Чтобы вернуть его к жизни, я принялся было врать про то, что он сможет увидеть Макса, сможет помочь ему и мне в борьбе со Злом. Я врал, потому что понимал, что пацан обречён, если у него не будет надежды, не будет того, к чему стоит стремиться, ради чего что‑то делать, ради чего жить. Но неожиданно понял, что моё враньё может когда‑нибудь на самом деле осуществиться. Вполне может. С помощью Макса, конечно. Макс и не такое уже не раз проворачивал. А Леардо был ничуть не менее талантлив, чем Максим, пожалуй, что даже более, намного более.
Так что Леардо наверняка сможет ещё разговаривать со своим другом по телепатическому каналу, сможет увидеть его по этому каналу, наверняка сможет действительно помочь мне, и неизвестно ещё, чья помощь, моя ему или его мне, окажется больше. Если мою идею по использованию силы взгляда ослепленного мальчишки удастся воплотить, то…
Я прервал тогда своё неумеренно смелое воображение, начавшее рисовать мне грандиозные картины. Может, что‑то подобное и удастся когда‑нибудь сделать, но это – дело будущего, и с моей теперешней задачей никак не связанное. Сейчас надо сосредоточиться именно на этой, ближайшей задаче, на совершении первого, самого сложного и рискованного хода в спланированной мной комбинации. Если этот ход не достигнет цели, всё остальное тоже не будет иметь никакого смысла.
А задача, которую я себе поставил, заключалась в том, чтобы лично встретиться с самим главой официальной церкви этого мира, ихним “Папой Римским”, так называемым “Его Великой Святомудростью”. Встретиться прямо в его знаменитом замке, и для этого самому пойти в одиночку прямо в логово главных своих врагов, оказаться в полной власти у старика с явными садистско–вурдалакскими наклонностями, о жестокости и коварстве которого ходят легенды. Легенды даже в этом мире, совершенно неизбалованном проявлениями благородства и милосердия.
Римон, когда узнал об этом моём, как он был уверен, самоубийственном решении, даже с лица спал, моментально утратил всю свою невозмутимость. Он пытался отговаривать меня, но скоро убедился, что это бесполезно, и о чём‑то глубоко задумался. Возможно, он кое‑что понял в моём плане. Толковый мужик. Повезло мне с помощником.
Лицедейство
И вот, я уже в логове тигра. Точнее, шакала, даже — гнусной гиены, не знающей, что такое совесть, честь, благородство, милосердие. И при этом дьявольски хитрой, осторожной и предусмотрительной гиены. Я уже засунул голову в пасть этой гиене, и назад хода уже нет, идти теперь, что бы ни случилось, можно только вперёд…
Вскоре после того, как в сопровождении встретивших меня монахов, “слуг Святой Церкви” я вошёл внутрь огромного замка, почти сразу почувствовал, что Максим пытается выйти со мной на связь.
Я знал, что рано или поздно это произойдет. Но сейчас для этого был самый неподходящий момент. Мне требовалось полное сосредоточение, полная мобилизация внимания, а тут придётся отвлекаться для беседы с обеспокоенным пацаном.
Не вовремя‑то как… Но делать нечего. Мальчишка безошибочно почувствовал грозящую мне опасность, и если я не открою ему навстречу канал связи, он, чего доброго, припрётся сам. Вообще‑то это – невозможно, он не знает дороги, а вслепую, без чьего‑то зова этот мир не найти, его, наверное, и нет на самом деле, этого мира. Но этому чертёнку плевать на то, что это невозможно, он всё равно припрётся. Раз мне угрожает опасность, значит ему надо быть рядом, а раз надо, значит он – будет. И погубит и себя, и меня.
— Что надо? – неласково спросил я.
Некогда было вежливость разводить, уже должен быть где‑то рядом приёмный зал Его Великой Святомудрости. Максим не обиделся, видно понял, что меня нельзя надолго отвлекать сейчас, спросил так же коротко и по–деловому:
— Моя помощь нужна?
— Нет. Правда, нет. Сейчас если ты попытаешься помочь – только повредишь. Не мешай — и всё будет нормально.
— Хорошо. Удачи.
