Буглан с женой, стремясь оправдаться, начали распускать слухи о том, что мой дед — завзятый хулиган, что он и раньше частенько врывался к ним в дом и избивал хозяина. Он-де бездельник, пропойца, промотал все свое имущество и скоро пустит по миру единственного сына. Кроме того, деда обвиняли в том, что он якшается с поселенцами — политическими ссыльными, которые часто собираются в его доме и доме его сына.

Наступил голодный год. Травы не уродились. Особенно постпадали аларские и унгинские буряты. Положение нашей семьи еще более ухудшилось. Обращаться за помощью было не к кому. Только дядя Василий беспокоился о нас и помогал, чем мог, несмотря на то что сам постоянно батрачил.

Дед протянул недолго. Его положили на грубо сколоченной деревянной кровати, с левой стороны у входа в юрту. На нем — пестрая рубаха, на ногах — поярковые катанки с красными точечками и заплатами из сыромятной кожи. Руки вытянуты вдоль туловища, глаза прикрыты, лицо темное. Мать деловито хлопочет вокруг покойника. У изголовья стоят наш родственник Елосой и отец. Оба тихо переговариваются. Никто не плачет. В ногах — дядя Василий. Обращаясь к матери, он говорит:

— Уведи отсюда Базырку, хватит ему тут торчать…

Мать, взяв меня за руку, уводит за перегородку. Отсюда мне слышен голос дяди.

— Ох уж эти мастера! — сердито говорит он. — Не Нашли даже подходящих тесин для гроба… Придется сколачивать из гнилых дранок. Хоть бы заранее предупредили, я бы как-нибудь приспособил хозяйские дранки для такого дела… Ведь он как-никак был главой этого дома! Да и из родственников пришел только один Елосой. Куда это годится! Ладно уж, при случае я им все припомню…

Хмурым декабрьским днем деда свезли на кладбище. Поминки были скромные. Место, где дед лежал на смертном одре, тщательно промыли керосином. Родители боялись, как бы я не заразился. Они вообще возлагали на меня большие надежды и старались уберечь от любой напасти.

Отец и мать

Мой отец был не похож на других бурят. Он был высокого роста, волосы его были черны как смоль, а когда он смеялся, на смуглом лице сверкали белоснежные зубы.

Мы унаследовали от отца не только любовь к книге и родному краю, но и большой оптимизм, доброе отношение к людям. А это немало, если учесть, что жили мы в бедности и горя хлебнули достаточно.

Отец никогда не ругался и не повышал голоса. Даже когда сердился, всегда избегал бранных слов. Он был моим лучшим наставником и советчиком, всегда старался хоть чем-нибудь порадовать меня. В этом отношении отец отличался от матери. По характеру они вообще были людьми разными. Отец всегда отмалчивался, а мать говорила не переставая и в сильном гневе не стеснялась в выражениях. Поэтому родственники и соседи старались с ней не ссориться. Особенно доставалось от нее Самбар. Мать славила ее на всю округу. Она всегда защищала отца, меня и дядю от обидчиков, так как была человеком волевым и не знала страха. Находчивая, ловкая, острая на язык, моя мать была к тому же на редкость хороша собой.

Родилась она в селе Верхняя Иреть среди русских; там и научилась говорить по-русски. В Алари она всегда дружила с русскими женщинами и помогала им общаться с бурятками. К ней постоянно обращались за советами.

Когда в Алари в 1925 г. образовался первый колхоз, лучшим агитатором за неги стала моя мать. Если на собрании она критиковала какого-нибудь разгильдяя, то тому приходилось не сладко.

В моей памяти хорошо сохранились некоторые события детства, связанные с отцом и матерью.

Как-то ранним утром, в жгучие январские морозы, к нам в избу ввалилось семеро мужчин во главе с сыном богатея Барданая Амаланова — Тэхэ. Среди них был родственник отца Елосой. Последний приказал отцу немедленно открыть амбар.

Мы все опешили. Никто не понимал, в чем дело. Хорошо, что в это время в избе оказался дядя, который посоветовал отцу побыстрее открыть амбар.

— Ну что ж, пошли! — сказал он.

