеми, кроме инспектора. У сенатора львиная (излюбленное словечко литературных дам) голова, редеющие рыжевато-серые волосы зачесаны строго назад с широкого лба, в центре которого оставлено колечко правильной формы, знаменитый локон Гиацинта. Из-под олимпийских бровей и греческой прически на вас настороженно смотрят маленькие светлые глаза какого-то дикого кота джунглей.
— Прошу прощения! — Полковник вскочил на ноги, чтобы поздороваться с великими людьми.
Я попытался улизнуть, прячась за спинами, но меня остановил как всегда педантичный Брайант:
— Дорогой Скайлер.
Брайант одного за другим представил мне своих спутников. По случайности, когда я здоровался за руку с Конклингом, я оказался почти вплотную к нему и мое лицо едва не уткнулось в элегантный твидовый изгиб верхней части сенаторского живота или нижней части груди: точнее сказать не могу, поскольку они давным-давно уже слились в монолит республиканского колосса. К счастью для меня, от него исходил аппетитнейший запах фиалковой воды и дорогих сигар.