Это было заклинание из тайного раздела? Он не сказал мне об этом. Я молчала, но только потому, что проклятая усталость удерживала меня на стуле и не позволила наброситься на Робби с кулаками. Он рассказал. Он не должен был говорить. Молчание было негласным правилом нашей сделки, и он только что его нарушил.

— Ты показал ей тайное заклинание восьмисотого уровня? — резко спросила мама, и я побледнела, вспомнив про инструменты, взятые без ее ведома.

Робби отвернулся, а я порадовалась, что это не меня испепеляет мамин взгляд.

— Я могу оформить ее в университет, — сказал он, глядя в землю. — ОВ не примет ее, и поощрять ее желания будет жестоко.

«Жестоко?», — подумала я, злые слезы наворачивались на глаза. Жестоко затоптать все мои надежды в грязь. Жестоко — бросить мне вызов, и когда я приняла его, говорить, что я не справилась, потому что потеряла сознание в конце. Но он был прав. Действительно, то, что я упала в обморок, имело значение. Что еще хуже, в ОВ знали об этом. Мне теперь ни за что не пройти медкомиссию. Я слабая и хилая. Я шумно хлюпнула носом, и мама посмотрела на меня, прежде чем снова обратиться к моему брату.

— Робби, могу я поговорить с тобой?

— Мам…

— Сейчас, — непререкаемым тоном сказала она. — Войди в дом.

— Да, мэм, — недовольно пробурчал он. Опустив палку с зефиром в костер, он двинулся к дому.

Я вздрогнула, когда с силой захлопнулась дверь. Тяжело вздохнув, мама вытащила палку из огня и поднялась. Я не смотрела на нее, когда она передала мне зефир. Это конец, теперь я никогда не смогу делать то, что заставляет мою кровь бурлить, оставляя ощущение жизни во всем теле.

— Я вернусь, — сказала мама, сжав мое плечо. — Я бы сохранила подарки до восхода солнца, но хочу, чтобы ты открыла их сейчас, до начала дня.

Ее тонкие, но сильные руки вынули из кармана конверт и небольшой подарок, который она положила мне на колени.

— Счастливого солнцестояния, дорогая, — прошептала она, и единственная слезинка потекла по моей щеке, когда она последовала за Робби в дом. Я вытерла щеку, сердце было разбито. Все так несправедливо. Я сделала это. Я вызвала призрака, хотя и не папу. Я помогла сохранить девочке жизнь. Тогда почему я чувствую себя по уши в дерьме?

Установив зефир Робби над костром, я сняла перчатки, и холодными пальцами открыла конверт. С округлившимися глазами я вытащила из него мое заявление в ОВ, подписанное мамой. В шоке я сунула его обратно в конверт. Я получила разрешение, но на этом и все.

— А тут что? — печально обратилась я к коробочке, — набор наручников, которые я никогда не буду использовать? Размер как раз подходит.

Я посмотрела на розовые облака и затаила дыхание. Облачко пара из моего рта как никогда отображало мое настроение — туманное и мрачное. Отложив конверт в сторону, я открыла коробочку. Слезы потекли по щекам, когда я увидела, что было в нем. Завернутые в тонкую черную бумагу часы моего папы. Чувствуя себя самой несчастной в мире, я оглянулась на дом. Она знала, какие чары я сделала. Она знала все, иначе зачем бы еще она отдала мне часы? Тоскуя по папе еще отчаяннее, я сжала часы в ладонях и уставилась на огонь, почти раскачиваясь от боли в сердце. Возможно, все сложилось бы иначе, если бы он показался. Я была рада, что он покоится с миром, и чары не вызовут его, но черт возьми, казалось, будто в груди образовалась гигантская дыра.

Ощущение тепла прошло сквозь меня, и я испугалась, оглядываясь по сторонам и сглатывая слезы. Пара рук показалась на верху деревянного забора, и как только я вытерла лицо, маленький человек в длинном пальто перепрыгнул через него. Пирс.

— О, привет, — сказала я, вытирая лицо в надежде, что он не заметит моих слез. — Я думала, ты уже ушел.

Я вытерла руку об одеяло, сложив руки на коленях, сжимая в ладонях папины часы и свое страдание. Пирс смотрел на дом, когда подходил ко мне, оставляя на снегу отпечатки мужских ботинок.

— Посмотрев на вашу мать в доме того выродка, я решил проявить осторожность, — ответил он со слабой улыбкой.