Мальчишка отключился. Молодец. Наверняка ему не терпелось узнать, какая конкретно опасность мне угрожает, чесались руки придти на помощь. Но он понял, почувствовал по моему голосу, что действительно лучшее, что он может сейчас сделать – это не мешать.
Его невозможно было обмануть, вернее, для меня – невозможно. С того случая в Крыму Максим научился безошибочно чувствовать мои истинные эмоции, а потом – и мысли, вернее – отголоски мыслей. Как бы я их ни маскировал и ни скрывал. И сейчас прочитал за моим сдержанным тоном отчаянную просьбу – не мешай!
Я продолжал идти спокойно и уверенно, не глядя по сторонам, но схватывая, цепляя боковым зрением и намертво закрепляя в памяти все детали. Все, даже ничего, казалось бы не значащие. Неизвестно, от какой мелочи будет очень скоро зависеть, останусь ли я жив.
Сопровождающих становилось всё больше. Это уже не было похоже на почётное сопровождение, на выражение подобострастия, положенные мне по рангу. Это был не почётный эскорт, а конвой, и конвоиры уже не особенно и скрывали это от меня. По их злорадным усмешкам было ясно, что ничего хорошего они для меня не ждут. Не очень‑то они верят в могущество Небесного Посланника и Друга Святого Максима, возможно, считают меня одним из многочисленных ловких самозванцев, дни которого, вернее — часы, а может – и минуты, уже сочтены.
Они явно опасаются меня, но Его Великая Святомудрость вызывает у них гораздо больший трепет. Смертельный ужас этот паук у них вызывает, даже не смертельный, а гораздо больший. Смерти в этом мире не очень‑то боятся, привыкли все к ней. Боятся они тяжёлой, медленной смерти, а этот “святой” паук – непревзойдённый мастер такой вот смерти. И боятся этого паука не просто смертельно, а гораздо сильнее…
Вот Максимку‑то так по–настоящему никто и не начал бояться. Хоть ему и пришлось здесь перекрошить массу народа. Потому что тяжёлой смерти от него не получил ни один человек.
Вот из этого и будем исходить.
Когда же мы, наконец, придём? Бесконечные коридоры, залы, множество поворотов, переходов с этажа на этаж, лестницы, галереи. Меня явно пытались запутать, водили кругами, вернее, замысловатыми спиралями, по закоулкам гигантского замка. Всюду в стенах я видел не слишком замаскированные бойницы, за которыми наверняка стояли наготове арбалетчики. Меня всё глубже заводили в мышеловку, из которой просто немыслимо вырваться.
Ничего себе, сколько приготовлений, это для одного‑то человека! Неужели они меня и впрямь суперменом считают? Или как там у них, “Меченосцем Света, носителем Божественной Силы, Небесным Посланником”? И прочая, и прочая, и прочая… И такому крутому мужику готовят что‑то весьма нехорошее и непочтительное. Хамы! Совсем страх потеряли, козлы! Распустил вас Святой Максим. Ну я ужо вами займусь… Если выживу сейчас, конечно… Они‑то уверены, что выжить шансов у меня нет. Их любопытство только разбирает, как я умирать буду, какого цвета кровь у Небесного Посланника, так же он кричать и молить о скорой смерти будет, как обычный человек, или как‑то по–другому?
Но мы ещё посмотрим, кто кого и о чём умолять будет, любознательные вы мои. Это Максимка был среди вас наивным и чистым ребёнком среди прожжённых шулеров и садистов, вы все его действия на два хода вперёд просчитывали. И крутили им в своих грязных играх как хотели. А потом — “Святым” сделали. А рядом со мной – вы сами наивные ребятишки, таких опытному шулеру и облапошить как‑то неловко. Но ничего, неловкость я уж как‑нибудь перетерплю. Тем более, что выхода у меня другого и нет…
А, вот наконец, и тронный зал, в котором Его Великая Святомудрость принимает просителей. В том числе и несчастного короля. И решает их судьбу. Торжественно и красиво решает, этот урод любит покрасоваться перед своим сбродом. Нет чтобы просто зарезать, так он ещё перед этим церемонии непременно разведёт, не откажет себе в удовольствии отечески, по–доброму побеседовать с будущей жертвой, прежде чем посадить её на кол.
Вот на этом и попытаемся сыграть.