— Давай поговорим спокойно. Зачем тебе все это нужно? Ты хочешь добиться нашей отставки? Но вместо нас придут другие, тебе все равно придется делиться властью. Выставь свои требования, может, мы договоримся? Мы пойдем на уступки, архивы — крупный козырь, мы это учтем… В разумных пределах, конечно.

— Нет.

— Маран! Ну предположим, я тебе поверил. Ты считаешь, что народу нужно знать… детали. Ты ошибаешься. Народу нужны покой, кусок хлеба и твердая власть. Мы готовы даже подтвердить твой указ об отмене закона о государственных преступлениях.

— Вы удовольствуетесь двумя с половиной миллионами? — спросил Маран иронически.

— Послушай! Не надо вешать на меня то, к чему я отношения не имею! Большая часть этих двух с половиной миллионов ушла, как ты выражаешься, в небытие при Роне Льве. Когда я играл в Правлении роль не большую, чем ты в Охране, а вернее, чем ты в Лиге, ты ведь в Охрану пришел позже…

— Как это понимать? — бросил Маран пренебрежительно. — Уже даешь задний ход?

— Ничего подобного, — буркнул Лайва после короткой паузы. — Я полностью одобряю принятые меры! И даже считаю, что дело не было доведено до конца. Два с половиной миллиона! Это ведь еще не все бароны с их отродьем! Я не говорю о сочувствующих. Живут и здравствуют сотни тысяч людей, которые прикидываются, что смирились, а сами терпеливо ждут своего часа.

— Разумеется!.. Значит, покой, кусок хлеба и твердая власть?

— Да. Твои разоблачения никому не нужны. Они только пошатнут доверие к власти — твоей же. Вызовут излишние переживания, тревогу, смятение…

— Лайва, ты что же — живешь в пустыне? Ты полагаешь, что все вокруг были слепы и глухи?

— Люди знали, что все, что делается, делается для их же блага. Пойми, им не надо ничего другого. Ты плохо знаешь свой народ.

— Это ты плохо знаешь свой народ. Да что там, совсем недавно и я думал почти так же. Но за эти несколько месяцев я встретился со столькими умными и честными людьми… Я не мог даже представить, сколько их у нас. Ваша система вытягивала на поверхность подонков, более того, вы будили самое худшее, низменное, извлекали на свет божий всю дрянь, которая, больше или меньше, есть в каждом. Становилось страшно смотреть вокруг, руки опускались. И все оказалось ложью. У нас есть настоящие люди.

— Предположим. Но все равно их меньшинство.

— Пусть. Что из того?

— А если большинство думает иначе? Ты говоришь о народе, но народ это большинство.

Маран молчал так долго, что встревоженный Дан осторожно подошел к двери и попробовал заглянуть в замочную скважину. К его вящему разочарованию в замке с той стороны торчал ключ. Потом Маран заговорил так тихо, что Дан едва его расслышал.

— Что ж, Лайва, в логике тебе не откажешь. Но меньшинство всегда вело большинство за собой, иначе не было бы никакого движения вперед.

— Вот мы и вели это большинство…

— Вели или гнали?

— Гнали только тех, кто не хотел идти сам. Остальных…

— Остальным вы завязали глаза и убедили их в том, что они слепы от рождения. И взяли на себя приятную миссию поводырей.

— А теперь ты вознамерился сорвать повязки с глаз? Но зрячему дальше видно. А если они увидят совсем не то, что ты хочешь им показать?

— Я ничего не собираюсь показывать. Пусть смотрят сами.

— А если они станут смотреть в разные стороны?

— В любом случае они увидят только то, что есть. Правду.

— Ты еще скажи, истину.

— А почему нет?

— Потому что истина, Маран, это отнюдь не своеволие и неразбериха. Народ жаден и прожорлив, как морской живоглот, если ему удастся впиться в кончик твоего пальца, он уже не выпустит тебя — сожрет целиком… Откровенно говоря, я бы с удовольствием полюбовался на то, как тебя съедят со всеми потрохами, но нельзя позволить, чтобы ты по недомыслию разрушил все, что мы строили десять лет. Мы еще поборемся с тобой, Маран, и за народ поборемся…

Наступило молчание, потом хлопнула входная дверь. Дан снова присел на диван и задумался. Истина. Он недолюбливал это слово, почему-то ощущая в нем привкус религиозности. Истина. Наверно, в любом обществе находятся люди, способные разглядеть ее через какую угодно повязку… разглядеть, сорвать повязку и… а может, наоборот, сорвать повязку, потом разглядеть?.. Вначале их мало, меньшинство, потом общество эволюционирует, и их становится все больше. Но чтоб истину увидело большинство, чтобы общество эволюционировало, те, кто уже видит, должны срывать повязки не только с себя, но и с других… Дан улыбнулся собственной велеречивости — не от бакнов ли он ею заразился?

