Надежда… Ник снова повернулся, приподняв простыни, чтобы избежать излишнего трения. Но почему он не мог надеяться в те дни? Он был красивым молодым человеком из хорошей семьи, с яркой перспективой на будущее. Она оказывала ему знаки внимания, давая понять, что симпатизирует ему. Только позже сумел он заметить, что она ко всем гостям мужского пола относится с живым участием.

Удар топора оказался быстр, вероятно, из соображений милосердия. Все четыре мисс Уэстбрук находились в гостиной, когда он появился с букетом. Глаза мисс Уэстбрук мгновенно сосредоточились на цветах. Дождавшись его улыбки и первого шага в ее сторону, она тут же вскочила, сказав что-то о том, как прелестны розы и как мило со стороны мистера Блэкшира принести им цветы. И прежде чем он успел придумать, как тактично поправить ее, она вынула из букета записку и передала ему с таким видом, как будто он забыл какую-то свою бумагу, случайно застрявшую в цветах.

Растерянность даже не оставила места для обиды.

— Как досадно, не правда ли, иметь дело с плохой бумагой?

Досадно. Потом она добавила еще что-то о том, что когда выйдет замуж за джентльмена с положением и богатством, у нее будет бумага исключительно высшего качества для любой корреспонденции. К тому времени, когда она завершила тираду, его растерянность сменилась вполне определенным унижением. Он и не догадывался, что его бумаге не хватает благородного качества. Переписать свою записку на чистый листок было редкой экстравагантностью для человека его достатка и привычек. Он очень гордился полученным результатом.

Ник тотчас отправился домой и бросил записку в огонь. Потом, когда нашел в себе силы снова навещать семью, он обнаружил, что способен завести с ней дружеские отношения, и, в конце концов, преодолел смущение. С того дня он больше никогда не позволял себе мечтать о ней.

Было бы глупо предаваться фантазиям о женщине, которая ясно выразила отсутствие интереса к его персоне. Для этого нужно совсем не иметь гордости.

«Я не жалею, что это случилось, Ник». Он закрыл глаза, гоня прочь воспоминания. С того момента, как она вышла из темной комнаты, эти слова, ее пылкий голос, которым она произнесла их, затмевали все остальные мысли, как трущийся о ноги кот, требующий внимания.

«Я не жалею». Говоря это, она была воплощением страсти. Абсолютно уверенная в себе, без малейшего намека на стыд.

Ник провел ладонью по животу. Мышцы были твердыми от напряжения, от разыгравшегося голода. Что ж поделать, видно, с этой женщиной у него ничего не получится.

Она была не единственной особой, уверенной в себе и лишенной каких-либо предрассудков. Ник близко знал немало таких. Придется навестить одну из них. Но это было так давно. В этом как раз и состояла проблема.

Ник открыл глаза и уставился в потолок. Отправляясь в постель, он зажег свечу, чтобы почитать, но не прочитал ни слова.

Господи, как она вздохнула, когда он коснулся кончиками пальцев ее затылка! Интересно, что могла она позволить ему сделать, опьяненная плотским удовольствием, с притупленным темнотой чувством стыда? Что, если бы его пальцы спустились вниз, повторяя форму позвонков, что, если бы пробежались по ключицам или забрались под корсаж? Ласковое прикосновение к шее — ничто по сравнению с тем, что он мог бы ей дать, располагай временем и ее согласием.

Его ладонь на животе вспотела, и пальцы поползли вниз по волосной дорожке, начинавшейся от пупка. Ее реакция на него сегодня ясно дала понять, что она заинтересована в нем, и это представляло собой реальную проблему. Какие уж тут фантазии вокруг недосягаемой фарфоровой принцессы! Время тоски прошло. Теперь у него имелись воспоминания и ясное представление о том, какая она на ощупь, на вкус и на слух. Две минуты работы, подпитываемой воспоминаниями, и он сможет уснуть.

Но Ник остановил себя. Нельзя этому поддаваться. Поцелуй был единственным с его стороны промахом, о чем он сожалел и в чем признался ей. Теперь ему надлежало держаться так, чтобы доказать правоту своих слов. Не стоило пестовать в себе чувства, которые могут помешать ему смириться с ее браком с маркизом, лордом Баркли, лордом Джоном, Глядящим на Звезды Чучелом, или кого там она заманит в свои сети.

