В одну из редких минут перекура к Игорю, сидевшему на камне у источника, подсел Дэн Тарновски.

— Что-то вы не очень радостно выглядите, товарищ Сабашников, — заметил он, протягивая Игорю пакетик со жвачкой.

— От такой работы не зарадуешься, — пробормотал Игорь.

— И это единственная причина вашей меланхолии, сэр?

Игорь засмеялся:

— Вы прямо рентген, мистер Тарновски…

— Значит, есть еще какие-то обстоятельства.

Игорь вздохнул:

— О да. Честно говоря, я сам хотел с вами посоветоваться. Речь идет о Вике.

— Это та самая ваша соотечественница?

— Да, — кивнул Игорь. — Как вы считаете, Дэн, нельзя ли взять ее к нам в экспедицию? Вы не думайте, она — способный человек, я ручаюсь за это… училась на истфаке и вообще… А потом… ей просто надо помочь, понимаете?

Он проговорил все это горячо, сбивчиво.

Дэн помолчал секунду, потом пожал плечами:

— А почему бы и нет? Как у нее с языками?

— Английский и чуть-чуть непали.

— Неплохо. Хотите, я сам поговорю с нашим шефом?

Игорь просиял:

— Спасибо, Дэн. Вы настоящий друг.

Тарновски, по обыкновению, отмахнулся.

На исходе седьмого дня во дворе монастыря появился высокий плечистый человек с прямой, мощной осанкой горца. Был он уже не молод, но держался легко, уверенно.

Он коротко переговорил с дежурным полицейским, замаячившим в последние дни у палаток, и двинулся в глубь двора. Он миновал развалины, спустился в подвальную часть и остановился перед завалом, где молча трудилась очередная смена. Несколько секунд он наблюдал за работой, потом покачал головой.

— Ну и ну! Так вы и за год не справитесь. Может, помочь?

Работавшие обернулись. Доктор Шарма шагнул вперед.

— Нет-нет, нам не нужна ничья помощь. Кто вы?

— Я? Бывший капрал Непальской Королевской армии, а теперь председатель местного панчаята[9] Тамракар Биджаи. Намастэ, уважаемые гости.

В его голосе было столько доверительности, спокойствия и добродушия, что Шарма перестал тревожиться.

— Намастэ, господин Биджаи. Вы к нам по какому-то делу?

— Проведать вас пришел. Помочь, если требуется. Ну и человека одного повидать.

Они говорили на непали, потом перешли на местное наречие горкха. Тамракар отвечал на вопросы Шармы, а сам зорко оглядывал работающих. Взгляд его остановился на Игоре.

Они присели на камни в сторонке от завала.

— Откуда, говоришь, знаю? А от дочки моей, Дэвики. Помнишь такую?

— А, Дэвика, — оживился Игорь, сразу вспомнив свою помощницу в Кок-Янгаке. — Как она поживает?

— Да неплохо. Работает в Катманду, в этом, как его… уни-вер-си-тете, там и живет… — Тамракар достал трубку, стал разминать табак. — Она мне о тебе кое-что рассказывала. И как ты учил ее, и как спас…

— Ну уж, спас…

— Да-да, ты не спорь. — Тамракар положил руку на плечо Игоря. — И вот что я тебе скажу: мы, гуркхи, добро не забываем. Знай это.

— Скажите, Тамракар-джи, а как вы нашли меня?

— Э, сынок. Мы давно знаем, что здесь, в старом монастыре, копаются ученые. В деревнях же все известно. Народу немного, каждый чужак на виду: альпинисты, туристы, хиппи… Как только Дэвика позвонила, что ты приехал, я сразу подумал, что, наверное, где-то тут должен быть…

— А она откуда узнала?

— От подруги, что ли. — Тамракар пыхнул дымом и стал по-крестьянски обстоятельно расспрашивать Игоря о его жизни здесь, справляться, не нужно ли чего, звать в гости.

Игорь отвечал, благодарил. У него было такое ощущение, что он уже давно знает этого простого, спокойного человека.

— Ладно, надо идти. — Тамракар поднялся.

— Оставайтесь, у нас скоро обед.

— Да нет, пойду. Надо же вам помощь организовать. Увидимся. Намастэ.

Через пару дней, вокруг заметно уменьшающегося завала трудились несколько десятков горцев. Рослые, крепкие парни с шутками, смехом, песнями легко перекидывали камни, разгребали песок и щебень. В скале уже снова показался узкий проход, новые обвалы из шахты над головой прекратились: узкую горловину шахты удалось забить крупными валунами.

