Сумикс–перешла к соседней витрине. Банка ананасных консервов — две с половиной чашки, коробка печенья «Коронбан» — три чашки, а квадратная бутылка виски «Белая лошадь» — десять чашек человеческой крови.

Над входом в кинотеатр «Пиккадилли» красовался огромный плакат с изображением гориллы, целующей женщину в совсем изодранном купальном костюме. У окошечка кассы была вывешена табличка цен на места. Нумерованное место стоило полчашки крови. Сумико пошла быстрей. Вход в ресторанчик был прикрыт коротким пологом из стеклянных бус, сбоку на черной лакированной доске золотыми буквами были начертаны цены на блюда. Порция тушеного угря стоила чашку крови. Сумико проглотила слюну и тряхнула головой.

Над большой витриной висел плакат: «Распродажа! Большая скидка!» Репродуктор у входа заквакал: «Покупайте авторучку Паркер–пятьдесят один. Шесть тысяч четыреста иен!» Импортная авторучка стоила шестнадцать чашек крови. Репродуктор продолжал перечислять цены. Постель для новобрачных с узорным шитьем — девяносто чашек. Сумико вытерла лоб рукавом. В глаза лезли плакаты, дощечки, таблички всех цветов с ценами. Все продавалось на чашки крови — все, что в этих магазинах, домах, на улице, во всем городе, все. Шли люди и несли в руках, подмышкой и на спине чашки крови, ехали люди на велосипедах, держана голове подносы с чашками крови, мчались грузовики, доверху нагруженные чашками крови…

— Что с тобой? Нездоровится?

Рюкити заглянул ей в лицо и схватил за руку.

— Сейчас пройдет… — прошептала она, прикрыв глаза рукой.

Дойдя до сквера с поминальным столбом, они свернули в тихий переулок. На воротах лечебницы Ари–мицу была наклеена бумажка: «Принимается кровь в пользу командования войск Объединенных Наций». А рядом на заборе было выведено мелом: «Ни капли крови захватчикам! Долой войну в Корее! Но моа…»

— Не успел написать, — сказал Рюкити. — «Но моа Хиросима!» — это по–английски. А по–японски это значит: «Не дадим повторить Хиросиму!»

Он оглянулся. В конце переулка показался велосипедист, держа на голове сверток. Больше никого не было. Рюкити порылся в кармане и, вытащив огрызок карандаша, приписал: «Хиросима», а под надписью нарисовал еще что–то. Велосипедист проехал мимо, насвистывая песенку.

— Что это? — спросила Сумико, разглядывая рисунок.

Голубь, — ответил Рюкити, — летит… крылья распластал.

Сумико улыбнулась, сморщив носик:

— А я думала, соломенная накидка. Я видела сегодня такую на пугале…

Это голубь Пикассо, — объяснил Рюкити. — Ну, иди. Только не смей давать кровь. Ни капли.

Но моа Хиросима! — ответила Сумико и, войдя в ворота, пошла по каменной дорожке, проложенной среди гравия.

6

Регистратор, прыщавый юноша в студенческом кителе, записал ее имя и оказал, что доктор уже предупрежден о ее приходе. К столику регистратора был пришпилен листок: «К сведению господ доноров. Группа крови АВ не требуется».

В приемной у камелька с потухшими угольками сидели три женщины и разговаривали вполголоса. Когда Сумико вошла в комнату и села в углу у ширмы, пожилая женщина с бритыми бровями и с кусочками черного пластыря на висках говорила:

— А дочка–то генерала Тодзио… отца иностранцы повесили, а она явилась в этот штаб и сказала, что дает кровь добровольно! В газетах напечатано.

И еще этот знаменитый борец Хагурояма… Явился в контору по скупке крови в Токио и дал в пользу армии Объединенных Наций бесплатно целых две бутылки крови.

Ему–то что! — засмеялась третья, с забинтованной головой. — Он может целое ведро дать и не моргнет. А нам больше стакана…

В дверях показалась сестра и позвала Сумико.

— Мне звонили о тебе, — сказал доктор Аримицу, показав на белый табурет посредине комнаты.

У доктора было толстое добродушное лицо с маленькими усиками под круглым носом. Он осмотрел у Сумико глаза и плечо, долго выслушивал ее, приставив трубку к спине.

— Надо будет взять у тебя кровь на пробу, — сказал он. — Сейчас пока ничего (нельзя сказать. Когда у тебя в последний раз брали кровь?

