Епископу опять пришлось встряхнуть девушку, чтобы до нее дошел смысл вопроса. Она наконец смогла пояснить: в Бристоле находится крупная прецептория храмовников, туда и направлялись тамплиеры по делам ордена, а она просто была попутчицей, доверенной их охране. Ну а в Бристоле ее должны были встретить люди аббатисы Бенедикты из монастыря Святой Марии Шрусберийской. Между бароном Гронвуда и матерью Бенедиктой заключено соглашение, что она примет Милдрэд в свою обитель, где девушка поживет некоторое время в качестве гостьи.
Епископ Генри внимательно выслушал прерываемый нервной икотой рассказ саксонки. Потом подумал: это ли не выход из положения? Шропшир – спокойное отдаленное графство на западе королевства, которое уже много лет живет в мире, обойденное политическими дрязгами. Там эта красотка вполне может укрыться, не тревожа Юстаса и не распространяя слухов о преступлениях принца. Ведь можно будет представить дело так, словно Юстас увез девушку с острова Уайт, а далее, не имея больше возможности уделять ей внимание, препоручил заботам дядюшки епископа. Ну а тамплиеры и спутники Милдрэд могли погибнуть в море, так что лишь воля провидения спасла юную леди и позволила достичь цели путешествия. И если она согласится молчать, то ни Эдгар, ни кто иной не узнают, что случилось на самом деле. Более того: из слов Милдрэд епископ заключил, что Юстасу она ничего не говорила о своей конечной цели, а значит, потеряв след саксонки, племянник вскоре просто позабудет о ней. Тем более что теперь-то у него начнутся иные заботы и будет не до охоты за красавицами. Волновала Генри разве что аббатиса Бенедикта. Некогда сия дама была замужем за братом Эдгара, да и сама Милдрэд называла ее не иначе как тетушкой Бенедиктой, хотя они никогда не виделись. Станет ли девушка откровенничать с родственницей и как та поведет себя в этом случае? Но если Милдрэд укроется за стенами обители, то никто – а особенно Юстас – не проведает, куда делась раскрасавица саксонка.
Генри понял, что у него есть прекрасная возможность замять дело. Оставив девушку в покое, он стоял у раскрытого окна, глядя на закатные отсветы на шпилях и крестах городских церквей. День-то сегодня какой солнечный и ясный! А он провел его наедине с этой слезливой красоткой. Но ничего, если он поспешит, то еще успеет на праздничный пир, какой вскоре должен начаться в Уолвеси.
Милдрэд тоже молчала, совсем поникнув от потрясений, расспросов и давления епископа. Она сидела, сжавшись в комочек под стеной, машинально вращая в руках красивый серебряный кубок, и уже не плакала, просто притихла, не замечая стоявшего у раскрытого окна Генри. Извне доносился гул, где-то играла музыка, долетали людские голоса и беспечный щебет птиц. Светлое Воскресение Христово! По сути Милдрэд забыла, какой сегодня радостный праздник.
– Я взвесил все, что вы мне поведали, леди Милдрэд, – многозначительно произнес епископ Генри. – Думаю, вы не замышляли ничего дурного и впрямь стали жертвой обстоятельств. Я готов выполнить то, что намеревался сделать ваш отец, и отправлю вас в Шрусбери к матери Бенедикте!
Он повернулся, но девушка осталась безучастной. Возможно, это и к лучшему – теперь главное добиться от нее полного повиновения, чтобы эта красивая кошечка никогда и нигде не заикнулась о том, как вел себя с ней остолоп племянник. Поэтому Генри пообещал проследить, чтобы она без проблем совершила дальнейший путь. Сейчас в Винчестере находятся настоятель и приоресса большого Хомондского аббатства, расположенного недалеко от Шрусбери. Завтра они отправляются туда, и Милдрэд присоединится к ним. Разумеется, епископ Генри сам отпишет аббатисе Бенедикте, как вышло, что ее юная родственница прибыла с его людьми. Более того, раз уж Милдрэд сбежала с Юстасом и осталась почти без средств, он выделит ей деньги на расходы, позаботится и о взносе в монастырь на ее содержание.
Генри говорил долго, давая пояснения, указания, советы. Милдрэд почти не слушала его, но потом до нее стало доходить, что епископ уже не грозит ей узилищем, более того, ведет себя покровительственно и даже благоволит. Милдрэд посмотрела на него удивленно, потом в глазах ее появилось тепло.
