На картах XVIII в. восточнее Курильских и южнее Алеутских островов были нанесены Земли Гамы, Иезо, Компании, Гога и Магога. По сведениям из «авторитетных источников», они изобиловали благородными металлами.

Немало авторитетов в Европе верили подобному вздору, а следовательно, нет ничего удивительного в том, что в Петербурге к упомянутым прожектам отнеслись, по крайней мере вначале, серьезнее, чем они того заслуживали. Стоит отметить и то, что в некоторых европейских столицах (особенно в Лондоне и Мадриде) слухи о возможности создания русской колонии в Южной Америке вызвали беспокойство. В связи с этим Кантемиру было предписано информировать правительство Англии и Испании о беспочвенности данных слухов. Однако иноземные «доброжелатели» России не ограничивали свои прожекты островом Тобаго и Южной Америкой. Имелся еще один прожект, но о нем речь пойдет как-нибудь в другое время.

Индоокеанская экспедиция Петра I

На следующий день возможности Геннадия Васильевича и желания аудитории совпали.

— Предприятие, о котором я собираюсь вам рассказать, было секретным — так начал он свое повествование. — Причем дело не ограничилось кабинетными рассуждениями и канцелярской перепиской. Впрочем, не будем забегать вперед. Вспомним, в какой политической обстановке происходили события.

Итак, победный для России Ништадтский мирный договор положил конец Северной войне. Несколько ранее закончилась война за испанское наследство. Однако политической гармонией в Европе, как говорится, и не пахло. Причин для этого было много, но я остановлюсь только на одной — на колониальных противоречиях великих держав. Суть их можно изложить следующим образом.

Обширные колонии Испании и Португалии возбуждали лютую зависть во многих столицах. Более того, особые права пиренейских держав на заокеанские земли, дарованные им еще папой Александром VI, прочие европейские державы (прежде всего Англия, Голландия, Франция) решительно не признавали. И дело было не в отсутствии подходящих юридических аргументов, а в очевидной неспособности пиренейских держав удержать все то, что открыли и завоевали Колумб, Васко да Гама, Кортес, Писарро, Магеллан, Альбукерке и др.

Кровопролитная война за раздел колоний продолжалась многие десятилетия, по существу, без всяких перемирий. Когда мир заключали правительства, борьбу продолжали пираты. А те, кто стоял у кормила государственной власти, нередко помогали им (естественно, неофициально). Весьма показательными для той эпохи были ситуации, когда испанский посол, заявляя решительный протест английскому монарху по поводу грабежа, учиненного его подданными в испанских владениях, в ответ слышал клятвенные уверения в том, что этот прискорбный инцидент — следствие деяний преступных элементов, стоящих вне закона. Что же касается виновника дипломатического конфликта, то он не забывал отсчитать своему августейшему покровителю и сообщнику его долю добычи. И уж само собой разумеется, королевской полиции «никак не удавалось» напасть на след дерзкого пирата, хотя награбленное им испанское добро продавалось на лондонских рынках совершенно открыто.

Ну а когда англиканская Великобритания находилась в состоянии войны с католической Испанией, «джентльмены удачи» сбрасывали «фиговые листочки» конспирации. Здесь, пожалуй, целесообразно сделать некоторое пояснение. Я не случайно остановился именно на англичанах, описывая европейское пиратство. Дело в том, что сыны Альбиона особенно в нем преуспели. Объясняется это не врожденной склонностью последних к разбою, а рядом объективных факторов.

Прежде всего начиная с XVI в. в Англии происходил процесс сгона крестьян-арендаторов с земли. Ее владельцы получали больший доход от пастбищ для овец, чем от пашен. Но безземельные крестьяне оказались при этом в бедственном положении. Колоний в то время Англия не имела (эмиграция практически исключалась), и бывшие земледельцы уходили в город. Часть из них становились рабочими, другие устраивались в сфере торговли или обслуживания, кое-кто пополнял ряды люмпен-пролетариев, а самые смелые, энергичные и здоровые шли в море. Ну а там обстоятельства и заразительный пример не одного из них приводили под черные знамена.

Под эти же знамена шли младшие сыновья английских аристократов, не наследовавшие титулы и поместья своих родителей. Мораль той эпохи не осуждала пиратство, особенно если его объектом становились враги нации (в данном случае паписты-испанцы). И если «джентльмен удачи» чтил бога и короля, не забывая интересы последнего, он принимался в лучших домах Лондона как почетный гость.

О комплектовании команд пиратских кораблей позволю себе привести одну забавную подробность. Предводители «джентльменов удачи» старались не доверяться случаю, когда речь шла о подборе кадров, — с безвестными бродягами дело иметь они не желали. «Соискателям вакансии» рекомендовалось предоставить соответствующие документы. Последние должны были подтверждать, что их владелец совершеннолетний (не моложе 18 лет), что он добрый христианин — верует в бога, как того требуют догмы англиканской церкви, и, наконец, что он известен своим добропорядочным поведением[56]. Не подумайте, что это юмор. Именно добропорядочным поведением, без всяких кавычек, хотя под этим термином подразумевалось нечто специфическое, свойственное эпохе и среде. От будущего пирата требовались смелость в бою, повиновение старшим, честность при дележе добычи, а также наличие чувства долга и товарищества. Таким образом, в пираты шла дееспособная, инициативная и образованная часть английского общества, а не его отбросы, как это было в других странах.

С другой стороны, процветанию английского пиратства способствовали удобное географическое положение Англии (вблизи коммуникаций, связывавших Европу с обеими Индиями) и активная поддержка со стороны властей. Король и парламент в Лондоне не только закрывали глаза на заведомо уголовные деяния своих подданных, но и снабжали их всем необходимым.

Происходило все это примерно по следующей схеме. Предприимчивый джентльмен, обладающий необходимыми качествами и знаниями в области мореплавания, покупал за наличные или брал у казны в аренду корабль, а также пушки и другие виды вооружения вместе с соответствующими припасами. Одновременно он вербовал команду из числа себе подобных и, дождавшись благоприятного ветра, выходил в море. Достигнув испанских владений где-нибудь в Вест-Индии, пират грабил прибрежные селения и корабли. Крови при этом лилось немало, по вместе с ней в английские сундуки лился поток золота, драгоценных камней и прочих колониальных даров.

Возможно, у вас возник вопрос: почему испанцы не принимали меры по охране своего торгового судоходства? Кажется, чего тут сложного? Поставить на корабли пушки, разместить там отряды солдат, вооружить команды и положить тем самым конец пиратству. Но в том-то и дело, что меры эти, в принципе возможные, не могли найти широкое применение. Во-первых, корабли той эпохи были небольшими по размерам и водоизмещению. А это значит, что артиллерия и солдаты на борту резко уменьшали грузоподъемность и скорость. К тому же солдат нужно было поить, кормить, им нужно было платить деньги, и пушки также даром не ставились. Короче говоря, судовладелец должен был выбирать: либо безопасность, либо выгода. А какой же смысл в торговле без выгоды?

Более рациональным средством защиты торгового мореплавания были конвои: торговые корабли совершали групповые переходы через Атлантику в охранении военных кораблей. Надо сказать, что к конвоям прибегали с глубокой древности вплоть до второй мировой войны. Однако даже в середине XX в. (для кораблей с механическими силовыми установками, оснащенных эффективными средствами судовождения) плавание в составе конвоя было сопряжено с известными трудностями, а в эпоху парусного флота эти трудности были столь велики, что вся система конвоев нередко теряла эффективность. Объясню вам это на примере.