В Хиросиме… И дали жетончик.

Жетончик? — удивленно протянул доктор. — Тебя, значит, иностранные врачи осматривали?

Он покрутил головой и промычал.

— Что ж ты раньше не сказала про жетончик? Ты, наверно, состоишь на учете Эй–Би–Си–Си… в комиссии по изучению жертв атомной бомбы. Тебе надо прежде всего в медицинский отдел штаба военной базы. Если скажут, что этот жетончик уже утратил действие и ты не состоишь у них в списке, тогда приходи ко мне. А так… могут быть неприятности.

Я не хочу итти туда.

Надо пойти обязательно. — Доктор подошел к умывальнику и стал мыть руки. — Если дали жетончик…

Сумико показала на левое плечо:

— У меня болит это место. И голова часто кружится… Наверно, начнется атомная горячка.

Ничего не могу сделать, к сожалению… —Доктор захлопал в ладоши, вызывая сестру. — Кто следующий?

Он погладил Сумико по плечу:

— Сходи и спроси насчет жетончика… Надо непременно выяснить. А то могут быть неприятности и для тебя и для меня.

Мне нужно какое–нибудь лекарство… помазать рубец. По ночам так болит, что не могу спать…

Вошла старуха в халате с гербами. Доктор усадил ее на табурет >и заговорил с ней. Сестра осторожно взяла Сумико под локоть и вывела из кабинета.

Выйдя из ворот, Сумико оглянулась. Рюкити сидел на корточках за водоразборной колонкой.

— Дали лекарство? — спросил он.

Сумико рассказала ему о разговоре с доктором. Рюкити поцокал языком:

— Вот сволочь… Скоро откроется новая амбулатория, там будут хорошие врачи. Сходишь туда.

А у меня жетончик. Японские врачи не будут лечить меня без разрешения иностранцев.

Рюкити фыркнул и хлопнул себя по заду:

— Наплевать на разрешение аме! Японские врачи будут лечить тебя без разрешения. Не все такие, как этот Аримицу.

Они пошли на площадь на окраине города. Рюкити подошел к грузовику и, поговорив с шофером, подозвал Сумико. В машине уже стояло несколько человек.

— Эта машина повезет рабочих на дамбу, — сказал Рюкити, подсаживая Сумико в грузовик, — а мы слезем у круглой скалы.

Грузовик стоял у телеграфного столба, на котором висело объявление, написанное тушью: «Послезавтра, в воскресенье, в 4 часа пополудни, в помещении Дома культуры демократической молодежи будут показаны диапозитивный фильм «Спортивный праздник Демократического союза молодежи» и кукольное представление «Плутни господ Югэ и Сакума» — пьеса Кацу Гэнго. Вход бесплатный».

Шофер дал несколько протяжных гудков. Из барака с вывеской «Закусочная» выбежало несколько рабочих с узелками. Они влезли в машину. Последним влез худощавый парень в кепке, с синяком на скуле. Его окликнул маленький старичок в помятой шляпе и с шарфом на шее. Они уселись впереди у кабинки шофера и зашептали. Увидев Рюкити, парень с синяком подозвал его и бросил взгляд на Сумико. У него были очень сердитые глаза.

Когда машина, обогнув опушку леса, выехала на прямую дорогу, старичок вдруг застучал кулаком по крыше шоферской кабинки. Машина замедлила ход. Впереди, в том месте, где от шоссе ответвлялась дорога на базу, стояли американские военные.

— Слушай, Цумото, — сказал старичок парню с сердитыми глазами. — Стоят с тарелками… будут обыскивать.

Не имеют права устраивать проверки, — сказал Цумото. — Проскочим мимо.

Старичок покачал головой:

— Для ни)£ закон не писан. Прикажут остановиться, и все.

Рюкити похлопал себя по животу:

— У меня только бумажки. Ничего.

Лучше не рисковать, — сказал старичок и подтолкнул Цумото к борту машины. — Сойди и пробирайся через Куротани.

Рюкити вытащил из–под фуфайки маленький сверток и передал Цумото. Тот спрыгнул с машины прямо в кусты на краю дороги. У развилки машину остановили. Жандарм, подойдя к машине, показал жестом, чтобы все вылезли. Щеголеватый нисей в военной форме махнул рукой в желтой перчатке и скомандовал по–японски:

— Выстроиться в ряд! Проверка.