6/18 декабря 1892. Воскресенье.

Сендай.

Только что вернулся с освящения Церкви. С семи часов утра о. Роман отслужил водосвятие. С восьми часов началось освящение. Продолжалось около часу. Порядок почти был соблюден, немного только путались; нужно больше всего заботиться о своевременном приготовлении воскомастиха.

Служение было соборное из меня и трех священников: о. Сасагава, о. Иова Мидзуяма и о. Романа Циба. Певчие пели хорошо; шествие вокруг Церкви было чинное, литургия также совершена в достодолжном чине. Служение было радостное — да вознесется оно к Богу! Народу было много; немало было и язычников; между прочим, были званные чиновники города. До проповеди голос у меня устал и голова страшно разболелась — от вчерашнего угара; при этом ужасном холоде, вечно проникающем до костей, не уберечься, чтобы не сунуться к жаровне, и чад от углей заберется в голову да и мучит вот как вчера и сегодня. Проповедь была напряженная; жар в голове заставил на половине проповеди без церемоний снять митру и поставить на клирос. Вперед наука: при подобных обстоятельствах беречь голос во время службы и беречься угара.

По окончании службы было угощение для разных гостей: у о. Петра Сасагава были язычники — чиновники, и меня туда позвали повидаться с ними; я пришел, дали они карточки мне и, захватив ящики с приготовленными для них обедом и конфетами ушли; ушел и я к себе в гостиницу — не оставили мне больше — знать, не было рассчитано на меня; пообедал я один какой–то дрянью, ибо сначала принесли яичницу, на которую пост, и сырую «сасими», которой я не ем — отвратительно; по отослании сих блюд и принесли какой–то неведомый студень, после которого ныне вот и пишу сие.

В три часа пришел о. Петр Сасагава с депутацией благодарить. Я их тоже благодарил. Принесли образчики нынешнего угощения — очень приличное, и даже роскошное; даже пятистам язычникам приготовлено было по кружку белого и розового моци. Поговорили о том, чтобы старый дом, где прежде было совершаемо богослужение, перенести к краю церковного места; завтра после полудня, в два часа, еще все вместе, собравшись, потолкуем о сем.

В шесть часов была всенощная, после которой я сказал поучение о молитве и о частом приобщении Святых Тайн в новом храме; укорил христиан, что ныне в пост и в торжество освящения храма никто не ответил на призыв: «Со страхом Божием и верою приступите», так что я должен был призвать малых детей, чтобы было кому приобщаться в новом храме.

Кстати сделал наставление, чтобы христиане, приходя в храм, не останавливались у порога, а проходили ближе к алтарю — и им видней и слышней, и к ним говорить удобнее, не нужно надрывать горло, чтобы голос доходил.

7/ 19 декабря 1892. Понедельник.

Сендай.

Утром было соборное богослужение священников; вечером всенощная, после нее симбокквай, на котором читано было мною поздравления от разных Церквей и произнесено много речей по случаю освящения храма.

Миссионерские заметки

1893 год

Епископ Николай

13/25 февраля 1893. Суббота

1–й недели Великого Поста.

