Но не только панегириками отмечен жизненный путь «всадника, покоряющего мир». «Наиболее жестоким полководцем» [8, с. 171] называет его С. А. Плетнева, а Даниэль Елисеев и Г. и М. Федоровы добавляют «Субэдэй, оставивший о себе мрачную память как в Персии, так и в России» [9, с. 138], «…коварством и умом превзошел самого Чингисхана» [10, 215]. И конечно же, из всех авторов, уделявших достаточно много внимания деятельности Субэдэя, никак нельзя умолчать о В. А. Чивилихине и его романе-эссе «Память», где прямо говорится о том, что «главный воитель (курсив мой — В..3.) XIII века, всю жизнь прослуживший Чингису и его потомкам, проливший от Приморья до Венгрии реки человеческой крови, бесследно исчез в тумане истории» [11, с. 501]. Да, действительно, мы не найдем высказываний в немонгольских источниках о том, что Субэдэй был «благородным», «милосердным» и т. д., но с высот века XXI можно произнести, может быть, избитую фразу: «Это был человек своего времени, не лучше и не хуже своих противников». И, скорее всего, Субэдэй, которого придворные монгольские и китайские биографы наделяли благородными званиями багатура, нойона, вана, был жестким и даже очень жестоким человеком. Все его действия, направленные против человечности, вызывают лишь чувство огорчения и возмущения, недаром он остался в памяти одним из «свирепых псов» Чингисхана. Хотя были в его жизни моменты, когда он был готов и помиловать, и освободить поверженных врагов.

Так кто же ты, Субэдэй? Известия о тебе противоречивы и запутанны. «В различных монгольских, персидских, китайских, русских источниках существует множество вариантов имени джихангира, то есть главнокомандующего, и на долгие десятилетия в военных реляциях орды под ним подразумевается один и тот же человек: Субудай, Субеэтай, Субут, Субэдей, Субуэ-дай, Субэ-тай, Субудэй, Субугэдай, Субу-бей, Субетай, Субудэ, Субу, Су-бу-тхай, Субутли, Субеетай, Сибедей, Себедяй» [11, с. 48], человек, развивший и доведший военное искусство кочевников до совершенства. Еще несколько столетий степные государи будут держать в страхе окружающие их владения, царства и королевства; еще и в XX веке, в эпоху гражданских воин, стратегия и тактика ведения боевых действии с использованием огромных масс кавалерии будет актуальна. Но это будет спустя 800 лет, а тогда, в веке XIII, Субэдэй закончил то, что начал Чингисхан. Так или иначе он дошел или почти дошел до «последнего моря», довел железные тумены до Адриатики… И навсегда остался в тени своего Учителя, как остался в тени Магеллана Эль-Кано, первый капитан, обогнувший земной шар. И что же? С точки зрения «широкой публики» Эль-Кано — «простой» испанский моряк, а Магеллан[2]?..

Но вернемся к Субэдэю. В. А. Чивилихин, несмотря на всю свою антипатию, вынужден назвать монгольского героя личностью феноменальной [11, с. 47]. И это абсолютно верно: тактик, стратег, дипломат, политический деятель, на равных общавшийся с китайскими императорами, хорезмшахами, царями, королями, великими князьями, Папой Римским, военачальник, не потерпевший ни единого поражения, был выходцем из племени урянхаев, о существовании которого все вышеперечисленные венценосные скобы даже не подозревали. Феноменальным можно назвать Субэдэя и как человека, воспитавшего плеяду блестящих монгольских полководцев. Очень многие чингисиды — дети самого Чингисхана, и особенно его внуки, — обязаны именовать его своим наставником. И действительно, Субэдэй был рядом с ними, направляя их действия, будь то в Китае, на Руси, в Западной Европе или бескрайних заволжских степях. Будущие владетели огромных улусов Бату и Хулагу, будущие Великие кааны Гуюк и Мункэ в свое время выслушивали вежливые распоряжения сподвижника их великого деда и спешили эти распоряжения исполнять. Собственные дети воителя — Тимур-Бука, Кокэчу и Урянхатай — также пошли по стопам отца, в разное время командуя различными монгольскими соединениями.