— Ну вот, — потирал руки Энгельбах. — А вы их боялись, Шарма-ба.

— Да, — смущенно признался Шарма. — Недооценил я наших горцев.

А на другой день возникла Вика.

Это было организовано как сюрприз для Игоря. Он еще досматривал в своей палатке последний утренний сон, когда услышал вкрадчиво-проникновенное:

— Вот ты спишь, Сабашников, а у тебя там лопату украли…

Он вскочил и не поверил своим глазам. Она стояла перед ним в соломенной шляпке и защитных очках, за которыми смеялись ее серые глаза.

— Вот, уговорили! — объяснила она. — Особенно этот дикобраз старался…

— Какой дикобраз?

— Ну этот, который из своей бороды, как из кустов, выглядывает.

— Дэн, — догадался Игорь.

— Наверное. Уж он распинался! И про природу, и про тебя, и про клад, который вы ищете… В общем, согласилась на месяц, до дождей. Платят, конечно, гроши, да ладно уж, рискнем ради науки…

Натянув штаны, Игорь выскочил к дороге, выхватил ее сумки из багажника знакомого «пежо», показал, где припарковаться.

Ей отвели отдельную палатку, помогли устроиться, и за завтраком Энгельбах представил ее:

— Господа, у нас пополнение: по рекомендации господ Сабашникова и Тарновски в нашей группе будет работать миссис Виктория Козырева. Она займется документацией: полевыми дневниками, корреспонденцией и прочим.

Все смотрели на Вику.

— Мы очень рассчитываем на ее обязательность, точность и аккуратность, — заключил Энгельбах. — Кроме того, я надеюсь, что отныне за завтраком не будет больше небритых физиономий. Исключая, конечно, мистера Тарновски.

— Благодарю вас, герр профессор. Постараюсь оправдать ваше доверие. — Вика сделала книксен, и пятеро мужчин зааплодировали ей.

Поздним вечером они с Игорем сидели в штабной палатке, и Вика, разложив бумаги, озабоченно спрашивала:

— А как писать? Я все забыла.

— Ерунда, — объяснил Игорь. — Мы же еще ничего не нашли, так что пиши предельно лаконично: число, час, кто чем занимается. Я буду подсказывать, не бойся…

— Ты не уходи. Я напишу, а ты проверишь.

— Да я-то не уйду…

Была ночь. Вика писала. Игорь помогал ей: подсказывал, начертил подробную схему подземелья, объяснял предыдущие записи.

Над развалинами монастыря стояла глубокая тишина, только изредка слышались шаги полицейского патруля.

— Игорь, — позвала Вика. — А как ты сам думаешь, есть там что-нибудь, за этой дверью? Или все это бред?

— Никакого бреда. Обязательно есть.

Она подняла голову:

— Что?

— Невозможно даже предположить. — Игорь отложил карандаш. — Энгельбах думает, что там архив одного тайного общества.

— Архив? — протянула Вика. — Это что, бумаги, папки, да?

— Ну что ты, какие бумаги, третий век до нашей эры. Пергаменты, пальмовые свитки. Представляешь?

— Представляю, — вздохнула она. — И больше ничего?

— Ну… может, еще что-то. Что сохранилось, не истлело, не рассыпалось… Но главное, идеи, которые…

— В общем, ерунда всякая.

— Ну почему ерунда? — загорячился Игорь.

— Да конечно, ерунда, — отмахнулась Вика.

Они заспорили. Игорь говорил о Девяти Неизвестных, о Востоке, о том, что с библейских времен именно отсюда человечество черпает духовные и энергетические импульсы, что именно здесь, в горных монастырях и отдаленных ашрамах, рождаются все великие идеи о сущности мира и бытия, что за внешним примитивизмом и простотой восточной жизни скрыта гармония с природой, умение сохранять и беречь все живое, а не губить и разрушать во имя бесконечного потребления, но… Вика словно не слышала его. Она твердила, что жить человеку надо по-человечески, а не полуголым в пещере, хотя, впрочем, пусть так живут те, кому это нравится, а что касается ее, то она категорически не согласна прозябать в пещере во имя какой угодно, пусть даже самой великой духовной идеи, будь то обрыдший всем коммунизм или сверхмодный буддизм. И вообще, все эти идеи давно устарели, они, как цепи, как хомут на шее.