— Дай знать, Джим.

И он неторопливо пошел вниз по улице.

А я решил, что теперь настало время повидаться с Гордоном Уэверли.

Я позвонил в полицейское управление и узнал, что мой клиент уже не находится в тюрьме. По законам штата Калифорния, когда человек обвиняется в убийстве, то он не может быть отпущен под залог, «когда доказательства очевидны или вероятность того, что он виновен, достаточно велика». Тем не менее он оказался на свободе.

Как я понял, отчасти потому, что подозреваемым был сам издатель «Инсайда» Гордон Уэверли. И, кроме того, полиция не имела ни малейшего намека на возможные мотивы произошедшего убийства. Были только предположения и догадки, но не хватало третьей ноги для треножника прокурорского обвинения. И уж конечно, не было никаких доказательств, что он ожидал убитого в засаде или что убийство было «умышленным, преднамеренным и заранее обдуманным». Да и данных в полицейских архивах в Сакраменто на Уэверли и Пайка не оказалось.

Поэтому Уэверли был подозреваем в убийстве второй степени, что позволяло отпустить его под залог. И его не было там. Как оказалось, он со своим адвокатом покинул здание полиции всего за несколько минут до моего звонка.

Я оставался у телефона достаточно долго и узнал, что криминальная лаборатория исследовала идола из слоновой кости и нашла на нем не только следы крови Финли Пайка, но и другой, которая совпадала по группе с кровью Гордона Уэверли. Она могла попасть туда, если сначала Уэверли ударил Пайка кулаком, а потом уж этим идолом. Или — что казалось более вероятным — с его рук, которые могли быть повреждены кем-то другим, может быть настоящим убийцей. Уэверли мог отбросить идола в сторону уже после того, как им ударили Пайка. Но ни я, ни полиция не верили в эту версию.

Поэтому я направился за доказательствами к самому Гордону Уэверли.

Я остановил машину около здания «Инсайда», прошел через раздвижные стеклянные двери и остановился около пышногрудой секретарши. Она сделала рот буквой «О» и, моргая, уставилась на меня.

— Привет, — сказал я. — Мистер Уэверли уже здесь?

— Он только что вошел. Буквально минуту назад.

— Прекрасно, мне надо повидать его.

— Он прошел мимо. Прямо как прошлой ночью, — проговорила секретарша.

— И кричал? — в шутку напомнил я.

— Ха-ха, — рассмеялась она. — Боже мой, нет! Не сказал ни слова. А мне казалось, что должен был. После всего, что случилось. После… всего.

Секретарша просто кипела от любопытства и была переполнена незаданными вопросами. Незаданными, но они могли быть заданы в любой момент.

— Итак, я хотел бы повидать его, — повторил я.

— Да. Я позвоню ему. Мне кажется, вы отыскали его прошлым вечером, верно?

— Да. И я хотел бы снова его отыскать, если позволите. Мне надо повидать его. Сейчас. И как можно скорее.

Она приняла обиженный вид. Сначала шеф не захотел говорить с ней, теперь я. Мужчины были против нее. Ха, если бы она только знала! Я думал совсем о другом. Особенно созерцая ее блузку с низким вырезом.

Секретарша выжидала, но я оказался терпеливее. Наконец она нажала на кнопки переговорного устройства и доложила:

— Мистер Уэверли, здесь мистер Скотт, он хочет вас видеть.

Она еще помнила мое имя, но на этот раз не проворковала его: еще бы, это не так легко сделать.

Я услышал голос Уэверли, искаженный переговорным устройством:

— Прекрасно. Пропустите его, мисс Принз.

«Может быть, — подумал я, — все складывается не так уж прекрасно». Но, следуя указаниям мисс Принз, я прошел по холлу во вторую дверь налево и попал в офис Гордона Уэверли.

Эта большая комната была решена не в розовых тонах, что я с удовлетворением отметил. Светло-бежевые панели на стенах, оранжевый ковер, более темные бежевые стулья и диван. Красиво, но не кричаще. У издателя был громадный серо-коричневый письменный стол из чего-то вроде кипариса или кедра. За ним высилось невероятных размеров кожаное кресло, с медными кнопочками по швам. А в кресле восседал сам Гордон Уэверли.