— Она пугает тебя?

— Как змея лошадь, — заявил он, притворно вздрагивая.

Он еще раз взглянул на дом и сел на место Робби. Я ничего не сказала, отметив расстояние.

— Я не мог найти ваш дом, — сказал он, глядя в огонь, а не на меня. — Водитель общественных вагонов… ах… автобусов сжалился надо мной и показал мне «желтую книгу».

Я фыркнула, чувствуя себя намного лучше рядом с ним.

— «Желтые страницы».

Кивнув, он смотрел на все еще горевший зефир.

— Да, «Желтые страницы». Цветной человек был так добр, что отвез меня в ваш район.

Я в ужасе уставилась на него, но потом вспомнила, что он умер почти сто пятьдесят лет назад.

— Сейчас вежливо называть их черными. Или афро-американцами, — поправилась я, и он спросил:

— Они все свободны сейчас?

— Была большая война по этому поводу, — ответила я, и он кивнул, погрузившись в глубокие размышления. Я не знала, что сказать, и, наконец, Пирс повернулся ко мне.

— Почему вы так грустны, мисс Рэйчел? Нам все удалось. Моя душа отомщена, и девочка в безопасности. Я уверен, что с первыми лучами солнца я с миром вернусь обратно. — Его взгляд потускнел. — Будь то хорошо или плохо, — добавил он.

— Конечно, хорошо, — торопливо проговорила я, мои пальцы впились в часы, как будто я могла выкроить еще немного времени на счастье для него. — Я болею за тебя, и я знаю, что все будет хорошо. Обещаю.

— Вы выглядите обеспокоенной, — пробормотал он, скрывая улыбку.

— Я и в самом деле волнуюсь, — сказала я. — Просто то, что мы сделали, было моей целью, я хотела жить этим, а теперь… — мое горло сжалось, я не могла признать вслух то, что окончательно убивало мою надежду, — я не смогу выдержать это, — прошептала я.

Сражаясь со слезами, я смотрела в огонь, заставляя себя задерживать дыхание.

— Нет, вы сможете… — воскликнул Пирс, но я помотала головой, прерывая.

— Нет, не смогу. Я отключилась. Если бы тебя не было там, я бы потеряла сознание, и круг разорвался, все оказалось бы зря.

— Ох, Рэйчел… — Пирс пересел на стул мамы и обнял меня одной рукой. Вздохнув, я повернулась к нему, чтобы объятие было полным, и уткнулась в его пальто. Я вдыхала его аромат с примесью пыли, угля и крема для обуви. Такой живой, настоящий аромат.

— В вас столько храбрости, — прошептал он, и его дыхание согрело мои волосы. — Вот что самое важное. А все остальное несущественно. Сила не всегда на первом месте, мы все не всесильны. Но это не столь важно. Но вот ум, ум на первом месте. Вы поймали вампира хитростью, а не грубой силой. Сила еще придет к вам.

Все казалось таким простым. Я хотела верить ему. Я хотела верить ему до боли в груди.

— Придет ли? — спросила я, немного отстраняясь и вглядываясь в его глаза сквозь занавес слез. — Я тоже думала об этом, но я так чертовски слаба. Посмотри на меня, — сказала я насмешливо. — Закутанная, как ребенок, на подгибающихся коленках доползаю до телевизора. Глупо думать, что меня примут в ОВ. Наверно, мне следует поехать в Портленд, поступить в университет, чтобы стать отличной земной ведьмой, открыть магический магазин и… — слезы снова полились по щекам. — Проклятье! И продавать чары для колдунов, — закончила я, пиная ком снега в огонь.

Пирс покачал головой.

— Это самая дурацкая идея, которую я когда-либо слышал. А я видел и слышал множество дураков за свою жизнь. Если бы я мог говорить с мертвыми, я бы спросил вашего отца, и я знаю, что он сказал бы.

Он замолчал и казался расстроенным. Я наблюдала за тающим снегом, подтапливающим огонь, внутри которого показалась ветка.

— Ты не можешь знать, — хмуро заявила я. — Ты никогда не встречался с ним.

Тем не менее он улыбался, в его синих глазах плясали огоньки от костра.

— А мне и не нужно. Я думаю, что человек, вырастивший молодую особу с таким огнем внутри, даст только один ответ. Следуйте за своими страстями, слушайте свое сердце.