— Вы живете неправедно, — сказал он гневно. — Вы хитры, лживы, вероломны. Вам чужды заботы других, вы думаете только о своих нуждах. Вы убиваете себе подобных просто так, лишь бы убить. Вы живете неправедно.

— Зачем же гневаться, — ответил Мудрец смиренно. — Научите нас.

— Вас нельзя научить. Вы слишком далеко ушли по неверному пути. Мы покидаем вас. Я пришел сказать тебе об этом и предупредить на будущее. Прощай.

Мудрец знал, что просить о снисхождении бесполезно. Он только прошептал:

— Разреши мне проводить вас.

Сердце пришельца смягчилось, и он позволил проводить себя до тенистой рощи за городскими стенами, где таился опустившийся с неба чудесный корабль. Когда за ними закрылись южные ворота города, было темно. Рэта уже коснулась земли, а прямо напротив сияла, как всегда в это время, Большая Белая Звезда. Человек с зелеными глазами протянул к ней руку и промолвил с нежностью в голосе:

— Там мой дом. Мой мир. Самый прекрасный из всех миров Вселенной.

— Ты прилетел с Большой Белой Звезды? — поразился Мудрец.

Но пришелец нетерпеливо прервал его.

— Я же объяснял тебе, что на звездах нельзя жить. Жить можно только в мирах, летящих вокруг звезд. Их больше, чем звезд, они малы и уютны. Мой мир вместе с четырьмя другими кружится вокруг маленькой звездочки. Ты мог бы ее увидеть, если б ее слабый свет не тонул в сиянии соседней Большой Белой Звезды»…

Последний абзац Дан перечитал еще раз, его голос даже дрогнул от удовольствия.

— Теперь мы их найдем. А, Наи?

Никто в машине не разделил его радость. Наи сдержанно улыбнулась, Науро промолчал, а Вест неопределенно хмыкнул.

— Интересно, это та же запись, которую видел Маран? Вряд ли их несколько… Хотя если б в той были ориентиры по месту, Маран бы запомнил… А может, это разные фрагменты…

Никто ему не ответил. Наи незаметно коснулась его руки, и когда он вопросительно повернул к ней голову, приложила палец к губам, призывая замолчать. Дан недоуменно заморгал, но замолк. Однако было уже поздно.

— Вы так рады тому, что обнаружили эту запись? — недобрым голосом осведомился Вест.

— Естественно, — промямлил Дан, уловив в его вопросе оттенок обиды. — Это же собратья по разуму…

— А зачем они вам? Чтоб изучать их, как вы изучаете нас? Как мы изучаем животных в лесах и морях? Или их вы считаете равными себе — в отличие от нас?

— Мы и вас считаем равными себе, — потерянно возразил Дан.

— Да? Отчего же вы таитесь? Маскируетесь под торенцев, тщательно скрываете, откуда вы и что собой представляете? Почему хотите знать о нас все, ничего не сообщая о себе? Разве это отношение одних разумных к другим? Или это больше смахивает на снисхождение разумных к неразумным?

Дану казалось, что этими вопросами его хлещут по щекам. Задыхаясь от обиды и смятения, он только ловил ртом воздух. А Наи? Побледневшее лицо Наи несло на себе печать не обиды, но жгучего стыда.

— Замолчи! — вдруг резко оборвал Веста Науро. — Постыдно быть неблагодарным! Это самый отвратительный из человеческих пороков!

— А?..

— После того, что произошло в Вагре… Да если б не их помощь, половина жителей Вагры была бы мертва! Я уже не говорю о том, что они спасли жизнь Марану, которого ты, по твоим словам, так уважаешь… и не только ему…

— Мы тоже лечим животных, когда среди них начинаются эпидемии, — пробормотал Вест, но без прежнего запала. — Ладно, прошу прощения.

«Прошу простить меня за правоту», вдруг вспомнил Дан. «Как часто просит добродетель прощенья у порока за добро, которое она ему приносит»… Что это такое? Он зажмурился, и перед глазами возникла сцена театра, и на ней человек в черном… вот уже больше пяти веков актеры, играя эту роль, одеваются в черное, и так будет, наверно, еще через пять веков… «Прошу простить меня за правоту»…

Дан взбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки — бессонную ночь он нейтрализовал тремя капсулами витина. Перед его глазами стояло заплаканное лицо Наи, как только они остались вдвоем — шли по горному склону к ожидавшему высоко над дорогой орбитолету, Наи неожиданно уткнулась ему в грудь и разрыдалась.

