Даже Посейдон, хотя он был мужчина, поносил Афродиту. Он завидовал Зевсу и полагал, что Появившаяся на поверхности моря должна по праву принадлежать ему. Но поскольку он не хотел оговаривать могущественного брата, то ругал его любимицу.
— Ленивая, дерзкая, безмозглая, бездарная и отменно безобразная девка, — возмущался он. — Я даже думаю, что она дочь Сторуких.
Одна только Гестия защищала Афродиту:
— Какая бы она ни была — белокожая или дерзкая, — но она живет здесь, с нами, к тому же она вовсе не такая плохая. Примиритесь же с нею, добрые братья и сестры.
— Зевс первым нарушил мир, — возразила Гера. Она схватила Гестию за волосы и зашипела: — Послушай-ка, гордая сестра с длинным языком! Если ты передашь брату или приблудной хоть слово из того, что мы здесь говорили, я привяжу тебе камень на шею и брошу в самое глубокое и черное озеро. О, какие прекрасные у тебя волосы, дражайшая сестрица, — продолжала она и левой рукой погладила волосы Гестии, которые схватила правой. Поблизости от нее неожиданно возник и насторожил уши немой Кратос. — Твои волосы столь же прекрасны, как твой кроткий нрав, любимая сестра, — громко проговорила Гера. — Как мудро поступил наш брат Зевс, сделав тебя хранительницей нашего домашнего очага! Он, конечно же, самый лучший и самый умный из нас, и я несказанно горда тем, что он мой супруг. Ради него я полюбила и прекрасную Афродиту.
Тут Посейдон в ярости кинулся в море. А немой Кратос шевелил ушами и смеялся.
Гефест
После этого происшествия Гера затаила злобу, Зевс все больше увивался за Афродитой, а по отношению к братьям и сестрам становился все более нетерпимым и заносчивым. Гера чувствовала, что она снова носит под сердцем ребенка, и надеялась, что это дитя будет столь прекрасным и милым, что Зевс полюбит ее снова. Но когда это дитя явилось на свет, оно оказалось хилым и скрюченным, а все тело у него было покрыто рыжеватыми волосами. С отвращением разглядывал Зевс малыша, поросшего рыжей косматой шерстью и лежавшего в постельке из мха.
— Что это такое? — возмущенно спросил он. — Разве это бог? Это же выродок, посмешище! Кто знает, с кем ты спуталась, Гера! Уж не прижал ли тебя один из Сторуких? Я, во всяком случае, не отец этой твари!
Заплакала тут Гера, как плачет бессловесная соль. Слезы ее текли вовнутрь, отчего лицо ее пухло, а слова застревали в горле.
— Отвечай! — кричал Зевс. — От кого у тебя этот ублюдок?
Сжатые губы Геры стали серыми.
— Погляди на него, — сказал Зевс и, грубо схватив ребенка за пятку, поднял вверх.
Малыш запищал, а из его плоского задика Зевса обдало смрадом.
— Погляди на него, — ревел Зевс в отвращении, — рыжий, тощий и трясучий — разве он из рода богов? А-а-а, теперь он еще меня обделал! Прочь этого выродка!
Он раскрутил над головой маленькое зловонное существо и швырнул его вниз с Олимпа. В этот миг Гера подумала, что лучше бы ей никогда не покидать каменного сердца Кроноса, а в следующий миг она пожелала, чтобы ей когда-нибудь привелось так же схватить за пятку Зевса, как он схватил ее сына, и сбросить его в недра земли, в вечную тьму, где бы его погребла ночь. Она хотела вцепиться ему в горло, как зверь вцепляется всякому, кто обижает его детеныша, но, когда увидела, как он обтирает пальцы мхом постельки, ненависть ее вдруг стала холодной как лед и она вновь обрела способность думать.
«Я подниму против него братьев и сестер, и мы вступим в союз с Прометеем, — поклялась она себе. — Владычеству Зевса должен прийти конец! — И еще она подумала: — Мы посвятим в это дело даже детей, и нам необходимо будет перетянуть на свою сторону Кратоса и Бию. Они, конечно, тоже влюблены в эту раскорячку Афродиту, так пусть они ее получат! Это будет двойная месть!»
Она медленно поднялась. Собственное тело показалось ей чрезмерно тяжелым, и она с большим трудом стала на колени. Зевс наблюдал за нею, не помогая. Он был твердо убежден, что Гера его обманула, а поскольку приписывать такой грех собственным братьям ему не хотелось, то его подозрения пали на Прометея.