Целый день до того страдал, что голова разболелась. Дело воспитания здесь в отчаяние приводит. Воспитанные в России — Арсений Ивасава, на которого столько надежд я возлагал, Исигаме — не глуп по природе, и прочие оказываются не помощниками здесь в воспитании Церкви, а восхищающими противниками. Уже говорил я им, что на них смотрят, как на соблазн, и убеждал ходить в Церковь всегда, когда ходят воспитанники; в обязанность поставил им это; и — ни мысли, ни чувства, ни попытки исполнить обязанность! — В первую неделю, когда все ученики три раза в Церкви, хоть бы кто из них в Церкви! Сегодня к причастию все четверо — Ивасава, Сато, Исигаме, Кавасаки — явились без всякого приготовления, не выслушавши даже правила. Господи! Что за наказание! Уже ли в русских родных академиях они научились такому безверью! Приобщил я их, ибо кто же знает душевное состояние людей и как удержать от Чаши, к которой все призываются? Но целый день вот адские мучения испытываю не за них и за себя, а за Церковь. Хотел призвать их и объявить, что жалованье уменьшу за всякое нехождение в Церковь в обязанное время, но отвращение берет от этой меры, хотя и вполне достойной японца и, вероятно, самой бы действительной. Поговорю с каждым из них в отдельности и посмотрю, что будет. Один д. [6] Симеон Мии из воспитанных в России возбуждает уважение к себе. Но и он — слаб до нестерпимости. Как много и как убедительно, по–видимому, я ему толковал об управлении школой и о важности дисциплины и соблюдения разных правил в ней, а сегодня — часть школы пришла в половине восьмого часа по звону, как положено, для выслушивания Правила пред Причащением; пришел и сам инспектор школы д. Мии за сими учениками, но — это была только половина учеников; остальная брела в разброд, вплоть до восьми часов, то есть до времени, когда уже Правило было кончено. И что стоило д. Мии пройти по Семинарии, разбудить спящих (в восьмом–то часу!), но на сие у него — ни желания, ничего другого человеческого не нашлось! Было одно смутное движение — идти, куда зовет колокол, больше ничего! Бедная японская христианская школа! Бедная Японская Церковь!

7/19 апреля 1893. Среда на Фоминой неделе.

Церковь в Коморо.

В половине девятого утра мы с о. Федором Мидзуно выехали из Токио в Коморо, лежащее первым на пути нынешнего посещения Церквей. Проезжали по железной дороге «Усуи–тоочё», у подножия вулкана Асама; линия эта открыта первого числа сего месяца. Подъем в гору идет по средней линии с зазубринами цепляющимися колесом; локомотив прицеплен сзади. По пути двадцать шесть тоннелей, всего около трех английских миль; на постройку тоннеля употреблено два миллиона кирпичей; вся работа произведена в два года. В пятом часу мы были в Коморо. Местоположение очень высокое, оттого здесь еще холодно, — нужно надевать шерстяную рубашку и чулки. У подножия Асама любимое место пребывания иностранцев в летнюю жару — Каруизава — селение, где виднеются домов 20 иностранной постройки. Коморо — несколько только ниже Каруизава.

Катихизатора здесь нет; христиане собираются молиться в доме Тита Онгивара, бывшего когда–то катихизатором. Дом у него большой; молитвенная комната устроена очень прилично. Христиане и христианки встретили на станции. По прибытии в дом Тита тотчас же началась вечерня; пели христианки твердо и бойко; видно, что молитва с пением здесь обычное и навыклое дело; читал Тит также весьма хорошо. По окончании службы я сказал поучение, но усталость взяла свое, — долго не мог говорить; следовало бы несколько прежде отдохнуть после длинного переезда и выпить стакан чаю.

По метрике ознакомились с Церковью. Крещеных всего 32; из них 6 умерло, 8 в отлучке, в Токио (например, Петр Ояма, бывший катихизатор, на военной службе); остальные 18 все налицо. Охладевшего ни одного нет. Христианских домов в Коморо 9, в Касиваги, 20 чё от Коморо, 1, в Морияма 1. Но странно, почти во всех домах только по одной христианке, и все — девицы, младшие члены в семье; отцы и матери не мешали им креститься и не мешают теперь молиться, а сами не слушают учение и не крестятся; оттого эта маленькая Церковь состоит почти вся из молодых женщин. Самый почтенный здесь христианский дом — это Авраама Ояма, отца Петра, бывшего катихизатора; дом этот в Касиваги; в нем все христиане — 6 человек, с Петром в том числе. Из дома Исидзука, сидевшего вместе с Павлом Оои в тюрьме за Корею, ныне в Токио, в Дзиютоо, взял себе жену Сергей Ооцука, бывший катихизатор, ныне ничего не делающий в Хоккайдо, куда произвольно ушел; его жена, как видно, очень хорошая женщина — Пелагея, с недавно родившимся ребенком, все время сидела здесь и, видимо, принимала живое участие в беседах и во всем.