Майор Цыганов Владимир Петрович, заместитель командира 415-го отдельного пулеметно-артиллерийского батальона, награжден орденом Отечественной войны 2-й степени: «В период боевых действий 13 и 14.04.45 г. на малом плацдарме, что южнее г. Фюрстенберг 2 км, противник силой свыше 2-х батальонов по 700 чел. каждый (по показанию пленных) при поддержке артиллерии и 6-ти танков после часовой артподготовки со штабом батальона была порвана связь. Противник перешел в наступление на батальон, имея задачу сбить его с плацдарма и уничтожить. Когда начался бой, тов. Цыганов получил задачу прибыть на плацдарм и руководить боем на месте, но в это время противник занял уже первую траншею и закрепился в ней. Он по приказанию после артподготовки организовал контратаку, восстановил прежнее положение, и плацдарм был удержан с большими потерями для врага… 17 апреля 1945 г.»^{84}.

Старший лейтенант Волков Василий Евдокимович, командир взвода ПТР, награжден орденом Красной Звезды: «13.04.45 г. противник после мощной артиллерийской подготовки перешел в наступление на плацдарме на р. Одер юж. г. Фюрстенберг. Являясь старшим на переправе, т. Волков под губительным артиллерийским огнем противника на лодках бесперебойно обеспечивал доставку боеприпасов на плацдарм. В наиболее напряженные периоды боя сам садился в лодку и вел ее через реку к плацдарму…»^{85}.

Старший лейтенант Кулинич Николай Семенович, командир пулеметного взвода, награжден орденом Красной Звезды: «13.04.45 г. на плацдарме юж. г. Фюрстенберг, прикрываясь мощным артиллерийским и минометным огнем, организовал переправу на лодках боеприпасов и подкреплений. В наиболее трудные периоды боя сам садился в лодку и доставлял боеприпасы, благодаря чему ведущие бой подразделения не ощущали недостатка в боеприпасах, чем способствовал успеху боя и удержанию плацдарма… 17.04.45 г.»^{86}.

Что же касается власовцев, то С.А. Ауски о них пишет следующее: «За наступающими частями группы следовал подполк. фон Нотц в сопровождении командира своего северного батальона кап. Харбрехта и двенадцати венгерских солдат, служивших в немецком полку в качестве добровольцев. Нижеследующие данные взяты из его наблюдений.

Сначала атака проходила соответственно плану, несмотря на то, что на севере наступление вскоре замедлилось. Артиллерия несколько раз перебросила огнь, но атакующие войска, наконец, остановились у проволочных заграждений, где и раньше были остановлены все предшествующие немецкие атаки. Кроме вышеупомянутых препятствий, возникших вследствие неподходящих условий местности, неуспеху, безусловно, способствовало и то обстоятельство, что это первое включение РОА во фронтовые бои было просто слишком запоздавшим. В частях в то время уже не было той дисциплины, чтобы они были способны выполнить столь тяжелое задание. Теоретически рассуждая, их цифровой перевес (приблизительно 1:8), а также оказанная им артиллерийская поддержка должны были привести к успеху. Проволочные заграждения в том месте, до которого дошли атакующие части, были сильно повреждены. Радиоконтакт Красной Армии, перехватываемый в ходе атаки, указывал, в каком затруднительном положении защитники находились: «Пошлите помощь, самолеты, мы не устоим». Части Красной Армии также знали, кто именно их атакует: немецкие самолеты в этот день были обозначены Святоандреевским Крестом.

Критическое положение настало между 8.00 и 10.00 часами. После этого стало ясным, что атака закончится неудачей, т.к. в атакующих полках наглядно проявлялись признаки разложения. Около 12.00 часов они все вернулись на свои исходные позиции.

В то время на захваченной части укрепления оставался один лишь командир немецкого полка со своей группой, которая собирала огнеметы, оружие и боеприпасы, брошенные на поле сражения. Одновременно Красная Армия перебрасывала подкрепления с восточного берега и весьма медленно, с большой опаской, начала занимать свои первоначальные позиции»^{87}.

