— Нет, так нельзя. Японцы и по деревням будут охотиться за красивыми женщинами. Лучше уехать пораньше. О работе не беспокойтесь. Билет на самолет я достану на черном рынке. Поедемте послезавтра!

— Послезавтра? Так скоро? Я не успею. — Она опустила голову.

— Скоро? Японцы, могут еще раньше прийти, — волновался он. — Упустите эту возможность, другой такой не представится. Поверьте мне. Положение тяжелое. Решайтесь побыстрее.

Она молчала, раздумывая. Болезненное, без кровинки, лицо мужа, ненавидящий взгляд свекрови, вечно мрачная комната. Рассказы о беженцах на дорогах Хунани и Гуанси, бесчинства врага. Ей было страшно, она не знала, на что решиться. Отложила ложку и вздохнула:

— Как я могу уехать?

— А почему бы и нет? Все уезжают. С кем вам трудно расстаться? — Он знал, что у нее тяжело болен муж, что она не ладит со свекровью, что она вообще не в восторге от семейной жизни. Но он не знал, что у нее тринадцатилетний сынишка, и не подозревал, что именно с больным мужем ей трудно расстаться.

— Дайте мне подумать. — Она не ожидала такого оборота дела и не могла сразу принять решение.

— Думайте до завтра, позже будет трудно с билетами.

— Дайте мне подумать, — повторила она и вдруг покачала головой: — Пожалуй, я сейчас вам отвечу. Я не поеду. — Она улыбнулась.

— Это же последняя возможность! — Он побледнел. — Вы не должны приносить себя в жертву, они не думают о вас, так стоит ли о них заботиться?

Тарелки из-под супа давно унесли, подали рыбу. Шушэн все молчала.

— Подумайте хорошенько, — умолял он. — Не жертвуйте понапрасну собой.

— Но как быть с ними? — Этот вопрос она, казалось, задала самой себе.

— Это их дело. Если вы не поедете, им от этого легче не станет.

— Он… — Она хотела сказать «болен», но осеклась. Желтое, изможденное лицо мужа, стоявшее перед ее глазами, заставило ее замолчать. Подло было бы говорить об этом с человеком, который моложе ее на целых четыре года!

— В такое время думать о других! Вы слишком добры. Но какая от этого польза? Стоят ли они такой жертвы?!

— Не умру же я оттого, что не поеду!

— Шушэн, вы не понимаете всей серьезности положения, я не шучу, — волновался он.

— Я знаю, что не шутите, — улыбнулась она. — Но почему вы заботитесь только обо мне?

— Потому что я… — начал было он.

Шушэн все поняла, покраснела и, не дав ему договорить, перевела разговор на другую тему.

Когда они пили кофе, до них донесся разговор за соседним столиком:

— Я с семьей еду в деревню, а ты? Нужно что-то решать.

— Я только что приехал сюда, измотался. Что мне решать? Помирать — так здесь. Нам, беднякам, бежать некуда.

— Слышите? — тихо сказал управляющий. — Положение действительно очень серьезное. Вам лучше поехать со мной.

— Не так это просто, у меня масса всяких нерешенных дел, — ответила она со смутным чувством страха. Сердце взволнованно билось.

— Какие дела в такое время? Собирайтесь, и все! — настаивал он.

— Вы как будто требуете, чтобы я поехала с вами, — улыбнулась она, скрывая растерянность.

— Конечно, ведь я беспокоюсь о вас. — Голос его дрогнул, он сжал руку Шушэн.

Женщина молчала, опустив голову, потом высвободила руку, немного погодя поднялась и тихо сказала:

— Мне пора домой.

— Я провожу вас, — сказал он, краснея. Она снова села.

Управляющий расплатился. Они сошли вниз и остановились у выхода. Несколько машин, сигналя, подкатили к подъезду. Из них вышли нарядные красивые женщины и элегантные иностранные офицеры и с веселым шумом направились в дансинг-холл.

— Не похоже, что они собираются бежать. Мне кажется, все это слухи.

— Слухи? Вы все еще не верите? Осмелюсь сказать, что через неделю всех их как ветром сдует. — Он рисовал будущее в мрачных тонах. Всех, кто останется в городе, казалось ему, ждет гибель.

— Но ведь не все могут уехать. Большинство останется, — сказала она и с жалостью подумала о муже.

