— Здорово ты его поддел! Это, пожалуй, похлестче «губы» подействует. Мастак ты на эти штуки, Петро!

— На том стоим. А учиться надо, иначе я как воспитатель только оборону буду держать. А победы можно добиться только в наступлении.

— Да на кого наступать-то? — вмешалась Оксана Григорьевна.

— На многое. Например, на пережитки прошлого в сознании людей. Вот, скажем, ты начинена ими, как пирог капустой. Сама увязла в быте и мужу не даешь учиться. Опять же ревнуешь.

— Это к кому же? — поинтересовался Николай.

— Да к твоей жинке! Помнишь, мы на Новый год с ней танцевали? Так моя-то всю ночь пилила.

— Гляди, я те бока-то намну! — сказал Николай и расхохотался.

— А ну вас, — махнула рукой Оксана Григорьевна. — Я с вами серьезно, а вы зубы скалите.

Она принесла еще пирогов с капустой, подрезала сала, заново заварила чай.

— Вот сама пойду работать, тогда узнаешь. На одних консервах посидишь, не то запоешь. И про пережитки еще не раз вспомнишь, когда сам себе будешь и обед готовить, и белье стирать, и хозяйство вести. Я хотя и увязла в быте, но, если бы я твой быт не тянула, ты так и остался бы с семилеткой.

— Вот это верно! — сказал мичман и обнял жену. — Видал, Коля, какая у меня жинка?

— А на мою заришься, — сказал Николай и опять захохотал.

Кто-то постучался, мичман встал, пошел в коридор открывать дверь. Вернулся он тут же и начал торопливо одеваться.

— Что еще стряслось? — спросил Николай.

— Хомутинников из увольнения не вернулся.

Когда Туз прибежал в канцелярию, Борисов спросил:

— Где он может быть?

— Да есть тут у него одна. Бетонщицей работает. Я поеду к ней.

Но Туз не успел выйти из канцелярии, как туда ввели Хомутинникова. Он еле держался на ногах, налившиеся кровью глаза уставились в одну точку.

— Уложите его спать, — сказал Борисов солдатам, поддерживавшим Хомутинникова под мышки.

Однако рулевой уперся, он порывался что-то сказать, но слова у него получались мятые, сначала никто ничего не мог понять, только потом догадались, что он говорит о каких-то часах.

— Во! — Он закатал рукав и показал часы.

— Ладно, идите спать, — сказал Борисов.

Хомутинников оттолкнул поддерживавших его солдат и шагнул к двери. Однако ноги совсем перестали его слушаться, он споткнулся. Солдаты опять подхватили его и вынесли из канцелярии.

На следующее утро Борисова вызвал опять появившийся на стройке Жаров. Кроме самого Жарова в кабинете сидели Щедров и Савкин.

— Что у вас там происходит? — спросил Жаров, когда Олег сел на предложенный ему стул.

— Что вы имеете в виду?

— Вот видите, — обратился Жаров к Щедрову и Савкину. — Он еще прикидывается этакой невинной овечкой. А то, что у вас за один день два ЧП случилось, это вас не удивляет? Сначала Голубева искалечили, потом этот матрос напился, как его фамилия?

— Хомутинников, — подсказал Савкин.

— Вот-вот, Хомутинников. И вообще, кто вам разрешил выдать всем зарплату? Вы знаете, что есть приказ выдавать только по три рубля восемьдесят копеек?

— Это касается только лиц, особо склонных к злоупотреблению спиртными напитками.

— Но есть еще и указание начальника управления полковника Щедрова: никому не выдавать на руки более пяти рублей.

— Да, я давал такое указание, — подтвердил Щедров.

— Конечно, приказы не обсуждаются, но вопрос о выдаче личному составу плавсредств денежного содержания решаю я как начальник плавсредств. Вот я и выдал вопреки вашему устному распоряжению.

— Почему?

— Потому что считаю это распоряжение незаконным и неправильным.

— Поясните, — попросил Щедров.

— В приказе говорится о лицах, особо склонных к злоупотреблению спиртными напитками. А вы своим распоряжением всех поголовно зачислили в алкоголики. Кроме того, что это оскорбительно, это неверно и с точки зрения дальнейшего укрепления воинской дисциплины.

— Вот как! А я думал, наоборот, — удивился Щедров. — Любопытно. Поясните еще.