— Мне стыдно, Дан! Стыдно и больно… Еще ни разу в жизни мне не приходилось стыдиться за Землю и землян, а сегодня… Какой позор! И за себя стыдно — как я могла! Ляпнула о младших братьях… Как это, наверно, унизительно, какие мы бесчувственные, самодовольные чурбаны… особенно, я! Бессердечная дура! Он меня никогда не простит, никогда… Так мне и надо! Дура, дура! Что я наделала…

Чурбаны… Да уж! Всю дорогу до города Дан молчал. Собственно, не он один, молчали и Вест, и Науро, в машине висела гнетущая тишина, не мешавшая, впрочем, Дану думать.

Что такое, это у Веста столь неординарная реакция или?.. Ему мучительно хотелось проникнуть в мысли Науро — что там, за внешним бесстрастием? А Маран, что думает Маран? Маран сам, легко и с интересом, дал себя вовлечь в поиски Людей с зелеными глазами, значит… Ничего это не значит! Может, и он считает себя обязанным землянам и делает вид, что ему интересно, тогда как на самом деле… Нет, лучше начать с другого конца. Маран был на Перицене, на станциях, он знает, что земляне видят в нем равного себе, ни о каком чувстве ущербности не может быть и речи… Ну а если это его непомерная гордость не позволяла ему выдавать свои чувства, какими бы они не были? Дан снова вспомнил проклятую поговорку. «Когда смертный слишком часто заглядывается на облака, он теряет земное, не обретя небесного»… Черт возьми! Идиот, как он мог пошутить на такую тему?! Чурбан и есть, Наи права… Наи… Почему Маран не пожелал с ней встречаться? Почему? Дан был уверен… Да он дал бы голову на отсечение! Она задела чувства Марана, точно. Хоть он и все чаще отсутствовал по ночам, и пару раз подзывал пялившихся на него в баре женщин у Дана на глазах, Дан все равно не сомневался, он улавливал в этом поведении какое-то ожесточение, если не отчаяние. Почему же тогда?.. Неужели это из-за фразы о старших и младших? Наверно, Наи угадала, женское чутье быстрее всякой логики. Или дело в истории с Индирой? Какая история, что там произошло, что могла наговорить Индире Ника, обычно деликатная и отзывчивая Ника? Впрочем, тут гадать нечего, своего дурного мнения о Маране она ни от кого не скрывала… своего дурацкого, нелепого, бредового мнения! Хотя это из другой оперы, именно отсутствие снисхождения подразумевает отношение, как к равному… Нет, во всем виноваты затяжки с контактом… Впервые Дан взглянул на происходящее с другой стороны — да, конечно, хотим, как лучше, заботимся о них же… Разве обязательно забота должна ущемлять самолюбие? Но ущемляет же… Господи, как все трудно и сложно!..

Дан помотал головой, словно пытаясь перетряхнуть мысли, будто от этого путаница в них могла уменьшиться, и вставил ключ в замочную скважину.

Дверь из коридора в комнату была плотно прикрыта, но лишь наполовину приглушала возбужденные голоса. Вернее, один возбужденный голос — Поэта. Маран отвечал ему сумрачно, но спокойно.

— Маран! В конце концов, ты — бакн! Или нет?

— Да. Но я еще и торенец. Во-первых, торенец. Бакн — во-вторых.

— Ты плохо представляешь себе, на что идешь. Тебя не поймут, не заблуждайся на этот счет… Даже если и поймут, то не раньше, чем через полвека.

— Возможно.

— Не возможно, а точно! От тебя отвернутся все — не только противники, не только равнодушные, но и твои друзья. Все! Ты останешься один. Ты хоть приблизительно представляешь себе, что это значит — остаться одному?

— Другого выхода нет.

— Откуда ты знаешь? Ну откуда ты знаешь?! Может, мы его не видим. Спроси у землян, они через все это прошли давным-давно.

В голосе Марана прозвучало скрытое раздражение:

— При чем тут земляне, Поэт? Мы на Торене.

— Но ведь они…

— Умнее? Предположим. Но нельзя же жить чужим умом.

— А ты считаешь, что сейчас живешь своим умом? — Поэт иронически хмыкнул. — Эх, Маран… Ты мог это утверждать до Перицены, а теперь… Хотя ты и не был на Земле, ты слишком много о ней знаешь, чтобы — хочешь ты того или нет — не учитывать… пусть бессознательно!.. земной опыт.