— Да, — крикнул кто-то уже за спиной Руматы.

Ярко горит уголь в низких жаровнях, парит вода в медных тазах. Кипяток черпают потные Серые, шпарят. Морят вонючих гнусов-кровососов.

Грум-грум-грум.

Пар к потолку. Из пара опять большая ниша с необыкновенно красивым, невесть как сохранившимся витражом. На камнях, покрытых соломой, мальчик с огромной головой — принц — и маленькая, похожая на девочку, кормилица с огромной грудью. Рядом несколько донов и ослик в попоне.

Мальчик кричит, боится ослика.

Румата встал на одно колено, протянул мальчику маленький золотой рог на цепи. Принц схватил, дунул. Кормилица с тоской, не отрываясь, смотрела на Румату, будто просила о чем-то.

Грум-грум-грум. Мимо, мимо.

Прямо у ниши Румату ждет Гур, похожий на голодающего маршала, не сдавшего свое войско, — придворный поэт. На плечах у Гура нашиты крупные золоченые колокольчики.

Мокрая пакля в остывшем растворе от кровососов смазала Румату по лицу. Рука взлетела сама, не в перчатке, слава богу, Серый офицерик вместе с паклей на палке вмазался в стену. Из носа, как ягоды, крупные капли крови. Румата положил руку на меч, но зря.

— Благородный дон Румата, — крикнул офицерик, — вчера вы разрубили чучело в двойных соанских доспехах с одного удара, — он показал от макушки, на сколько хватает длины руки. — Я-то устоял…

Он зачем-то показал руку, на которую натекла кровь из носа. Голова у офицерика не брита, как у остальных, длинные льняные волосы до плеч.

— Так почему я плохой поэт? — Гур взял Румату за перевязь для мечей, колокольчики на плечах нежно забрякали.

Скверный ответ ему был заранее сладок, он даже прикрыл глаза.

— Отвратительный, — и Румата двумя пальцами снял его руку с перевязи.

Гур с улыбкой кивнул. Но прямо ему в ухо взвыл новый рог принца.

Принц с огромной головой ехал на шее маленького толстого вельможи на ослиной попоне и пронзительно гудел в уши всем встречным.

Румата за ними шаг в шаг. И в сторону — к болезненного вида серому офицеру.

Офицера аж свело, так ему нужен Румата. Он тощий и унылый. С длинным узким носом и тощей сморщенной шеей из широкого воротника.

— Дон Румата, — прошипел Рипат, пытаясь сунуть под нос Румате розу, — во дворце Вага Колесо с доном Рэба в лиловых покоях… Невероятно.

Он облизнул губы, сплюнул в кулак, посмотрел туда и незаметно вытер ладонь о грязную колонну:

— Невероятно…

— Вы имеете в виду… Но ведь он исчезает, если показать святые мощи.

— Никто не исчезает, — мрачно сказал Рипат, — ни Арата, ни этот… Я думал, вам интересно…

Он стал кашлять.

— Это невозможно, — вдруг с тоской выдавил он.

— Ах, как интересно… Но с высоты моего происхождения. — О своем происхождении Румата сказал неприязненно и подумал, что хорошо бы запомнить эту интонацию.

Ударил барабан, взвыли трубы, уже не детские, и простуженный голос трогательного в пуфах старичка прокричал:

— Их величество готов вновь видеть вашу преданность.

А голос совсем близко, продолжая начатое, произнес:

— Покажи-ка, красавица, где заноза… — и захохотал, как залаял.

Толпа двинулась к распахнутым дверям, кто-то из донов упал, споткнувшись о таз, и закричал, но на него не обращали внимания. К Румате протиснулся Гур и опять взял его за перевязь. Оркестр заревел, и Румата подумал, что такое количество странно уродливых, будто накачанных жиром и одновременно болезненных лиц с сыпью и красными ртами до того, как стать тем, кем он стал, он мог видеть только во сне.

И, подумав так, он повернулся, чувствуя прилив бешенства, которого так боялся в себе. Схватил Гура за воротник, затащил рывком за грязную во мху колонну и, видя прямо перед собой бледное испуганное лицо, тихо и раздельно произнес:

— «Быть или не быть?» — и еще несколько строк «Гамлета», уже закрыв глаза.

Он открыл их одновременно с Гуром. Они смотрели друг на друга, как в детстве, будто натворили что-то страшное.

