Среди бумаг, изъятых при обыске фотоцинкографии, есть замечательный рецепт:

«На одну с половиной бутылки воды — 1 фунт изюма, 14 кубиков дрожжей, 5 шт. гвоздики, 5 чайных ложек сахарного песку. Всё влить в бутылку, закупорить дырявой пробкой. Держать в теплом месте, пока не забродит и на дне не получится осадок. Потом слить и профильтровать».

Право же, этот рецепт, сохраненный чекистами в деле, более реалистично обрисовывает круг интересов владельца фотоцинкографии, нежели гипотеза о его бесстрашном и тонком юморе.

Нет…

Складывается впечатление, что Дворянчиков просто не видел никогда ни эскиза печати, ни изготовленного клише, только слышал с чьих-то — не следователя ли Байковского? — слов про текст, размещенный на печати. Вот тогда-то у не слишком образованного владельца цинкографии и могла возникнуть по ассоциации со словом «каморра» — Французская революция.

То, что Дворянчиков как-то был связан с ЧК, подтверждается и его дальнейшей судьбой.

По делу «Каморры народной расправы» было расстреляно семь человек, и все они, не считая Злотникова, за провинность — мы исходим сейчас из официальной, чекистской версии — куда меньшую, чем та, что совершил Дворянчиков, изготовив печать «погромной» организации. Леонида Николаевича Боброва расстреляли, например, всего за один экземпляр прокламации, якобы взятый у Злотникова. Дворянчикова же освободили, и даже мастерскую, где изготовлялись документы «погромщиков», не закрыли.

Эти два факта — незнание, как выглядит печать, и такое не по-чекистски гуманное разрешение судьбы обвиняемого — и заставляют нас усомниться в показаниях владельца фотоцинкографии, позволяют предположить, что говорил он не о том, что было на самом деле, а о том, что хотели услышать от него чекисты, о том, что нужно было им услышать.

Но пойдем дальше…

Получив печать в фотоцинкографии, Злотников — мы продолжаем излагать чекистскую версию! — отпечатал на пишущей машинке предписание.

Своей машинки у Злотникова не было, и машинку чекисты тоже пытались найти.

Однако и тут у них что-то не получилось.

Единственное показание на сей счет дал Ричард Робертович Гроссман, как и Злотников, квартировавший у Солодова:

«Месяцев около трех тому назад Злотников брал однажды пишущую машинку у жившей в той же квартире гр. Некрасовой и пользовался этой машинкой два дня»^{87}.

Некрасова уже выехала из Петрограда; разыскать ее пишущую машинку не удалось, но следователя Байковского вполне устроил вариант, по которому получалось, что Злотников отпечатал свое предписание еще в феврале 1918 года и только ждал, пока будет изготовлена печать, чтобы, проштамповав прокламации, разослать их по редакциям большевистских газет.

Интересно, что некоторые «исследователи» обратили внимание на эту неувязку следствия и по-своему решили заполнить пробел:

«Было установлено, что текст воззваний и предписаний “Каморры народной расправы” отпечатан на пишущей машинке, принадлежащей статистическому отделу продовольственной управы 2-го городского района, находящейся на Казанской улице, 50»^{88}.

Не будем обращать внимания на множественное число, не слишком удачно употребленное авторами исследования. Из материалов дела явствует, что группой Злотникова было выпущено одно-единственное предписание и никаких иных «воззваний и предписаний» следствию обнаружить не удалось.

Не так уж важно и то, что предположение о перепечатке прокламации на машинке, принадлежащей продовольственной управе, никакими документами не подкреплено.

Существеннее другое…

Трудно придумать себе что-либо более нелепое, чем перепечатка листовки откровенно антисемитского содержания в учреждении, где большинство сотрудников были евреями.

Следствие утверждало, что отпечатанные прокламации Л.Т. Злотников разослал по редакциям, а несколько штук раздал знакомым. Одну прокламацию вручил Л.Н. Боброву, а другую — его спутнику, Г.И. Снежкову-Якубинскому.

