К 4-м часам пополудни нос еще приподнялся из воды, продольный крен дошел до 12°, а боковой — до 57°, и помпы перестали брать воду. К тому времени цепь, которую я с утра приказал подать с «Храброго» на лодку, вместо кабельтова, была обнесена кругом капитанской башни; но капитан-лейтенант Гадд вместо того, чтобы выбрать ее на пароход, занес ее на берег. Положение лодки в этот момент изображено на чертеже 3-м.

Около 5 ч. пополудни начали выкачивать воду из подъемных ботов, и корма поднялась на 8 дюймов, что заметно было по футштоку, утвержденному предварительно на ахтерштевне. На этот раз подъем нисколько не натруждал ботов, так что даже распорные бревна не согнулись. Боковой крен при этом увеличился еще на 1/2". Как только корма таким образом несколько освободилась от грунта, носовая часть, будучи, как видно на чертеже 3-м, значительно на весу, начала действием своей тяжести понемногу опускаться, продольный крен пошел на убыль, и к 7 часам вечера горизонт воды резал верхнюю палубу немного выше диаметральной плоскости. По мере того как нос опускался, вода снова подходила под шланги водоотливного бота, так что они вновь начали брать, но к вечеру опять перестали.

Работу окончили, и в таком положении продержали лодку всю ночь. 20-го числа поутру все было подготовлено к тому, чтобы кантовать лодку, а именно, цепь от капитанской башни подвели по-прежнему под лодку и подали на «Храбрый», а упорные бревна расположили, как показано на чертеже. К полудню, когда все было готово, людей поставили на шпили и начали выбирать гини, с тем чтобы посмотреть, не нужны ли еще добавочные стрелы; но, прежде чем гини успели надраиться, крен лодки уменьшился на 11°. Продолжили выбирать гини, и через полчаса левый планширь подошел к горизонту воды. Вскрыли люки, заправили шланги, и в час пополудни лодка плавала, имея небольшой крен на левый борт, вследствие некоторых перекатившихся тяжестей, а главное — от массы воды, не могшей скоро перелиться из-за двойного дна на левой стороне. Тотчас же подняли флаг и гюйс и приступили к очистке лодки.

Остается прибавить, что не более, как через 10 дней, к 30 августа, все на лодке «Смерч» приведено было в такой вид и порядок, что команда и офицеры могли на нее перебраться. Даже, если бы кингстоны не были набиты илом, она могла сама идти в Кронштадт.

Надеюсь, каждый морской офицер, по одному уже этому, в состоянии будет заключить, что командир и офицеры лодки недурно распоряжались, а команда неплохо работала. Пластырь на пробоине отлично держал, но, разумеется, на переход до Кронштадта следовало его подкрепить, и для этой цели подведен был под носовую часть марсель с корвета «Баян».

Окончание подъема, выполненное так, как это сделал капитан-лейтенант Гадд, само говорит за себя, и было бы нелепо утверждать, что оно лучше бы выполнилось по-моему, тем более что выкачать воду из ботов, когда уже все к тому было готово, не составило ни на волос лишней работы.

Многие могут мне заметить, что я довольно поверхностно и коротко коснулся подробностей заделки отверстий. На это я скажу, во-первых, что эти подробности слишком удлинили бы статью, а во-вторых, что я не был бы в силах передать их так же верно и полно, как могли бы это сделать ближайшие распорядители. Предоставив эту часть работ командиру лодки «Смерч», я сам очень мало входил в мелочи ее исполнения, позволяя себе только слегка об них наведываться.

Честь этой укупорки принадлежит вполне как командиру и офицерам лодки, так и всем прочим непосредственным участникам. Более же всего, за ее прочность и ее быстрое выполнение мы должны считать себя обязанными неутомимой энергии такелажмейстера Кронштадтского порта г. Шабалина. Во все время работ, не позволяя себе ни минуту отдыха, он успевал присмотреть и за плотниками, парусниками и такелажными, и за водолазами, опускаясь сам в воду с аппаратом, везде, где нужно было руководить и поверять их. Сомнительно, чтобы все рабочие выполнили свое дело одинаково добросовестно, если бы не видели, что есть зоркий указатель и контролер, который никому из них не позволит работать спустя рукава.

Надо, однако, сказать, что водолазы выказали в своем деле не только добросовестность, но и особенное, едва ли психологически объяснимое усердие. Сожалею, что не могу перечесть поименно — кто из них выполнил наитруднейшие работы, и тем более желаю, чтобы кто-нибудь из офицеров лодки занялся подробным описанием работ собственно по ее укупорке.

Вычислениями силы подъемных средств, различных сил сопротивления, крепости материалов я обязан преимущественно капитану-лейтенанту Гадду и старшему офицеру лодки, лейтенанту Валицкому, а отчасти также корпусному офицеру капитан-лейтенанту Греве и капитану инженер-механику подпоручику Нозикову. Л.О. Гадд был для меня, можно сказать, второй головой, ибо не осталось ни одного соображения, которого я бы ему не сообщил и не выслушал его отзыва.

Наконец, вообще все командиры с эскадры, собравшиеся у «Смерча», принимали в работе самое живейшее участие, и не было ни одного распоряжения, которое бы выполнялось вяло. На днях лодка «Смерч» введена в док, и можно было видеть ее пробоину. Чертеж 8-й, изображающий вид этой пробоины, как всякий заметит, очень отличается от того, который составлен со слов водолазов; но надеюсь, что этому никто не удивиться. Между камнем и лодкой, как я сказал уже, нельзя было пролезть, а надо было ощупывать ее рукой или ногой, и, следовательно, понятие о ней можно было основывать только на догадке.

Тем я и заключу описание подъема лодки «Смерч», в котором, надеюсь, не пропустить без заявления ни одного факта, заслуживающего внимания. Будем этого ожидать от людей, работающих над наукой.

Приложение № 4 Судьба первых русских мониторов

Монитор "Лава" (с 1 апреля 1911 г. "Блокшив № 1")

После подписания приказа о разоружении с "Лавы" сняли артиллерийское вооружение, котлы (их передали на броненосную батарею "Кремль") и машины. После этого корпус монитора был сдан на хранение в Кронштадтский порт. В 1911 г. корпус "Лавы" осмотрела комиссия из врачей и морских инженеров на предмет переделки в госпитальную баржу для Минной дивизии. Переоборудование осуществил Кронштадтский морской завод. После завершения всех работ "Блокшив № 1" мог принять 10 человек больных. В 1917 г. количество мест (коек) было увеличено до 58. Медицинский штат состоял из 2-х врачей, 1-го помощника и нескольких санитаров.

Во время первой мировой войны госпитальное судно "Лава" (в ряде документов — несамоходная госпитальная баржа) находилось в Гельсингфорсе, затем в Ревеле. Во время Моонзундского сражения врачи "Лавы", стоявшей в Регекюле вместе с отрядом транспортов, оказывали всю возможную помощь раненым матросам и офицерам Минной дивизии. После оставления Моонзунда "Лава" перешла в Ревель, а затем в Гельсингфорс, где в апреле 1918 г. ее интернировали германские войска. Во время захвата Гельсингфорса на "Лаве" случайной пулей был убит доктор Кистяковский.

В 1922 г. "Лава" по Юрьевскому мирному договору подлежала передаче РСФСР, но, как окончательно устаревшую, ее оставили Финской республике для разборки на металл. Разобрана в Гельсингфорсе в середине 20-х годов.

Госпитальное судно “Блокшив № 1“ (6. монитор “Лава”)

Монитор "Тифон" (с 14 октября 1909 г, "Блокшив № 3")