«Я с ним слишком доверчив и мягок, — думал он в ярости, — кто знает, какие козни он строит втайне! Он, несомненно, стремится к власти и потому подобрался к Гере. Так меня обмануть. Он мне за это заплатит! Уж я найду пути и средства это ему доказать и за это воздать!»
В неистовой ярости он удалился, чтобы приказать Кратосу и Бии впредь не спускать глаз с Прометея.
Когда он ушел, Гера почувствовала облегчение. Она поглядела на мох, где лежал младенец, и невольно подумала, что он и в самом деле мерзок лицом и сложением. «Должно быть, у Зевса иссякла сила, ежели он произвел на свет подобного сына! — размышляла она. — Косточки у него мягкие, ребра вдавлены! Я бы с ним только замучилась. Ну да ведь он бессмертен, стало быть, в целости и сохранности опустится во владения Геи, а уж она как-нибудь о нем позаботится. В конце концов, он ее правнук, и она с чистой совестью может что-нибудь для него сделать. Пусть он растет среди ее коз, это, наверное, самое лучшее для него. При случае я спрошу Артемиду, не видала ли она его там, внизу».
Теперь, когда она стала поспокойней, из глаз у нее побежали слезы. Она вытерла их тыльной стороной ладони, а потом погляделась в зеркальный горный хрусталь. «Какая я заплаканная и безобразная! — подумала она. — Ты и за это заплатишь мне, Зевс! Так оскорбить меня! Возвести на меня поклеп, будто я сошлась со Сторукими!»
Она умылась холодной водой и с удовлетворением почувствовала, как ее кожа снова натянулась. «Не могу же я прийти к Прометею взъерошенной вороной! Но как я попаду к нему незамеченной? Этот мерзкий немой Кратос ходит за мной по пятам. Надо его отвлечь, но как, но как?» Тем временем новорожденный, пущенный могучей рукою Зевса, описал дугу в небе: взлетев над Критским морем и перемахнув через Африку, он стал немного севернее спускаться на землю. Он летел три дня и три ночи, после чего упал на остров, который зовется Лемнос. От его удара о землю в ней образовался кратер, и, хотя Гефест был бессмертен, он сломал себе кости правого бедра. Стеная от боли, не в силах ни закричать, ни двинуться, лежал он на кремнистом поле, поросшем чертополохом. Вдруг он услыхал дребезжащий смех. Перед ним стояла черная морщинистая женщина, ростом с ворона.
— Никак вы, замечательные боги, уже выбрасываете друг друга из гнезда? — смеясь, спросила старуха.
От страха Гефест перестал кряхтеть. Старуха качала головой.
— Не больно-то рады собственным чадам! — бормотала она дребезжащим голосом. — Ни одно из моих созданий так бы не поступило, так бы не поступил и крокодил! И крокодил! — повторила она.
Не будь Гефест в таком отчаянном положении, он наверняка не издал бы ни звука из страха перед старухой. Но теперь он захныкал:
— Так помоги же мне!
— Помоги себе сам, бог! — ответила Гея. Она произнесла эти слова так резко и повелительно, что Гефест сделал попытку встать. Опершись на левый локоть, он чуть приподнял верхнюю половину туловища, но, когда хотел подтянуть к себе правую ногу, почувствовал такую нестерпимую боль, что упал и горестно заплакал.
— Вот ты лежишь тут, дитя скорби, — промолвила Гея, по-видимому ничуть не растроганная, — ты лежишь, и самые ничтожные из моих созданий, клопы и черви, могут тебя съесть.
Она ткнула его пальцем в спину. Гефест испугался, что она будет его мучить, однако Гея ловко ощупала его позвонки и ребра, потом плечи, шею и таз.
— Ты с неба упал и ногу сломал, — пробормотала она и прибавила: — Сделай себе новую, не будешь такой скованный.
— Ты издеваешься надо мной, — простонал Гефест, — как я могу сделать себе новую ногу!
Раздалось какое-то кряхтенье.
— Ну, смелей гляди вперед — вон нога твоя растет, — отвечала Гея и показала на деревцо, в скудной тени которого лежал Сброшенный с Олимпа. Это был всего только небольшой каштан, но ствол у него был прямой и крепкий и равномерно разветвлялся вверху на два сука. — Вот, — сказала Гея. Без всякого труда она вырвала деревцо и бросила рядом с Гефестом. — Нужна помощь в ходьбе — сделай ногу себе! — приказала она. Но так как Гефест не шевелился, она прикрикнула на него, уже без рифмы: — Не таращься попусту! Это тебе не поможет! Займись делом!