В общем, хотелось ей соответствовать и моменту, так кстати подвернувшемуся, и желаниям своим, которые вдруг взяли и без всякого на то ее соизволения прорвали внутреннюю плотину целомудрия и осторожности. Бывает так иногда…
Доведение себя до состояния полного и неповторимого совершенства, сильно осложнялось походно-деревенскими условиями и отсутствием огромного количества совершенно необходимых мелочей. Потому работали с тем что было.
Мыться пришлось по частям в грубой деревянной лохани, зато щетка, набранная из жесткой пегой щетины оказалась очень даже ничего, и грязь, которой странствующая графиня заросла за время своего долгого похода, оттиралась просто замечательно. Покончив, таким образом с водными процедурами и почувствовав себя намного лучше, леди Кай накрутила на голове некое подобие вечерней прически и облачилась в тщательно вычищенный комбинезон, который должен был на сегодняшний вечер заменить ей потрясающе-шикарное платье.
После этого в ход пошли маленькие женские хитрости из практически бездонного арсенала обольщения, немного мелких магических ухищрений и капля безумно редких и дорогих духов. А вы, небось, думали: леди Кай с собой только орудия умерщвления таскает?
Неплохо, конечно, было бы чуть усилить получившийся образ парой-тройкой каких-нибудь подходящих по случаю украшений, но при одной только мысли об этом, череп на перстне как-то очень плотоядно ухмыльнулся и демонстративно облизнул своим мерзким языком нехорошо блеснувшие клыки. В общем, решено было оставить как есть… Да и не было их — украшений…
И вот наступил момент, когда оттягивать свой выход дальше было уже невозможно, и только тогда леди Кай поняла, что боится.
Просто боится.
Как маленькая девочка.
Как девчушка перед первым и самым важным в жизни поцелуем, который, безусловно, должен изменить весь мир и перевернуть вселенную.
Как…
А когда она это поняла, то разозлилась. На себя, на брата Эйриха и… на себя. Разозлилась, и решительно распахнув дверь, сошла вниз.
Эйриха Осси увидела сразу. Еще с верхней ступеньки, хотя зал был почти полон. Правда, и не сильно большим он был, но все же…
И зря пугала ее Хода — никуда он, конечно же, не собирался, а сидел себе за столиком у стены и потягивал что-то из черной глиняной кружки, с нетерпением поглядывая наверх — на лестницу. А когда увидел ее — так аж расцвел весь. И сердце леди Кай от этого ухнуло куда-то вниз, а потом воспарило до звезд, подброшенное ввысь мощным потоком адреналина. И понеслось…
Леди Кай плохо помнила тот вечер. В памяти остались лишь какие-то обрывки. Все звуки, слова, лица, разговоры — все это слилось в каком-то бешено вращающемся калейдоскопе центром которого были они с Эйрихом, который, кстати сказать, уже после первой же кружки вина перестал быть братом…
Она помнила оценивающие взгляды, которые бросали на нее сидевшие вокруг люди. Помнила степенного и важного, как ему и положено, трактирщика, оказавшего ей немыслимую честь и самолично обслужившего «светлую госпожу». Помнила огромного увальня, чуть было не снесшего своей головой полтрактира, и смазливую служанку, которая изо всех своих деревенских сил строила глазки Эйриху. Но все это было не важно…
А важным было то, что глаза и губы его были так близко. Совсем рядом.
Она слышала свой голос, но не помнила ни слова из того, что говорила в тот вечер…
Она слышала его смех, и от этого на душе становилось светло и хорошо…
Она устремлялась к небесам, а тело похотливо подло и с упоением предавало ее — с каждым прожитым мигом, с каждым ударом сердца, внутри росла и зрела блудливая тварь, подчиняя себе все, и подавляя любые другие желания и помыслы. И наконец она взяла верх, сорвав ненужные больше лоскуты рамок и приличий.
Как они оказались в комнате, Осси тоже не помнила. Но помнила, как Эйрих, ставший внезапно таким родным и близким зарылся пальцами в ее волосы, в один миг превратив роскошную по местным возможностям прическу в густо-взлохмаченную гриву, а потом очень бережно приподнял ее голову и долго-долго, не отрываясь, смотрел на нее. Так долго, что уже растаяли без следа ее собственные отражения в его глазах, а он все смотрел, и будто никак не мог решиться.