Ник отбросил одеяло и, вскочив с кровати, схватил с ночного столика свечу. Вода в кувшине наверняка уже давно остыла. Плеснув немного в тазик, он намочил полотенце и, задрав ночную рубаху, приложил его к причинному месту. От шока холода Ник заскрипел зубами. Так тебе и надо, если не владеешь собой.

Но холодная вода сделала свое дело. Десять секунд холодного компресса, и его жар спал. Теперь, по крайней мере, когда он в другой раз увидится с мисс Уэстбрук, к неловкости общих воспоминаний не добавится неловкость греха, совершенного в одиночестве.

Не говоря уже о встрече с ее родителями. Боже. Ник отпустил подол рубахи и бросил полотенце в таз. Фарфор отозвался мокрым шлепком. К эффекту холодной воды можно было и не прибегать. Убить всякий пыл хватило бы одних укоров совести, что подорвал доверие Уэстбруков, что, воспользовавшись ситуацией, дурно поступил с их дочерью, от чего должен был ее защитить.

Хорошо еще, что они наверняка ничего не узнают. Он никогда никому об этом не обмолвится, да и мисс Уэстбрук, которой было что терять, наверняка сохранит случившееся в тайне. В присутствии других людей, а они отныне никогда не должны оставаться наедине, они будут вести себя как ни в чем не бывало. Потом, если повезет, воспоминания об инциденте с течением времени и вовсе выветрятся из их памяти.

Мистер Блэкшир оказался прав в своем предвидении. Кейт и в самом деле испытывала сожаление. От кончиков волос до кончиков ногтей она вся истерзалась. Зачем, зачем она вела себя столь беспечно в тот злополучный вечер?

Нет. Кейт сжала руки в кулаки и стиснула зубы, уставившись в темноту комнаты. «Беспечно» характеризовало происшедшее как случайность по недосмотру. Как будто леди Харрингдон поручила ей присмотреть за спаниелем, а она отвернулась, забыв о поручении, и собачка сбежала. Беспечность — это вопрос халатности, а не умышленного проступка.

Но она-то знала, что дело обстояло совсем не так. Она позволила событиям выйти из-под контроля, поддалась наплыву непрошеных чувств.

Раскаивается ли она? Безусловно. Но это какое-то половинчатое раскаяние, если она принимает на себя только часть вины. Кейт разжала пальцы и снова их стиснула.

Это он взял в ладони ее лицо, он поднес свой рот к ее губам. Это он целовал, а ее целовали. Но между первым дружеским прикосновением его рта к ее лбу и жгучим контактом губ прошло достаточно времени, чтобы она могла остановить его, поставить на место.

Нет, все обстояло не так. Он не рассчитывал, что этот поцелуй в лоб будет иметь продолжение. Он не имел ни намерений, ни планов, которые ей следовало бы пресечь. Он бы ждал с сердечным целомудрием, когда она сможет встать на ноги, если бы она не затаила дыхание и не подняла к нему лицо, вынудив его каким-то непостижимым образом еще раз прижаться к ней губами.

Мельчайшие детали воспоминаний шершнями наводнили ее память. Ее хриплый развратный вздох. «Я не жалею, что это случилось, Ник». Неловкая горячность, с которой она схватила его за руки и припала к его губам своими. Его искреннее сожаление, высказанное вслух в тот момент, когда все ее существо еще жаждало его прикосновений. Длинный путь назад через бальный зал в полной уверенности, что ее глаза, ее щеки, ее губы являются откровенным признанием любому стороннему наблюдателю в том, чем она занималась.

Кейт поднесла руки к лицу, чтобы защититься от тягостных воспоминаний, и испустила долгий прерывистый вздох.

— Господи, что это? — Голос Виолы напугал ее до смерти. — С таким же успехом ты могла бы скакать на моем матрасе, не думая о том, что, возможно, я сплю.

— Прости. Я не хотела тебя потревожить. Я думала, ты спишь.

Сестра и вправду спала, когда Кейт вернулась в начале пятого утра. Только мама ждала ее, чтобы убедиться, что дочь благополучно прибыла домой, и не расспрашивала о подробностях вечера, за что ей спасибо.