(в этот миг включился прожектор; его луч, высветив стены завода и скалу, обнаружил глубоко в гранитной толще источник, струе которого предстояло по воле человека пройти через каскад фильтров и выйти из заслонки перед лентой Мёбиуса)

С этими словами он поднял заслонку (причем вновь лишь телекинетическим усилием мысли), и тут второй прожектор высветил недра горного завода, где в зеленоватом пламени плазмы забурлила абсолютно черная антивода, а очищаемая вода загудела и заклокотала в гипербарическом котле, затем на глазах у изумленной публики из висячих труб повалил пурпурный дым, который своею тягой поднял давление в котле и довел его до необходимого уровня; тогда-то Жирро и заметил, с каким самозабвением загляделся М. К. Ашер на клокочущую воду; казалось, своим внутренним оком он прозревает метаморфозы, которые происходят под действием той нагнетательно-организующей силы, что выстраивает строго заданным образом атомы в каждой молекуле, ионы в атоме, кварки в ионе, пудинги в кварке: начался карамболь с бильярдными микрошарами, предрешенный на века вперед.

И, прозрев своим внутренним оком эту совершеннейшую организованность как высшую степень чистоты, Марк Корнелиус Ашер Второй развернул поднявшийся к нему из подеста пергаментный свиток и объявил, что сей составленный шестьдесят недель тому назад и нотариально заверенный текст содержит точные предсказания всего, что произойдет с ледниковой водой от ее поступления в трансформационный агрегат

(во время его речи на стены цеха проецировались фрагменты текста с подробным описанием всего того, чему потрясенной свидетельницей была и продолжала оставаться притихшая толпа; указывалась даже такая деталь, как пурпурный цвет дыма из висячих труб),

Да здравствует организация!

Да будет чистота!

Да настанет эра истинной Вселенной!

(По мотивам Альфреда Жарри[12])

Перевод Б. Хлебникова

Да просто быть того не может, что в Унитерре запретят книги из бумаги. Напротив: их же ведь хранят в специальных библиотеках, окружив самым бережным уходом, и выдают там в пользование ученым. Даже частным лицам разрешается иметь бумажные книги, читать их, более того — одалживать другим; вот только превращать их в предмет торговли запрещено, ибо как материальное, так и культурно-историческое значение книг бесценно. Против подобных мер защиты нечего возразить, и посему вполне понятно, что в соответствии с конституцией и устоями Унитерры некоторые книги засекречены: одни из-за аморального, то есть антиунитеррского, содержания либо какого-то иного вредного или по всей вероятности вредного содержания, остальные — по другим причинам. К ним имеет доступ лишь крайне ограниченный круг лиц.

После двух атомных войн, еще до основания Унитерры, на всей заселенной территории насчитывалось ни много ни мало 82 тысячи 347 полностью сохранившихся бумажных книг первой категории и 1,2 миллиона экземпляров — второй. Бумажной книгой считалось: «Произведение печати любого вида, материализованное на субстратах растительного или животного происхождения и доступное для потребления без механических приспособлений (читального прибора, пленки, звуковоспроизводителей и проч., за исключением очков и простейших луп)». К бумажным книгам второй категории относились еще фотоснимки. Книги второй категории представляли собой изделия, не имевшие почти никакой исторической и материальной ценности: пустые бланки массового употребления, разрозненные листки календаря, обложки от книг, почтовые конверты. Зато исписанная открытка в зависимости от текста могла попасть и в первую категорию.

Одной из первых мер правительства Унитерры явилась конфискация всех бумажных книг первой категории у частных лиц для проверки и регистрации. Сокрытие подобного имущества каралось надлежащим образом, как правило — смертной казнью. Большинство экземпляров книг после регистрации было передано в библиотеки как национальное достояние. Правда, в тридцати и одном случае бумажные книги такого рода возвратились к своим владельцам. О книгах второй категории необходимо было в обязательном порядке заявить, указав прежде всего со всеми подробностями способ их приобретения. Эти бумажные книги пользовались огромным спросом у коллекционеров. Например, ничем так не гордился отец Жирро, как кассовым чеком 1998 года, подтверждавшим покупку куска искусственного мыла (стоимостью 49 марок 99 пфеннигов) в СУПЕРУНИВЕРСАМЕ № 22 города под названием Берлин, который сгинул с лица земли еще в первую атомную войну. Эта уникальная вещица, помещенная в защитный футляр из флюоресцирующего стекла, висела на торцовой стене семейного жилотсека, побуждая отца Жирро с приходом гостей пускаться в философствования по поводу прогресса человечества: мол, раньше, в стародавние и мрачные времена, люди были вынуждены покупать искусственное мыло в магазинах, а вот у нас, в Унитерре, правительство, которое только и знает, что печется о благе народа, каждый месяц бесплатно выдает кусок мыла-эрзаца. Дескать, ну как тут не испытывать чувства благодарности. Гости кивают, изумляются, восхищенно охают, добавляя затем, как обычно: «Значит, погоди-ка, тысяча четыреста пятьдесят восемь лет тому назад… Невероятно!» — и снова кивают.

И вот в руки Пабло попадает бумажная книга первой категории, одна из тех, тридцати и одной, оставшихся у своих владельцев. Не вдаваясь в подробности, здесь, очевидно, достаточно только упомянуть, что как-то раз по заданию камрада начальника столичного контрольного отряда Пабло пришлось заниматься изобретениями. И весьма благоволившая ему подруга начальника одолжила, раздобыв у своих знакомых, эту самую бумажную книгу. Важно, однако, заметить, что книги из бумаги принципиальным образом отличались от своих записей на микрофильмах и читальных пластинках[13], укоренившихся в обиходе в промежуток между первой и второй атомной войной. В таком виде удалось сохранить тексты многих произведений мировой литературы, начиная с эпоса о Гильгамеше, Данте, Беккета и кончая Смитом, Шмидтом и Шмидом. А одним из свойств бумажной книги, повторяем, являлась годность к употреблению безо всяких механических приспособлений или, проще говоря: когда Пабло взял бумажную книгу в руки, он понял, что это такое.