«Возвращаясь с обеда в ресторане, куда я был приглашен Г. Снежковым, мы были остановлены возгласом Злотникова, который знал нас обоих: “Здравствуйте, товарищи!” По происшедшем разговоре Злотников дал нам по экземпляру прокламации о Каморре народной расправы, совпадающей по содержанию с теми, которые были в газетах» (показания Л.Н. Боброва).

Леонид Николаевич Бобров, судя по тому, как держался он на допросах, производит впечатление исключительно честного и благородного человека. И его свидетельство, на наш взгляд, изобличало бы причастность Л.Т. Злотникова к прокламации гораздо убедительнее, чем выбитые на допросах признания самого Злотникова.

Но Леонид Николаевич действительно очень порядочный человек, и, будучи вынужденным дать показания, он делает это со свойственной ему щепетильностью. Он добавляет, что взял прокламацию, «не желая сконфузить» Злотникова.

«Я не раскрыл даже и не посмотрел данный экземпляр. Такой же экземпляр получил мой спутник Г.И. Снежков-Якубинский, который пересказал его содержание»^{89}.

Читателю может показаться, что я совершаю ошибку — торможу повествование, задерживаясь на несущественных деталях.

Это не так.

Детали, о которых мы говорим сейчас, — единственные улики против Злотникова. И оценить их достоверность необходимо…

Итак, из показаний Л.Н. Боброва мы узнаем, что в воскресенье, 19 мая 1918 года (в день 50-летия Николая II), Лука Тимофеевич Злотников вручил Боброву и его спутнику Г.И. Снежкову-Якубинскому какие-то прокламации. Бобров засунул свой экземпляр в карман, а затем, даже не ознакомившись с содержанием прокламации, выбросил ее. О содержании предписания он узнал от Снежкова-Якубинского.

Этот Снежков-Якубинский, как явствует из ряда показаний, был секретным сотрудником Петроградской ЧК. Кстати, об этом свидетельствует и тот факт, что, в отличие от Боброва, Снежков не только не был расстрелян, но его и не арестовали, и даже не допрашивали.

Значит, Леонид Николаевич Бобров узнал, что врученная ему прокламация является опубликованным во всех большевистских газетах предписанием «Каморры народной расправы», со слов сотрудника ЧК. И узнал тогда, когда уже выбросил прокламацию и не мог сверить тексты… Вот об этом, и ни о чем ином, припертый «признанием» самого Злотникова, и сообщил Бобров следователю Байковскому на допросе.

Отметим также, что чрезвычайно странен сам факт распространения антисемитской и антибольшевистской прокламации таким — из рук в руки! — образом. Особенно странно то, что Злотников совершает это явно самоубийственное деяние 19 мая, когда прокламация эта уже была напечатана в газетах «Петроградская правда» и «Вечер Петрограда».

«Вечер Петрограда» опубликовал прокламацию под заголовком «Каморра народной расправы» подготавливает еврейский погром»:

«За последние дни в связи с усилившейся антисемитской агитацией в Петрограде председателям домовых комитетов рассылаются особые предписания Главного штаба “Каморры народной расправы”… Под этим предписанием имеется круглая печать с надписью “Каморра народной расправы”. В центре — большой семиконечный крест (выделено нами. — Н.К.).

К предписанию приложен особый листок следующего содержания: 

“От Главного штаба Каморры народной расправы. Презренный сын Иуды, дни твои сочтены. За квартирой твоей нами ведется неустанное наблюдение. Каждый твой шаг известен нам. Прислуга твоя, дворники и швейцары дома, в котором ты живешь, состоят членами Каморры народной расправы и поэтому все, что бы ты ни делал, известно нам. Все твои знакомые и родственники, у которых ты бываешь или которые у тебя бывают и с которыми ты разговариваешь по телефону, известны нам, и их постигнет такая же участь, какая постигнет и тебя, т.е. они будут безжалостно уничтожены.