А потом притянул к себе и поцеловал. Губы его были горячи, а поцелуй длился вечность. Она наслаждалась его вкусом, впиваясь в него как в первый и последний раз, до тех пор, пока в глазах не потемнело от желания, пока горячая волна не захлестнула сначала голову, а потом и все тело, судорогой напрягая мышцы и подгибая колени, пока внизу живота не родилась сладкая, тянущая боль, которая медленно росла, огненным комом пожирая все тело…
А потом наступила ночь. Их общая ночь.
Она была чарующе хороша, она укутывала теплым покрывалом нежности, а затем сменялась бурлящей в крови страстью. И все это повторялось снова и снова, меняясь порядком и местами, но неизменно, рождая новое блаженство.
И так хотелось, чтобы ночь эта длилась вечно и никогда не кончалась… Так хотелось заблудиться в ней и остаться там навсегда. И будто, уступая ее страстным желаниям, утро не спешило с восходом, а ночь все продолжалась и продолжалась…
Но однажды она все-таки кончилась…
И наступил новый день. День, который со свойственной каждому дню бесцеремонностью и прямотой, вторгся в ее жизнь, походя сметая плетения ночных грез, и позвал в путь. Потому, что единственное, что никогда не кончается, пока мы живем, это — дорога у нас под ногами…
Сборы были недолгими. Да и собирать-то особо нечего было — меч нацепить, рюкзак уложить, да запасы пополнить. Осси дольше голову ломала, чем хилависту ублажить за его ночное бдение под открытым небом. В конце концов, памятуя его любовь к рыбке, остановились на связке жареных карасей, и, в общем-то, угадали. Во всяком случае, принял он подношение весьма благодушно и даже ворчал поначалу меньше обычного.
Сбор информации тоже много времени не занял, ввиду почти полного ее отсутствия. Трактирщик серебряную монету отработал честно и помимо ночлега и царского по местным меркам ужина снабдил леди Кай целым ворохом местных новостей и сплетен. По большей части, правда, совершенно бессмысленных. Знания, что жена кузнеца опять обрюхатилась и быстрей всего не от своего благоверного, а от Мирши, что у кузнеца в подмастерьях, или, что репы в эту осень уродилось вдвое больше обычного, а дорогу на вырубки снова размыло практической ценности ни для Осси, ни для Эйриха не представляли. А если всю эту шелуху отбросить, то не так уж много интересного оставалось.
Во-первых, никакого монастыря тут в округе не было, слыхать про него — не слыхали, и в глаза не видели. Эйрих после такой новости здорово приуныл, и если бы не ночная вчерашняя терапия, то неизвестно вообще, чем бы кончилось. А так ничего — сник немного, но все ж таки держался.
Во-вторых, Странника тут не видели ни вчера, ни позавчера и никогда вообще. Хотя с другой стороны людей тут, — по словам трактирщика, — «мимо много всяких бывало, и за всеми, ясно дело, — не уследишь». Вот и сейчас в деревне парочка пришлых крутилась, но они все больше по части приработка сезонного интересовались. Необычностей тут никаких отродясь не бывало, чудес тоже, и с погостом проблем в деревне не знали — мертвецы с него не сбегали и, вообще — все там тихо-мирно было, как тому и положено.
Вот, собственно, и все новости, в той, конечно, части, что леди Кай с ее спутником интересовать могли. Трактирщик, понятно, на жизнь смотрел совсем из другого угла, и то, о чем его Осси с Эйрихом выспрашивали, считал за пустое. Ну, да ведь каждому — свое…
А так, по всему выходило, что в деревне делать больше нечего и пора двигать дальше, и, хоть и хорошо тут было, но дело — есть дело, а для всего другого и время и место еще сыщется. Пока же надо было искать дорогу, что могла привести леди Кай к цели, до которой оставалось еще то ли три — то ли четыре ступени — это уж как считать.
Хилависта, вот, несмотря на сделанное ему подношение, остановку эту по-прежнему воспринимал как помеху и пустую трату времени, упорствуя, что раз не он портал открывал, то и неизвестно где они сейчас находятся, да и Хода тоже придерживалась на этот счет мнения схожего, полагая, что от намеченного маршрута они несколько отклонились. Не сами конечно, но это по большому счету ничего не меняло.