Было еще и в-третьих, и в-четвертых, но в сравнении с этой новостью, они даже не стоили упоминания…

День лениво тек своим чередом — солнце вяло ползло по небосводу, Ришша старательно укладывала волосы, предвкушая скорое возвращение в родные пределы и ожидая пока ее избавительница сможет вновь передвигаться по открытому пространству, а Мей валялся у фонтана и прогревал свои кости, ибо больше прогревать ему, как известно, было нечего. На зов леди Кай он не отзывался и к ней не шел, изо всех своих кошачьих сил демонстрируя независимость и суверенность. Короче, — показывал характер. Видно все-таки все кошки одинаковы, и мы только думаем, что владеем ими, а на самом-то деле…

Хода, покрутившись везде и у каждого, наконец, угомонилась в глубине ниши, почти у самой двери, и периодически вопрошала леди Кай о делах сплошь важных и насущных, не забывая строить при этом самые идиотские предположения.

В какой-то момент Осси надоело это все до самых последних бесов, и тут она вспомнила о кольце. Это было хоть какое-то развлечение, и расположившись поудобнее, она погрузилась в его изучение. Надо ли говорить, что Хода, тут же оказалась рядом, не переставая, впрочем, молотить о чем-то архиважном и столь же архидалеком.

Кольцо было из той же, как говорится, серии, что и предыдущие, и в этом смысле нового ничего в себе не несло.

– Интересно, а, сколько их вообще было? — Вопрос этот не был адресован никому конкретно, — это было просто размышление вслух, но Хода не была бы Ходой, если бы на эту случайно озвученную мысль тут же не отозвалась:

«Я думаю, что много. И, кстати говоря, вовсе не обязательно, что делали их все в один день».

– Я тоже думаю, что за день бы не управились, — усмехнулась леди Кай.

«Даже не в том дело — управились бы или нет, — возразила Хода. — Просто, скорее всего, каждый некромансер сам себе кольцо делал. По образу и подобию, и в соответствии с принятыми уложениями и канонами, но учитывая собственные наклонности…»

– Ты думаешь? — Эта, в общем-то, вполне здравая мысль почему-то в голову Осси до сих пор не приходила.

«Уверена! И вообще, не важно, сколько их было, а важно, что число их неуклонно сокращается. С твоей, между прочим, помощью».

В ответ Осси только хмыкнула и принялась внимательно рассматривать череп, пока он, как, в общем-то, справедливо заметила Хода, не сократился, слившись в некромансерском экстазе с теми двумя, которые уже объединились в нечто непонятное и теперь поблескивали у нее на пальце.

На этот раз череп был змеиным, и, как и в предыдущих двух случаях, — это было настоящее произведение ювелирного искусства. И, скорее всего, Хода действительно была права — без магии тут не обошлось. Конечно, по-настоящему великие мастера могут творить подлинные чудеса одним только гением своего таланта, но уж больно реалистично тут все выглядело.

Каждая чешуйка плоского треугольного черепа дышала скрытой мощью и была прямо совсем как настоящая. Наверное, на солнце змеиный череп сверкал бы, словно радуга, здесь же — в густой прохладной тени, куда не проникал ни один солнечный лучик, он переливался словно тончайший шелк цвета ночи.

Острые, как иглы, загнутые назад саблевидные зубы были готовы для удара, и кем бы ни был неизвестный автор кольца, но ему удалось уловить саму суть змеиной атаки и передать ее здесь — в металле. Казалось — еще миг, и змея ужалит. И не из необходимости, а просто из удовольствия и развлечения ради…

Заключительным штрихом, этой гениальной миниатюры, был язык. Не раздвоенный на конце, как у всех нормальных и порядочных змей, а разделенный на три части, легкомыслия он этому и без того мрачноватому символу власти над смертью ничуть не добавлял. Скорее, наоборот, ибо принадлежал он тик-пало нгу — твари беспощадной и безмерно ядовитой.

И, вообще, из всех трех колец, которые в последнее время просто-таки валились в руки леди Кай, это было самым неприятным. Даже кольцо Линна с человеческим черепом было по большому счету всего лишь символом, пусть и наделенным некоторой мощью… Но это… Оно вызывало острое чувство гадливости и неодолимое желание поскорее от него избавиться. Жаль, что своим желаниям и чувствам мы можем потакать не всегда…

А жизнь, пока леди Кай рассматривала знаки смерти, шла себе своим чередом.