Однако незваные гости не торопились идти в холодный амбар. Теперь уже дядя настаивал на своем. И тут в присутствии десятского, сотского и понятых Тэхэ заявил, что ночью кто-то украл из их амбара две бараньи туши. Следы ведут в сторону нашей избы. Самого Нихо Тэхэ не подозревал, но, может быть, знакомые отца, ссыльные поселенцы, спрятали эти туши у него в амбаре.

Лишь теперь до моих родителей дошло, что их подозревают в краже. Перерыли весь амбар, избу и усадьбу. Ничего, конечно, не нашли. Но на этом дело не кончилось. Мама и дядя настояли на том, чтобы был составлен акт. Десятский и сотский стали уговаривать отца не обострять конфликт. Куда там! Мать закрыла дверь на крючок, дядя Василий стал у двери, и оба в один голос требовали составить акт. Но все присутствующие оказались малограмотными или вообще неграмотными. Тогда взялся за дело отец. Акт был составлен, все подписались — кто как умел.

Мать, обращаясь к Тэхэ, сказала:

— Надо искать следы вора.

— Верно! — обрадовался дядя. — Давай, Тэхэ, снимай свои валенки!

Тэхэ неохотно снял валенки, а вслед за ним то же самое сделали мои родители и дядя. Подошвы валенок тщательно измерили, и первая часть розыска на этом закончилась.

Мать с копией акта, прихватив с собой подружек, Василия и понятых, присутствовавших при обыске, направилась к Амаланову в улус Улахан. Вернулись они домой только перед обедом. И мать и дядя сияли, торжествуя победу.

Оказывается, с помощью друзей им удалось поймать вора, которым оказался… сын Барданая — Тэхэ. Следы его валенок остались возле амбара и в самом амбаре, где штабелями было сложено до полутора десятков бараньих и говяжьих туш. Там, где раньше лежали две бараньи туши, тоже видны были следы Тэхэ. Припертый к стене, он вынужден был сознаться.

У Барданая Амаланова была большая усадьба с высоким забором, наглухо отгороженная от посторонних глаз. Кроме Тэхэ, с ним никто не жил. Всем своим видом Барданай вызывал отвращение: кривоногий, сутулый, с бесцветными глазами навыкате; он чем-то напоминал гориллу. Но хозяин он был расчетливый: имел молотилку, жатку, сенокосилку, конные грабли, плуги и другой инвентарь. Все родичи и соседи были у него в долгу. В дом его захаживали женщины, или же он уезжал повеселиться в Черемхово и даже в Иркутск, не жалея на это денег. Сам Барданай в гости не ходил и к себе никого не приглашал, не пил и не курил. В Алари Барданай слыл самым жадным человеком.

Однажды он привез из Черемхова к себе на постой ссыльную — молодую интеллигентную женщину, которая была определена в Аларь на поселение.

Приехали из Черемхова ночью. Барданай устроил гостью в своей спальне, а сам ушел в комнату Тэхэ. Когда спустя некоторое время он вернулся, женщина уже спала. Барданай зажег свечу и, держа в левой руке двадцатипятирублевку-«екатеринку», полез под одеяло. Но женщина оказалась не робкого десятка, да притом еще очень сильная. Она как следует отколотила насильника и потребовала, чтобы он указал ближайший дом, где она могла бы переночевать… Барданай предложил ей наш дом, сказав на прощание:

— Деньги эти ваши. За вещами зайдете днем. Теперь мы квиты…

Женщина оделась и направилась к нашей избе. В это время у нас сидели друзья дяди и отца. Узнав о том, что случилось в доме Барданая, они решили составить жалобу в земское волостное управление. Бумагу отнес отец. Чиновники вывели Барданая из управы, но под суд он не попал, по-видимому, сумел откупиться.

Как только народ узнал, что Барданай оказался в опале, на него посыпались жалобы в управу. Он решил пока не показываться на улице, и даже Тэхэ перестал ходить на гулянки и играть в карты, опасаясь, как бы его не избили, что в Алари не было редкостью.

Ссыльная, сбежавшая от Барданая, преподавала иностранные языки. Вскоре она стала давать частные уроки детям аларских учителей, богачей и чиновников. Учительница нередко захаживала к нам и подружилась с мамой…

После истории с вором богачи нашего улуса стали косо смотреть на отца. Говорили, что он много читает и якшается с поселенцами.