Маран прервал его раздумья. Он распахнул дверь и спросил:

— Ты слышал?

Дан кивнул. Его удивил вид Марана, он напоминал того, другого Марана — перед осенними событиями, тугого, как струна, глаза его блестели, он стремительно и упруго шагал по комнате… Наконец остановился у стола и нажал на клавишу аппарата связи.

— Нила, записывай. Во-первых, немедленно дай вызов в Синуку, Серту Гала. Во-вторых, подготовь решение, которое я тебе продиктовал позавчера — насчет полного роспуска цензорских комиссий. И еще — о введении в Правление членом с правом решающего голоса Илы Леса. Оба по чрезвычайному статусу. Пока все.

Он отпустил клавишу и повернулся к Дану.

— Четыре да один — пять. Против семи. Мало.

— Для чего мало? Пока у тебя есть этот твой статус, расстановку голосов ты можешь игнорировать.

— В том-то и дело. Пока есть. Положение изменилось. Они не думали, что я доберусь до архивов. Да и вообще им в голову не приходило, что я всерьез думаю о каких-то переменах, они считали, что я просто решил перехватить власть. Потому и до сих пор ограничивались пассивным сопротивлением. А сейчас, когда под угрозой их личная безопасность, они могут перейти в наступление. Уже пытаются, как видишь. А линия фронта, говоря по-военному, у меня слишком тонкая, нет второго эшелона. Ничего не стоит ее прорвать. Мне нужно иметь большинство в Правлении.

— А ты заставь их принять еще троих. Что у тебя, людей нет? Вот хотя бы… Мит.

— Мит?.. Гм…

Маран посмотрел на Дана отсутствующим взглядом, сунул руки в карманы и стал прохаживаться по комнате. Внезапно его лицо прояснилось.

— Дан, ты — гений, — сказал он с облегчением. — Конечно, я не могу сунуть туда сразу четверых, этого они не проглотят. Но я могу одним щелчком, — он щелкнул пальцами, — перевернуть их лодку вверх дном. Смотри. Начальник Охраны, как Внутренней, так и Наружной, является членом Правления по должности. Если Начальник Наружной был членом Правления до того, как получил свой пост, и потому остался таковым и после того, как пост утратил, то с Пестой все иначе. Кроме должности, иных оснований околачиваться в Правлении у него нет. И заменив его своим человеком, я не просто получаю лишний голос, я меняю минус на плюс. Улавливаешь?

— Шесть на шесть, — сказал Дан.

— Вот! Конечно, Мита они провалят, для них Мит — это моя тень. Но возражать против такой замены в принципе — не посмеют, должностью Начальника Внутренней Охраны всегда распоряжался Глава Лиги. И тогда я подсуну им… Лета! Он уже полгода сидит в Вагре, что он из моей команды, вряд ли кто-то из них знает, во всяком случае, достоверных сведений у них быть не может, темная лошадка… Должно получиться! Начнем с этого.

Он снова нажал на клавишу.

— Нила! Отложи все в сторону, срочно собирай Правление. Я буду через пятнадцать минут.

Он выключил аппарат и подмигнул Дану:

— Ну что, Дан? Повоюем?

Поле Ночных Теней лежало к северо-западу от Крепости. Узкое и длинное, одной стороной оно касалось подножья сиреневых гор, другой подступало к окраине города, а на западе уходило за горизонт. По всему полю буйно росли полевые цветы, в отличие от земных, пышные и яркие. И высокие, выше колена… последнее, впрочем, чисто теоретически, ибо на поле никого не было, собравшаяся вскоре после восхода солнца огромная толпа теснилась у окраинных домов или под сохранившимися там и тут остатками городских стен, теснилась, возможно, не по собственной воле, так как вдоль границы поля цепью стояли охранники, а возможно, и по собственной, так как охранники были немногочисленны и безоружны, они ограничивались замечаниями или объявлениями. Дана поражала необычайная сдержанность людей, большей частью молчавших или переговаривавшихся шепотом… правда, он уже знал что это за поле… и все равно было слишком тихо, особенно, если учесть, что многие из присутствующих представляли здесь ту шумную, ночную толпу… Да, приглашение Марана было принято… конечно, запомнить ночных бузотеров в лицо было мудрено даже при фотографической памяти Дана, но они угадывались по скептическим усмешкам, откровенному недоверию в глазах, пренебрежительным полуулыбочкам.