– Так, значит?.. Все опасности для меня уже позади?
– Надеюсь, дитя мое. Ибо я и впрямь не хотел бы видеть в ваших родителях изменников и готов принять на веру, что все происшедшее всего лишь недоразумение, совершенное вами по неопытности и свойственному юности легкомыслию.
Милдрэд поднялась, смотрела на епископа, широко распахнув свои прозрачные, как голубые кристаллы, глаза, а потом опустилась на колени и поцеловала его руку.
– Да благословит вас Господь, ваше преподобие, да будет благосклонно к вам Небо!
«Она почти готова», – отметил епископ. А ведь ему еще надлежало заставить ее сохранить все в тайне. Сейчас она полностью в его руках, и следует поспешить… Ведь и на пир он не хотел опаздывать!
Епископ позвонил в серебряный колокольчик и, когда появился слуга, что-то негромко сказал ему. После этого повернулся к девушке.
– Смею надеяться, что вы постараетесь позабыть все происшедшее и не болтать о случившемся на всех перекрестках.
– О, ваше преподобие!.. – Она молитвенно сложила руки. – После всего, что вы сделали для меня…
– Да. И уж поверьте, мне еще предстоит объясняться с Юстасом. Но ради дочери Эдгара Армстронга я готов повлиять на племянника. Однако и вы поклянетесь мне, миледи, что никто, слышите, никто – ни мать Бенедикта, ни ваши родители, – не узнают, что произошло на самом деле.
Он заметил, что лучившиеся благодарным светом ее глаза затуманились, как будто Милдрэд раздумывает. Но тут вернулся служитель и принес большое Евангелие в драгоценном переплете.
– Кладите сюда руку! – приказал Генри замершей девушке. – Кладите и клянитесь, что сохраните все в тайне.
Милдрэд замешкалась. У нее вдруг возникло тревожное чувство, будто она мотылек, попавший в тенета и не способный вырваться.
– Это очень весомая клятва! – взволнованно сказала она. – Я никогда не делала ничего подобного.
– Но никогда ранее, надеюсь, вы и не губили людей своим легкомыслием! На вас кровь погибших, и незачем трезвонить повсюду, во что вы вовлекли принца. Воистину мужчина подвергается соблазнам, с тех пор как Всевышний поставил на его пути женщину! – набожно перекрестился епископ, а потом устремил на девушку повелительный взгляд темных глаз: – Клянитесь!
Он велел Милдрэд опуститься на колени, положить руку на серебряную крышку Евангелия и повторять за ним слова клятвы: она никогда и никому не скажет, какую роль сыграл в ее судьбе Юстас, никому не признается, что соблазнила принца настолько, что он потерял разум и хотел силой овладеть ею. Она никому не сообщит, что ей известно о судьбе ее спутников, и будет молчать обо всем происшедшем в Винчестере. Для всех ее история будет выглядеть, словно бы она прибыла сюда с принцем на празднование Пасхи, а после отъезда Юстаса отправилась дальше под опекой людей епископа. Последнее было правдой, и Генри особо внушал ей, что девушка не возьмет греха на душу, если повинуется ему, ибо он старается для ее же блага.
Сломленная его напором, Милдрэд поклялась во всем. Да, никогда и никому она не скажет ни слова об этой истории, даже на исповеди обязана будет молчать, и только епископ Генри, если понадобится, имеет право освободить ее от этой клятвы.
Когда все было кончено, Генри облегченно перевел дух, даже по-отечески поцеловал в лоб поднявшуюся с колен девушку.
– Все. Теперь отдыхайте. Завтра утром за вами придут.
И, уже шагнув к двери, вдруг о чем-то вспомнил и повернулся.
– Надеюсь, вы не осмелитесь покидать стены госпиталя? Учтите, люди принца Юстаса еще в городе, и уж Хорса разыскивает вас, как натасканная ищейка. Вы ведь достаточно разумны, чтобы не попадаться ему на глаза?
Увидев прежний страх на ее лице, он едва смог сдержать улыбку. Но дело сделано, он завязал последний узелок на этой проблеме и теперь может со спокойной душой отправляться на пир в Уолвеси.