В пустом уже коридоре бухнул барабан, и дребезжащий голосок церемонимейстера прокричал:

— Министр охраны короны, орел короны, светлейший дон Рэба!

С того места, где они стояли, был виден быстро идущий по пустому коридору, отдувающийся на ходу дон Рэба. Большую крестьянскую голову он выставил вперед, и оттого тяжелый золотой орел отвисал и бил его по животу. У дверей он уже почти бежал. Двери распахнулись, и Румата с Гуром на цыпочках устремились следом за Рэба. Оттолкнув гвардейца и трубача, Румата успел втиснуться в королевскую спальню и втянуть за собой Гура. Сейчас важно было не обратить на себя внимание, и Румата проволок Гура за собой. Король был виден через лысые в прыщах головы придворных, полуодетый, с обвисшими небритыми щеками и тяжелым больным животом.

— Кто это написал? — прошипел Гур. От бега он задохнулся и жевал губами.

— Я, — Румата ткнул себя кулаком в грудь, хамски улыбнулся и, кривя плечом, грубо расталкивая придворных, пошел вглубь, все также скрываясь за головами.

Король опирался на две позолоченные и поцарапанные полутрости, полудубины. Толстые монахи пытались поддержать его за локти. Ноги у него были голые, и каждый шаг доставался с мучением. Он остановился у маленького столика, за которым ел принц. Над принцем нависла кормилица с огромной грудью. Приготовленной веревочкой король попытался померить его большую голову. Принц широко и ясно улыбнулся. Это была улыбка впавших в детство стариков или дегенератов.

— Не стала меньше?

— По-моему, стала, — прошелестела кормилица.

Король кивнул и потащился обратно к большому ложу, ножки которого стояли в разных тазах с водой. На кровати горой — роскошное драное одеяло и крошечные нечистые собачки, поднявшие при подходе короля бешеный лай. Рядом с кроватью замешкался начальник Серых рот полковник Нан. Два монаха начали массировать королю ноги.

Неожиданно король ударил монахов коленями по подбородкам, запустил кувшином вина в голову Рэба, промахнулся, залив все вокруг. Хлоп-хлоп-хлоп, в разных участках стен и под балками потолка откинулись отдушины. За ними каски, черные отполированные ложа арбалетов.

— Где Арата? — не то завизжал, не то закричал король. — Теперь он, оказывается, мираж… Да?! А рудники вчера спалил… Серого мужичья понапихали во дворец… Ты кто? — король отвел клейкую парусину от блох и ткнул палкой в полковника Нана. — Мясник? Лавочник? И в спальню короля… Кто впустил… После пятнадцатого поколения… И то… Неожиданно очень ловко он ударил палкой куда-то в нижнюю часть живота Нана, а когда тот, взвизгнув, согнулся, тяжелым позолоченным набалдашником стал бить по голове, в ухо, в лицо, опять по голове.

Было слышно, как ломаются кости. Из уха Нана хлынула темная кровь. Два лакея схватили Нана за ноги и поволокли к дверям. Тот был еще жив, по дороге зацепился рукой и поволок ночной сосуд из-под ложа.

Король успел доковылять и ткнуть палкой в кисть. Перебитая кисть разжалась, Нана выволокли. Другие лакеи стремительно замыли кровавое вонючее пятно.

Король выдохнул, как после тяжелой работы, и внезапно успокоился.

Тихо запели монахи, и к ним присоединился один из инструментов оркестра.

В центр опочивальни выскочил Гур, резко поднял руку, как-то вывернув ее в кисти, и начал читать, почти выкрикивая.

— Велик и славен, словно вечность, король, чье имя Благородство…

Также тихо присоединился оркестр. Гур видел, что король не слушает, и напрягал голос.

Дон Рэба с бледной, будто поздравляющей улыбкой пошел к королю. Придворные выстраивались к одеванию.

Румата взял с подноса чулок, туфлю и двинулся тоже к королю, обходя придворных. Увидел, как шевельнулся наверху арбалет, и ласково помахал арбалетной отдушине. По дороге он нарочно споткнулся, пробалансировал на одной ноге так, что придворные захихикали. Звонко засмеялась и тут же испуганно замолчала нянька принца. Въехав наконец во что-то действительно скользкое, Румата стал на колено и осторожно принялся надевать королю чулок.