Ришша, нашла самое лучшее лекарство от скорби и занялась своими волосами, посчитав, видимо, что за то время, что она оплакивала давно умершего некромансера, прическа ее пришла в полную негодность. Мей, уставший дуться, побродил по пласе, как самый порядочный кот — сам по себе и совершенно бесцельно, потом забрел под арку к Осси, полежал рядышком и повздыхал.

Вздохи Мея, это, вообще, — отдельная песня. Понятно, что ни дышать, ни вздыхать ему нечем, потому как ни легких, ни всего остального у него нет — да и откуда им быть у скелета-то. Ну, а раз нет, то и звуков он никаких не издает. А вздыхать — вздыхает. Как настоящий, прямо, — бока вздымаются, раздуваются и опадают. И все это натурально так — не захочешь, поверишь. А позже, когда это зрелище перестает шокировать и начинает восприниматься как нечто само собой разумеющееся, можно даже различить, что за этим вздохом скрывается. Во всяком случае, вздох сожаления, от вздоха скучающего леди Кай различала уже без проблем.

Сейчас в богатой эмоциональной палитре вздохов Мейла-куна преобладали сиреневые цвета печали. Которые все темнели, темнели, а когда стали почти черными, Мей снова ушел и, наконец, угомонился в ногах у ларонны.

А солнышко, тем временем, потихонечку перевалило за полдень и начало постепенно сползать вниз. Так что, все шло хорошо, без осложнений и неожиданностей, вот только жрать Осси хотелось все сильнее, и поделать с этим она не могла ничего.

Покончив с кольцом, леди Кай принялась за посох. Здесь отличий было немного больше, но сути это все равно не меняло, так как, по большому счету, орудие для убийства орудием для убийства и остается, хоть ты его черной кожей обмотай, хоть — коричневой. Оно им и оставалось. Маленьким, изящным и несущим смерть…

Наигравшись вдоволь, Осси решила поспать. До вечера было еще далеко, и это оставшееся время надо было убить грамотно и с толком.

Спать, однако, не хотелось совсем.

Во-первых, — потому что не хотелось, — не чувствовала леди Кай себя усталой и изможденной, а, во-вторых, — потому что голод заявлял о себе так громко и настойчиво, что ни о чем другом, кроме как о глотке теплой крови, она думать просто уже не могла. И забыться в спасительном сне тоже не могла. Казалось — быстрее сознание потеряет, чем уснет…

Спасибо Ходе, — та, глядя на ее мучения, сжалилась над бедолагой и потихонечку усыпила. Хотя сном то беспамятство, в которое соскользнула леди Кай, можно было назвать лишь с очень большой натяжкой.

Скорее, это было кошмарное помрачение, в котором по залитой неистовым солнцем равнине текли медленные реки густой и терпкой крови, но добраться до них Осси никак не могла. Ноги ее были, будто чужими и нести не хотели, то и дело, подкашиваясь, а сама она вязла в раскаленном мареве, как муха в янтаре, и, в конце концов, сгорала под жалящими насмерть лучами. Видение это, разбавленное незначительными вариациями, повторялось вновь и вновь, но финал при этом оставался неизменен — кровь, солнце, смерть.

Промучившись таким образом достаточно долго, леди Кай открыла глаза совершенно разбитой и подавленной. Голова кружилась, во рту было гадко и кисло — наверное, пережитых во сне смертей, а саму ее трясло и, к тому же, еще и подташнивало. Так, что, можно сказать, — отдохнула и сил набралась…

Солнце же к этому времени закончило уже свое неторопливое странствие по небосводу и скрылось за домами. Над площадью сгущались ранние осенние сумерки, и можно было выбираться из укрытия, чтобы заняться делом.

Место для портала Осси выбрала уже давно. Строго говоря, особой роли оно не играло, и, по большому счету, было совершенно наплевать, на каком участке земной поверхности на короткий миг приоткроются врата в небытие. Просто ей хотелось, чтобы все было красиво, а поэтому место для возвращения ларонны в родную среду обитания она выбирала исходя из чисто эстетических соображений. И местом этим должен был стать небольшой участок площади перед лестницей. Ровный и пустой, так что мешать здесь ничто не должно было, и, по крайней мере, отсюда неожиданностей ожидать не приходилось.