— Пожалуйста. Мы говорим, что у нас в армии сознательная воинская дисциплина. Значит, укреплять ее надо путем повышения этой сознательности. Тем, что вы запретили выдавать деньги, вы создаете только видимость благополучия. Понимаете, опять видимость! А я выдал деньги всем и убедился, что ребята у меня и в самом деле сознательные, ведь, кроме Хомутинникова, никто не напился. А с одним Хомутинниковым мы уж как-нибудь справимся.

— А за ЧП кто отвечать будет? — спросил Жаров.

— Вероятно, придется мне.

— Придется. И не только за это, а и за пожарную тревогу, и за Карпова, и за Голубева. Вот ведь какой букет набрался! Словом, на следующем заседании парткома мы спросим с вас со всей строгостью. А сейчас можете быть свободны.

— Я попрошу вас зайти ко мне, — сказал Щедров.

Олег ждал полковника в коридоре. Он успел выкурить две сигареты, пока Щедров вышел.

— Ну, заходите, — пригласил он.

Плотно закрыв за собой дверь, Щедров сказал:

— А в общем-то, вы мне нравитесь, Олег Николаевич.

Борисов ожидал всего, чего угодно, только не такого признания.

— Нравитесь своей прямотой, если хотите, принципиальностью. Пожалуй, вы правы насчет моего распоряжения, хотя все это не так просто. С меня, батенька, тоже за дисциплину спрашивают, да еще как! Но не в этом дело. Я боюсь за вас, потому что вам не хватает гибкости. Вы настойчивы, прямолинейны, иногда упрямы, на этом можете свернуть себе шею. Негибкие ветки, знаете ли, легко ломаются. Иногда надо быть дипломатом.

— Не в моих это правилах. Я считаю, чем прямее, тем честнее.

— А разве я говорю о бесчестии? Как бы вам это объяснить? Да, вот вы прошлый раз говорили о пустом сотрясении воздуха. Зачем же вы сами его сотрясаете попусту? Стоит ли вам так откровенно и прямо высказывать все это, скажем, Жарову? Ведь он не поймет. Наоборот, он все повернет против вас же.

— Пусть поворачивает, я не боюсь.

— Напрасно. Такие люди бьют жестоко и очень больно. Их сила как раз в жестокости.

— Почему же его не могут разглядеть там, в главке?

— Там он другой, покладистый! Я тоже думал, что он хороший руководитель. А оказалось, что он просто случайно задержавшийся на руководящей орбите отголосок давно минувших дней. Плюсквамперфект. Давно прошедшее. Что же, бывают ошибки. Важно, что их видят и исправляют. Исправят и эту. Но прежде чем его раскусят, Жаров еще многим попортит крови, и вам, в частности. Поэтому будьте осторожнее. Вот об этом я и хотел вам сказать.

— Спасибо.

— Да, кстати, я не подписал вашу заявку.

— Какую заявку? Я ничего не просил.

— А в Ленинградский проектный институт разве не вы писали?

— Первый раз слышу.

— Значит, это инициатива самой Веры Ивановны. Но идея строительства порта ваша?

— Моя.

— В принципе она верная, но сейчас ставить вопрос преждевременно. Да и средств нам не дадут.

— А когда дадут, будет уже поздно. Мы и в эту навигацию вряд ли управимся. Если даже шторм утихнет сейчас, мы не сможем производить разгрузку. Причалы разбиты, придется восстанавливать их. На это уйдет не меньше недели.

20

На восстановление причалов ушло шесть дней. На рейде к тому времени скопилось девять пароходов. Строительное управление арендовало катера и шлюпки с пароходов. На разгрузку было брошено все: люди, транспорт, краны, остановлены работы на других объектах. Разгрузка шла непрерывно круглые сутки, благо, солнце не заходило.

Коротким полярным летом в тундре много грибов. Обычно для их сбора каждый год выделялась особая бригада. Она обеспечивала отряды грибами на весь год. Нынче было не до этого. А уже потянуло изморозью, по утрам вся тундра покрывалась инеем, съехали набок поседевшие шляпки грибов, заблестели в низинках стеклышки первых заморозков.

— Еще недели две, и залив встанет, — сказал Щедров Борисову.

Но Олег не слышал, он спал, свернувшись на заднем сиденье машины. За последние трое суток ему вряд ли удалось поспать хотя бы десять часов, и вот теперь он наверстывал упущенное. До оленеводческого колхоза, куда они ехали, было двадцать семь километров, езды не меньше часа по здешним дорогам.