В заключение хочу отметить, что к Камчатским экспедициям проявили огромный интерес колониальные державы Европы. Причем началась настоящая охота за материалами исследований. Русские карты оказались в Париже, Лондоне. Стокгольме, Мадриде, Амстердаме, Копенгагене, Варшаве. Особые волнения успехи русских первооткрывателей вызвали в Испании и Англии.

Мадрид все еще считал, что у него особые права на Новый Свет хотя бы потому, что последний открыт испанцами и сам наместник святого Петра соизволил по-божески разделить его между Испанией и Португалией. Конечно, горькая необходимость заставила испанскую корону со временем терпеть там прочие европейские державы, но каждая из них в той или иной форме сталкивалась с испанским противодействием. Не избежала этого и Россия.

Все началось с донесения испанского посла при русском дворе. В нем Мадрид информировался о том, что русские экспедиции на Тихом океане носят враждебный испанским интересам характер, в частности о том, что русские высадили на Аляске вооруженный отряд, который мог добраться аж до самой Калифорнии[115]. Коварные московиты, по его представлению, вполне могли высадить разведывательный отряд с целью поиска богатых земель, не освоенных испанцами, или, еще хуже, для того, чтобы вступить в контакт с индейцами и натравить их на испанцев (подобные приемы были обычной практикой в колониальной борьбе европейских держав).

Несколько позднее очередной испанский посол сообщал Мадриду о грандиозной по масштабам экспедиции, которую русские секретно готовят в Архангельске к берегам Северо-Восточной Америки (очевидно, эта информация была следствием слухов об экспедиции Чичагова).

Нетрудно догадаться, что основания для своих панических реляций испанские дипломаты черпали из источников, заслуживающих критического отношения. Слухи о фактических событиях, многократно искаженные и превратно истолкованные, отправляли в Мадрид, а оттуда в Мексику, где тамошние вице-короли принимали соответствующие меры[116]. В частности, на побережье Калифорнии были основаны укрепления Сан-Диего и Сан-Франциско. (В настоящее время, как известно, это крупные портовые города США.) Кроме того, в 1774 г. испанский военный корабль прибыл в Русскую Америку. То, что наблюдал его капитан, очевидно, произвело на него впечатление: обмен салютами, визитами и прощание если не дружеское, то, во всяком случае, вежливое. После этой разведки в Мадриде осознали, что с русским соседством в Америке придется примириться.

Несколько по-иному отнеслись к Русской Америке англичане. Джеймс Кук, побывав на стыке двух континентов, проверил данные, нанесенные на русские карты, отметил их исключительную точность и воздал по сему случаю хвалу Берингу, затем, следуя вдоль берегов Аляски, он объявил собственностью британской короны весьма значительные территории, в том числе и те, которые до него посетили русские исследователи и промышленники.

Замечу, что комплименты Кука адресованы не тому, кому следует. Карта Северо-Восточной Азии была составлена в ходе Первой Камчатской экспедиции лейтенантом Чириковым и мичманом Чаплиным[117]. Кроме того, английский мореплаватель позволил себе еще одну инициативу по части географии — он назвал пролив, отделяющий Азию от Америки, «Берингов». Я сознательно уклоняюсь от обсуждения вопроса, чье же имя должен носить этот пролив, но одну знаменательную, по-моему, деталь стоит напомнить.

Как я вам рассказывал, официально Беринг отправлялся в экспедицию для подтверждения наличия пролива, уже имеющего название — Аниан (Анианский). Кроме того, в ходе экспедиции он получил информацию Г. Миллера о плавании сибирских казаков из Северного Ледовитого океана в Тихий (экспедиция Алексеева — Дежнева)[118], т. е. Беринг знал, что он не первый европеец, прошедший Анианом из океана в океан. Очевидно, именно этими соображениями можно объяснить то, что Беринг не дал проливу никакого названия.

Что же касается Кука, то он по-своему исправил возникшее недоразумение, и инициатива его получила одобрение у географов Европы. А имя Семена Дежнева было увековечено в названии самого восточного мыса Азии. Сделано это было в конце XIX в. по инициативе Нильса Норденшельда — выдающегося шведского ученого и путешественника[119].

Один из заливов Аляски носит имя А. Чирикова. Недалеко от него Жан Лаперуз потерял в прибрежных бурунах две шлюпки своей экспедиции. Именно тогда прославленный французский мореплаватель вспомнил об аналогичной трагедии со шлюпками «Святого Павла» и записал в своем дневнике, что назвал залив «в честь знаменитого русского моряка, который в 1741 г. высадился в этом районе».

Русская миссия в Японию[120]

Как-то раз очередная остановка нашего корабля для проведения океанографических замеров была сделана в районе, загрязненном отходами современной цивилизации: пробками, бутылками, пластмассовыми емкостями и др. При этом наше внимание привлек плававший у борта красный буй, как потом выяснилось, японского происхождения. У него были пластмассовый корпус, радиолокационный отражатель, миниатюрный сигнальный радиопередатчик. Разговор сразу же зашел об успехах японцев в электронике, судостроении, машиностроении — одним словом, о научно-техническом феномене Страны восходящего солнца. При этом штурман Соловьев заметил, что на заре развития японского судостроения учителями японцев были американцы и европейцы, в частности русские. Упоминание о наших соотечественниках заинтересовало присутствующих. Последовала просьба рассказать, когда и при каких обстоятельствах русские учили японцев. Геннадий Васильевич, посмотрев на часы, сказал: «Сейчас некогда, может быть, вечером, если ничто не помешает». А когда наступил вечер, мы услышали следующее.

В 1855 г. в Японию прибыли два русских фрегата — «Паллада» в Нагасаки и «Диана» в Симода. На борту первого находилась русская дипломатическая миссия во главе с адмиралом Путятиным. После благополучного завершения переговоров об установлении дипломатических и торговых отношений «Паллада» отбыла к русским берегам. Что же касается «Дианы», то она, став жертвой цунами, навечно осталась в японских водах. Члены ее команды оказались в достаточно сложном положении. Дело в том, что шла Крымская война и англо-французская эскадра атаковывала русские владения и флот на Тихом океане.

Однако, несмотря на все это, Путятин принял решение покинуть Японию на корабле под андреевским флагом. Это судно предполагалось построить на японской земле из японских материалов силами членов экипажа «Дианы». Очевидно, такое решение было продиктовано желанием произвести выгодное впечатление на японцев. К тому же среди спасенных с фрегата документов находился комплект чертежей шхуны — сравнительно небольшой и несложной по конструкции. Принять на борт всех диановцев она бы не смогла, но, очевидно, игра стоила свеч — так, во всяком случае, полагал Путятин. Для перевоза же остальных он зафрахтовал нейтральный корабль.

Узнав о намерении русского адмирала, японские власти обещали ему содействие и, как показало дальнейшее развитие событий, сдержали свое обещание. В бухте Хеда были построены вердь и кузница, там же был смонтирован токарный станок. А с целью ускорения строительства были наняты японские мастеровые, которым предстояло на ходу осваивать опыт русского судостроения, так как японские плоскодонные джонки не выдерживали никакого сравнения с русскими кораблями.

Примечательно и то, что трудная наука строительства корабля не только на практике постигалась японскими плотниками, конопатчиками, кузнецами и токарями. Полученные знания фиксировались и на бумаге специально назначенными для этого чиновниками. При этом между учителями и учениками сложились дружеские взаимоотношения. Например, японцы снабжали одеждой тех русских моряков, чья форма не соответствовала погоде, а японки угощали русских моряков деликатесами национальной кухни.