На нем был тот же костюм, что и прошлым вечером. Однако сейчас его хозяин имел щеголеватый вид, будто собирался отправиться на веселую вечеринку. Его худое загорелое лицо было свежевыбрито, галстук аккуратно завязан, и сам он выглядел радостным и отдохнувшим. Маленькая белая повязка немного портила прическу его седых волос. Когда я вошел, Уэверли улыбнулся. Мне стало интересно, слышал ли он уже об убийстве Наташи Антуанетт.

— Я вижу, что вы уже освободились из тюрьмы, — сказал я.

— Да, — кивнул он. — Я многое передумал и в конце концов позвонил своим адвокатам. Я решил, что должен рассказать вам все, что знаю о событиях той ночи.

— Пора уже. Или, скорее, чуть поздновато, — проговорил я.

Он вопросительно поднял брови, потом снова опустил их.

— Что это значит?

— А это значит, что бы вы сейчас ни сказали, лучше было это сделать раньше.

Он снова проделал то же самое со своими бровями, но промолчал. Тогда я предложил:

— Может быть, я скажу вам, с чего надо начать. Лучше с нашего первого разговора по телефону, я и сейчас не понимаю, что это было. Какая-то женщина, предположительно Наташа Антуанетт…

— Предположительно? Мистер Скотт, я уверяю вас…

Но я упорно продолжал:

— …едва поздоровавшись, сказала, что вы хотите поговорить со мной. По вашему предложению я приехал к вам в офис, но вы уехали. Я отыскал вас у Финли Пайка. Любопытно, что когда я подъехал, то увидел машину, набитую громилами, которая с ходу влетела туда же. Это были люди гангстера, шантажиста, мерзавца и убийцы, по имени Аль Джант. Потом, когда вас уже увезли в тюрьму, полиция убила в перестрелке возле дома Финли Пайка бандита, которого звали Джи-Би Кестер. Кестер был одним из тех громил Джанта, которые сидели в подъехавшей машине. Я сегодня узнал, что тот самый Аль Джант вложил деньги, чтобы запустить или помочь запустить журнал «Инсайд».

После этих моих слов у издателя как-то сразу некрасиво отвисла челюсть — это совсем не было похоже на Гордона Уэверли. В эту минуту он не позаботился о том, какое впечатление производил. Гордон попытался что-то сказать, его рот открылся еще шире, но потом он передумал.

А я продолжал:

— Я случайно знал Наташу Антуанетт и пытался встретиться с ней. Говоря по правде, я хотел у нее выяснить, действительно ли она была с вами в тот вечер, и спросить, почему возникла вся эта суматоха. Пока вы были под стражей, мне казалось, что ничего особенного случиться не могло. Но я был не прав. Я работал бы побыстрее и пожестче, если бы догадывался, что ее собираются убить.

Он прямо на глазах побледнел. Я не знаю, можно ли так притвориться. Но у него было достаточно причин, чтобы впасть в явный шок.

Наконец он что-то сказал, но таким тихим голосом, что я его почти не слышал.

— Что? — переспросил я его.

Гордон сделал глотательное движение и повторил:

— Убить? Вы сказали, что она убита?

— Если выразиться более точно — предумышленно убита, — подтвердил я.

Он ничего не сказал. А я ждал. Закрыв глаза, он облизал губы, потом моргнул и посмотрел на меня.

— Когда это случилось, мистер Скотт?

— Этим утром. Около десяти часов, может быть, чуть позже.

Он сказал совсем тихо:

— Видимо, мне следовало сообщить вам прошлым вечером еще кое-что.

— Не скрывайте от меня ничего, — строго сказал я.

Он молча смотрел куда-то мимо меня.

— На этот час это все, что я знаю, — сказал я. — Но остаются еще невыясненными многие вопросы, и это ваша вина. И если вы сможете ответить на них, то это будет чертовски здорово.

— Я не могу. — Его худое лицо еще больше посерело. — Не могу, — повторил он еще раз. — Свои поступки, — он сделал жест рукой, — я могу объяснить, но вот другие… — Он снова облизал губы. — А как погибла мисс Антуанетт?

— Ее застрелили. Кто-то стрелял из винтовки. Когда она была перед кинокамерами на съемке последнего фильма Джереми Слэйда, — ответил я. — Но может, настало время вам отвечать на вопросы, а не задавать их?