К сожалению, не осталось прижизненных портретов Субэдэя. Как он выглядел? Какими венцами свое украшал он чело? До нас дошло лишь одно его изображение, выполненное хитрым китайским способом на шелке. Вглядываюсь и не вижу конкретного человека, вижу страх художника перед тем, кого он изображал, перед ужасным пришельцем с севера, который уничтожил царство Цзинь. И наверное, художник прав, ибо нельзя не согласиться с тем, что падение Цзинь было одной из самых страшных и трагичных сцен в истории человечества. Другие очевидцы «награждают» Субэдэя огромным весом, мол, ни одна лошадь не выдержит! Говорят, что был он одноглазым, второй потерял в битве, говорят, подрублен был на один бок. Что ж, все эти раны — участь настоящих степных богатырей, за плечами которых сотни схваток да хвалебные сказания улигэрчи. Но каким бы Субэдэй не был физически, ничего его не могло остановить, и он оказался на Венгерской равнине в весьма преклонном возрасте, во главе самой маневренной конной армады от начала времен.

Так кто же ты, Субэдэй-багатур?

И вот «Юань ши (Официальная хроника династии Юань)» сразу дает ответ — «Субэдэй, человек из монгольских урянхаев. Поколения его предков охотились в верховьях реки Онон» [12, с. 225]. Да и не только там. «В Алтайско-Саянских горах с доисторических времен жили люди, а бурная история Великой Степи издревле перемешивала ее народности и этнические группы. Тысячами сюда стекалась степная вольница, угонщики табунов, искатели приключений, богатыри, поссорившиеся с родичами. В борьбе за существование, в опасных переправах через бурные реки и высокие перевалы, в охоте на медведей и козерогов формировался особый тип азиатского горца — это были смелые до отчаянности люди, физически крепкие, умеющие владеть оружием и легко переносящие жару и холод. И в самом центре этой страны из разноплеменных элементов сложились с незапамятных времен не слишком многочисленные, но стойкие и сильные племена» [11, с. 88]. Одним из этих племен были урянхаи, впрочем, их также называли урянхи, урянхаты, урианхиды. Обладая замечательными личными качествами воинов, они вне сомнения составили костяк «людей длинной воли», основу основ Тэмуджиновой дружины. Кроме того, урянхаи, «обретавшиеся как на сибирском, так и монгольском склоне Алтая, во все времена славились умением обрабатывать металл. В доисторический период, скорее всего, именно они научили китайцев работе с бронзой, а позднее… пользовались репутацией незаурядных кузнецов… из окрестностей Орхона» [3, с. 54]. Славились они и своим горловым пением хууми, которое звучит очень зловеще [13, с. 374] и не вызывает положительных эмоций у потенциальных врагов. Субэдэй, как настоящий мужчина и воин, естественно, владел искусством хууми, насколько хорошо или плохо, неизвестно, посему в «певцы» записывать его не будем. И еще внесем одну небольшую ремарку, касающуюся хозяйственной деятельности урянхаев, да и всех прочих племен, обитающих на отрогах Саянских и Алтайских гор. «В целом между лесными охотниками и пастухами-кочевниками не было четкого размежевания. Некоторые племена охотников держали крупный рогатый скот, а пастухи-кочевники не могли существовать без охоты» [4, с. 9]. Это несомненно помогло Тэмуджину консолидировать под своей властью племена, ведущие несколько отличный друг от друга хозяйственный образ жизни.

Со времен Субэдэя народ урянхаев раскидало по всей Азии, и еще в прошлом веке республика Тыва называлась Урянхайский край. Потомки урянхайцев живут среди бурят, калмыков, монголов, тувинцев. В Монголии «этот народ составляет всего 1 % населения» [13, С. 374].

Повествуя о жизни и деяниях Субэдэя, сразу сталкиваемся с загадкой его рождения, и здесь имеем как минимум две версии. Первая основана на «Сокровенном сказании монголов», в котором повествуется, что Чаурхан-Субэдэй, сын Джарчиудая, примкнул к своему брату Джэлмэ, вскоре став одним из «медноголовых псов Чингисхана». А вот китайская хроника «Юань ши» предоставляет совсем другой материал. Приведу его, чтобы быть до конца объективным. «Поколения его [Субэдэя] предков охотились в верховьях Онона, с Тумбинэ-хаганом они ладили и поэтому завязали взаимную дружбу. Ко времени Тай-цзу (Чингисхана. — В. 3.) [было их] уже 5 поколений. Что касается Нельбе, [то он] родил Бохудука, который всем известен как чжэлима. Что касается чжэлима, то по-китайски это слово означает „человек, составляющий планы стратегии“. Внук [Нельбе] в третьем поколении Хачиун родил Хабала. Хабал имел двух сыновей, старший Хулухур, следующий Субэдэй, оба отважные храбрецы, отличные наездники и стрелки» [12, с. 225–226].