— Тот, кто может, должен уехать.

Они прошли между машинами и свернули в переулок.

— Рано еще. Погуляем? — предложил он.

— Я должна вернуться пораньше.

— Ничего не случится, если задержитесь на часок. Мне кажется, дома вы постоянно скучаете.

Эти слова задели ее за живое, она хотела возразить, сказать, что дома не так уж скучно, но сердцем чувствовала, что он прав, и промолчала, послушно следуя за своим спутником.

Было еще не поздно, но как-то пустынно. Фонари тускло мерцали. Почти все магазины были закрыты. И закусочные тоже, за исключением нескольких. Не чувствовалось обычного оживления. Дул резкий, холодный ветер, люди и машины — все спешили, словно убегали от холода.

— Посмотрите, как все переменилось, — взволнованно шептал он. — А через два дня вы здесь не встретите ни души.

Не отвечая, опустив голову, она старалась идти в ногу с ним. Из головы не шли разряженные женщины, которых они встретили у ресторана. «Они счастливее меня», — подумала Шушэн.

Они миновали улицу, где жила Шушэн. Она даже не взглянула на свой дом. Затем пошли по извилистой дороге, ведущей к реке. На берегу остановились и долго смотрели на противоположный берег, где, похожие на звезды, мерцали огоньки: то ниже, то выше, то яркие, то тусклые, казалось, они перемигиваются. Река была темной. Недалеко, у перил, они заметили парочку, влюбленные ворковали, как голубки.

— Я достаточно пожил в этом проклятом месте, нужно уезжать, — задумчиво произнес Чэнь куда-то в пространство.

— Там хорошо, где нас нет, — отозвалась Шушэн.

— Во всяком случае, там лучше, чем здесь. Ланьчжоу всегда славился своим воздухом.

— А если я поеду в Ланьчжоу, мне гарантирована работа? — неожиданно спросила она.

— Конечно! — обрадовался он. — Так вы решили?

— Нет, не поеду, — ответила она, помолчав.

Он так и не понял, шутит она или говорит серьезно.

— Мы еще поговорим об этом, — быстро сказал он. — Смотрите, какая ночь, какая тишина! Хочется стихи писать.

Она с трудом сдержала смех и, понизив голос, спросила:

— Вы пишете стихи?

— Да, я люблю поэзию, классическую и современную, иногда сам пописываю. Но конечно, какой я поэт! Вы просто посмеетесь надо мной! — Он говорил смущаясь, но не без удовольствия.

— Вот уж и представить себе не могла, что наш управляющий — поэт. Любопытно почитать ваши стихи!

— Не называйте меня управляющим, зовите по имени, Фэнгуаном!

— Мы как-то привыкли называть вас управляющим, и по-другому не получается. Так удобнее, — улыбнулась она. Ее охватила радость, смутное предчувствие счастья.

— Так звать, этак звать, а придется привыкать. — Сама собой сложилась рифма, и, довольный, он засмеялся: — В Ланьчжоу я стану директором.

— Надеюсь, вы не охладеете ко мне настолько, чтобы отказать в работе, если я приеду в Ланьчжоу с семьей? В противном случае я могу оказаться в затруднительном положении, — многозначительно улыбнулась она.

— В затруднительном положении? Значит, вы не поедете послезавтра?

Она вздрогнула, его волнение передалось ей.

— Я пока не решила. Не могу уехать без них.

— Но они могут приехать позднее! К тому же… — Он обнял ее. Кровь бросилась ей в лицо, бешено забилось сердце. Ей трудно было совладать с охватившим ее чувством.

— Посмотрите на тот берег, на реку, вокруг такая тишина, такой покой, — решительно сказала она. — Чего нам бояться?! У вас есть обязанности, вы и поезжайте, а мне зачем ехать?

— Затем, что я… люблю вас, — осмелев, взволнованно прошептал он.

Это признание не было для нее неожиданностью, и все же она испугалась, ее бросило в жар, в душе творилось что-то невообразимое. Она не знала, что сказать, и еще ниже опустила голову, устремив взор на темную поверхность реки.

— Теперь вы знаете, что у меня на сердце, и все же не хотите ехать? — шептал он ей на ухо.

Ей представилось болезненное лицо мужа, его глаза, полные слез, ненавидящий взгляд свекрови, строгое не по годам лицо сынишки, и она грустно покачала головой: