Они разговаривали долго. Оставлены были окорок и вино, придвинуты друг к другу стулья, тише звучали голоса. Херефорд спрашивал: что получил Честер, переметнувшись на сторону Стефана? Только подтверждение своих графских полномочий. По сути это не награда. А что Честер потерял? Ведь у Ранульфа служат немало вассалов, имеющих земли в Нормандии… Вернее, имевших раньше. Теперь же, когда анжуйский дом подчинил почти все нормандские владения Стефана на континенте, вассалы Честера стали на деле безземельными рыцарями, не способными содержать себя и свои войска. Более того, Честер должен взять их на содержание, если не хочет, чтобы люди уходили от него, ослабляя мощь его войска. Стефан же только обещает, что однажды отвоюет назад Нормандию и вернет все утраченное. Как же, завоюет – не иначе когда свиньи начнут летать по воздуху. Стефан и со своими-то английскими владениями едва справляется, куда ему захватывать земли за морем. А эта грязная ситуация с Линкольнским графством? Это земли Ранульфа, а Стефан взял и отдал их мальчишке де Ганту. Ну а все эти дрязги с северными владениями Ранульфа? Стефан обещал ему отвоевать и Карлайль, и Камберленд. Однако… это тоже отложим до появления летающих свиней.

Строго говоря, Стефан просто позволил Честеру владеть тем, что ему и так принадлежало. А ведь Честер стал на сторону короля после того, как умер главный военачальник Матильды Анжуйской, ее сводный брат Глочестер. В то время он сам бы мог возглавить войска оппозиции, но он присягнул Стефану. Это ли не повод, чтобы возвеличить его? Но король решил иначе.

Херефорд говорил спокойно и убедительно, и Честер даже позабыл, что никто в войсках императрицы – и прежде всего она сама – не собирался передавать командование Ранульфу. А ведь ее положение тогда было шатким, Честер нюхом почуял это и поспешил к Стефану, уловив момент, когда король просто вынужден будет принять к себе вчерашнего противника. Однако, приняв, ограничился одними обещаниями.

И северный граф приуныл, почувствовав себя обманутым и обокраденным. Более того, все его родичи и друзья принадлежали к анжуйской партии, а все сторонники Стефана – графы Арундел, Дерби, Нортгемптон – относились к нему с явной неприязнью как к перебежчику. По сути, Ранульф даже не мог покинуть свои владения, чувствуя неприязнь английских лордов, окруживших Стефана, который и сам едва терпел северянина.

Однако Честер был прагматичен и, согласно кивая в ответ на доводы Роджера, все же повторил свой вопрос: что он получит, если переметнется к Плантагенету?

Херефорд устало провел рукой по лицу.

– Милорд, я бы не стал похищать вас для беседы, если бы мне не было что предложить. Я только недавно из Шотландии, где разговаривал с королем Давидом и принцем Генрихом. Они понимают, что не смогут обойтись без вас, поэтому готовы пойти на значительные уступки, дабы убедить вас в своем расположении. Конечно, всевозможные награды и почести ожидают вас, когда наше дело увенчается успехом. И если молодой Генрих еще не имеет права что-либо обещать, кроме своей вечной дружбы и признательности, то король шотландский ради помощи своему юному родичу Плантагенету готов предложить вам помощь в отвоевании графства Линкольншир. Однако думаю, что Давид предложит вам и еще кое-что, – добавил Херефорд со скуповатой улыбкой. – Он немало расспрашивал меня о ваших сыновьях, вызнавал возраст старшего из них, Хью, и даже намекал, что принцесса в самых подходящих летах для замужества. Поэтому у меня зародилось подозрение, что его величество не прочь прекратить войны на севере путем брака между сыном могущественного Честера и принцессы шотландской.

Глаза Ранульфа загорелись. Породниться с королем Давидом! Это бы значило вечный мир на северной границе его владений. Меньше хлопот, меньше трат на содержание приграничных войск. Да и честь какова! К тому же так он может получить спорные Камберленд и Карлайль без ущерба для своей чести и без лишних хлопот.

Он взял в руки нож, отрезал от окорока огромный кусок мяса и долго и основательно жевал. Когда Ранульф вкушал пищу, его мозги работали особенно остро. Но Херефорд не давал ему времени усомниться в их планах. Сказал, что если они выступят, то к ним примкнет и сын почившего в бозе Глочестера, молодой Уильям. Готов поддержать их и Гуго Бигод на востоке Англии, а еще есть надежды, что примкнет не кто иной, как Генри Винчестерский. Сей епископ недавно сильно поссорился со своим племянником Юстасом, а иметь этого принца в числе врагов – мало радости.

После этого Ранульф опять молча жевал, пока не прикончил олений окорок. После чего, поковыряв ногтем в зубах и отхлебнув вина, произнес:

– Три недели. Мне понадобится три недели, чтобы собрать войска. Ну и… думаю, ко дню Святого Колумбануса[62] я смогу встретиться с моим милым племянником Генрихом и его величеством благородным Давидом Шотландским.

Что ж, Херефорд мог поздравить себя с удачным завершением дела. Но его лицо не утратило своего замкнутого выражения, глаза не озарились торжеством. Он просто стал рассуждать, как лучше отправить похищенного гостя домой, чтобы это не вызвало лишних кривотолков.

Так, переговариваясь, они вышли на галерею усадьбы, когда внимание обоих было привлечено столпившимися во дворе воинами. Причем они обступили Артура, который что-то им весело рассказывал, и все смеялись.

Честер увидел в толпе и рыжего Риса, и мощного Метью. Ему совсем не хотелось, чтобы эти ловкие ребята однажды поведали Роджеру, как заманили могущественного графа в отдаленную рощу, прельстив поддельной блудливой монашенкой.

– Роджер, а эти парни, похитившие меня… – Он указал на троицу. – Думаю, нашему союзу пошло бы на пользу, если бы ты отдал мне их головы.

Херефорд отвернулся, взявшись за деревянные колонны галереи, соединенные вверху аркой.

– Исключено, – произнес он несколько отрывисто. – Это мои люди. Умелые, ловкие и надежные. Они не единожды выполняли мои поручения, и я ценю их помощь.

– Этих бродяг?

– Да! Я не предаю тех, кто мне верно служит.

Это было сказано так резко и непреклонно, что Честер не стал настаивать. К тому же нечто в интонации Херефорда, в его облике показалось ему странным. Тот все еще стоял, вцепившись в деревянные столбики галереи, но голова его свесилась на грудь, обычно аккуратно зачесанные назад каштановые волосы теперь слиплись от пота и свисали на лицо.

– Что с тобой, Роджер?

– Я сейчас вернусь, – будто не своим голосом пробурчал Херефорд и кинулся в дом. Честер лишь мельком увидел его бледное, покрытое испариной лицо и запавшие глаза.

Озадаченный граф остался на месте. Тут к нему подошел сенешаль Херефорда, Элиас Джиффард, и пригласил проследовать в отведенный ему покой.

Со двора Артур заметил, что Честер удалился и стал подниматься по лестнице. Ему следовало переговорить с Херефордом об обещанной награде. Юноша взошел на деревянную галерею, но несколько помедлил у входа в покои, заметив, что дверь оставлена приоткрытой. Причем внутри раздавался глухой и частый стук, будто кто-то что есть силы молотил кулаками по дереву. Артур осторожно заглянул в щель, потом резко толкнул створку и вошел.

Граф Херефордский бился на полу, выгнувшись дугой и сильно ударяясь головой о ковер. Огромный, могучий мужчина сейчас казался одновременно и полностью беспомощным, и одержимым желанием причинить себе вред.

Недолго думая, Артур кинулся к нему, навалился, пытаясь сдержать бьющегося в конвульсиях лорда. Придавливая его большое тело своим, он одной рукой дотянулся до скатерти, дернул на себя, повалив стоявшие на ней кувшины и кубки, и стал скручивать, создавая нечто вроде мягкого валика.

– Тише, тише, – бормотал он, видя прямо перед собой бледное искаженное лицо Херефорда с закатившимися глазами и выступившей на губах розоватой пузырящейся пеной.

Его просто подбрасывало на Херефорде, и Артур перво-наперво постарался подсунуть полученный из скатерти сверток ему под голову, а конец ее смотал жгутом и втиснул между оскаленных зубов графа, как всовывают мундштук в рот лошади.