Именно так закончился первый бой 1-й пехотной дивизии РОА. И вывод немецкими офицерами был сделан определенный: «она не была боеспособной», «в ней сказывались все признаки такой части, которая собиралась наскоро, из абсолютно разнородного материала, и это обстоятельство, вместе с отрицательным влиянием со стороны германского политического управления, а также вследствие приближающегося окончания войны, вызвало в самой дивизии неизбежное внутреннее напряжение». По мнению подполковника фон Нотца, «русская дивизия имела в то время один лишь интерес — самосохранение»^{88}. И прежде всего такой интерес имел командир дивизии Буняченко. Только таким образом можно объяснить все его хитрости, на которые он шел в общении с немцами. Об этом говорит и такой факт: «Немецких офицеров больше всего поражал способ командования в дивизии. Командиры полков и батальонов имели командные пункты далеко позади за своими частями, а не среди них, как было привычным в немецкой армии. Например, командир полка подполк. Александров остался за 7 километров позади линии наступления и поэтому мог включаться в ход боя только лишь по радио»^{89}.

Потери 415-го батальона 119-го укрепрайона составили: 13 убитыми и 46 ранеными^{90}. Первая пехотная дивизия РОА потеряла «370 человек, среди них много офицеров»^{91}. В своей книге С. Фрелих сделает глубокомысленный вывод: «Но ни один солдат Дивизии не перебежал к врагу, невзирая на предельное моральное напряжение, а ведь несколько километров разделяло противников… С этой точки зрения Дивизия себя полностью оправдала»^{92}. К. Александров, также не хочет признавать очевидное: «Командование 9-й полевой армии вермахта и 1-й пехотной дивизии власовской армии не достигли поставленной цели. В то же время части Буняченко показали неплохие качества, добившись в первый день операции частного успеха там, где его не могли добиться немцы на протяжении двух месяцев»^{93}. В его исторических доводах все элементарно: «с учетом географии театра военных действий и абсолютного господства советской артиллерии, надежно прикрывавшей плацдарм, решить поставленную задачу Буняченко не мог».

Однако здесь следует обратить внимание на один, пока никем не отмеченный, но весьма существенный факт. В период с 9 по 15 апреля 1945 г. в полосе 1-го Белорусского фронта проводились мероприятия по дезинформации противника. Их общей целью было: «Создать у противника впечатление о переходе войск фронта на центральном участке к длительной обороне и о подготовке наступления в районе Штеттин и в районе Губен и этим заставить его перебросить часть своих сил с берлинского направления на штеттинское направление и в район Губен»^{94}.

Если внимательно посмотреть на карту Берлинской наступательной операции, то можно заметить, что имитация подготовки наступления проводилась на флангах 1-го Белорусского фронта. Именно на его левом фланге 1-я дивизия РОА совершила свою неудачную попытку атаки на плацдарм южнее города Фюрстенберг, где как раз завершался показ подготовки ложного наступления по плану штаба фронта. Например, в полосе 33-й армии противнику показывалось ложное сосредоточение танков, а войскам разъяснялось о необходимости укрепления занимаемых рубежей для длительной обороны. Были проведены и другие важные мероприятия по дезинформации.

По докладу штаба 1-го Белорусского фронта от 15 апреля 1945 г. значительную часть всех проведенных дезинформационных мероприятий противник воспринял соответствующе. Немцы значительно усилили авиаразведку на левом фланге фронта, авиация противника неоднократно бомбила ложные мосты через р. Одер в полосе 33-й армии, а также районы скопления войск ложного сосредоточения на правом фланге. Была усилена и наземная разведка противника на участках ложной подготовки наступления, и особенно на рубеже Фюрстенберг, Губен. При этом отмечалось: «Заметных признаков реагирования противником на проведенные дезинформационные мероприятия на центральном участке фронта не отмечено»^{95}.