Глаза Миши встречаются с моими, и грубость на его лице практически заставляет меня отпрянуть.

— Эй, куда ты ходила? — он спрыгивает с капота и шагает своими длинными ногами ко мне.

Он одет в теплую серую футболку с крошечной дырочкой с краю и черные джинсы, которые поддерживаются на его бедрах с помощью ремня с шипами. Его волосы в беспорядке, глаза потеряны, а улыбка обещает неприятности. Его рука находит мою талию, но я отступаю назад.

— Нам нужно поговорить.

Итан бросает на меня взгляд из-под черных волос, свисающих на его глаза. На его лице читается предостережение.

— Элла, просто пусть все остается как есть.

— Ты не знаешь, что я собираюсь сказать, — говорю я. — Так что не лезь в это.

— Да, но у тебя такой тон, будто ты собираешься поднять какую-то личную тему, а он не в состоянии иметь дело с личными вещами прямо сейчас, — он закатывает рукава своей зеленой толстовки и ложиться на капот, закидывая руки за голову.

Миша растерянно смотрит на меня.

— Подожди, что случилось?

Итан заставил меня нервничать, так что я отступаю и иду к холодильнику.

— Ничего. Я даже не могу вспомнить, что хотела сказать.

Он хватает меня за локоть и прижимает к своей груди.

— Пошли, сделаем что-то очень-очень веселое.

Я пытаюсь выбраться.

— Я не хочу.

Его лоб хмурится, когда он чешет сзади шею.

— Почему ты ведешь себя так странно?

— Я не веду себя так, — я вырываю руку из его хватки. — Мне просто не нравиться, что ты пьян.

— Почему? Я был пьян множество раз.

— Знаю. В этом и проблема, — я прикусываю язык. — Прости. Я не это имела в виду.

Его глаза горят с яростью.

— Ты напиваешься так же часто, как и я.

Я качаю головой.

— Это неправда.

— Это абсолютная правда, — огрызается он, и громкость его голоса заставляет меня подпрыгнуть. — Ты пьешь так же много, как и я, либо для веселья, либо чтобы закопать что-то. Это то, что мы все делаем с четырнадцати лет.

— Эй, не втягивай меня в это, — возмущается Итан, поднимаясь с капота. — Я избавился от своего дерьма.

— Нет, ты не сделал этого, — Миша спотыкается о шнурки на своих ботинках и влетает в полки, сбивая инструменты и запчасти машины на землю. — Ты до сих пор пьешь, когда чувствуешь себя подавленным, все мы так делаем.

Наступил момент тишины, наше дыхание вырывается паром, и мы понимаем, что он прав. Мы все начали пить приблизительно в четырнадцать лет. Это началось из-за любопытства, но чем старше мы становились, тем больше мы использовали алкоголь как средство ухода от реальности.

— Ну, я закончила, — наконец, говорю я, поднимая руки, будто я сдаюсь, пока поворачиваюсь к двери.

— Я закончил с тобой тоже! — кричит он с красным лицом. — Я устал от твоих чертовых игр разума и проблем. Я устал от этого и хочу прекратить это.

Мои руки безжизненно падают по бокам.

— Я имела в виду, что покончила с выпивкой, но хорошо знать твое мнение.

— Элла, он не имел этого в виду. Он просто пьян, так что перестань вести себя как ненормальная и приди в себя, — Итан останавливается, поворачивая голову к Мише. — Тебе лучше собраться прямо сейчас, парень.

Миша бросает взгляд на Итана.

— Не вмешивайся в это, — он поворачивается ко мне, но я уже за дверью.

Он не следует за мной, когда я бегу вниз по улице. Ветер сдувает мои волосы и жалит щеки, когда я пытаюсь сбежать от обиды и боли, но беспокойство бежит за мной по пятам.

Миша никогда так не злился на меня. Никогда. Это как нож в сердце, и я не знаю, как вытащить его. Болит везде.

Когда я достигаю угла, то притормаживаю и пытаюсь взять контроль над мыслями. Я достаю телефон с кармана и набираю номер Анны.

Она отвечает после четырех гудков, и я слышу игру пианино на заднем плане.

— Алло.

— Здравствуйте, Анна, это Элла, — я чувствую себя плохо из-за того, что звоню ей, когда очевидно она со своей семьей.

После нескольких секунд, я слышу, как дверь закрывается и шум утихает.

— Что случилось?

Я пялюсь на граффити на дорожном знаке.

— Я сделала что-то, что вы говорили мне не делать… Я спорила с Мишей из-за его проблемы с алкоголем.

— И что случилось?

— Он сказал некоторые… вещи.

— Она делает паузу.

— Какого рода вещи? Обидные вещи?

— Много всего. И да, это обидно, — я прижимаю руку к болящему сердцу и сгибаюсь. — Очень обидно.

— И что боль заставляет тебя хотеть сделать? — спрашивает она, когда мимо проезжает машина, разбрызгивая слякоть по улице. — Элла, где ты?

— Я стою на углу улицы, и все что я хочу делать – это бежать, — признаюсь я. — Я хочу плакать… я хочу кричать.

— Так кричи, — призывает она. — Давай. Выпусти все это наружу.

— Но я на улице, — я смотрю на дорогу, на старую пару, идущую вниз по тротуару. — И вокруг люди.

— Ну и что? — говорит она. — Не переживай на счет них. Просто выпусти все это наружу – позволь переживаниям и боли уйти. Не держи это внутри, Элла. Мы говорили об этом.

Чувствуя себя идиоткой, я открываю рот и тихонько кричу.

— Ты можешь лучше, — настаивает она. — Кричи нормально, Элла.

Глубоко вдыхая, я отдаю этому всю себя и отпускаю все наружу, и это отдается эхом на многие километры.

* * *

Когда я выгнала тесноту из своей груди, я пошла вниз по улице к дикому холму, где расположено кладбище, думая о людях, которых я потеряла. Моя мама и Грейди, оба были забраны из моей жизни слишком рано. Хрустящий слой снега покрывает надгробные плиты и деревья, трава погребена и сосульки свисают с ограды. Поднимаясь к голым деревьям напротив могилы моей матери, моя обувь наполняется снегом, а нос розовеет. Я склоняюсь и стряхиваю кучку снега с верха её могилы.

Я читаю в голос слова, которые слишком просты, чтобы подвести итог её сущности.

— Мэралин Дэниелс, любящая мать и жена, — там нет упоминаний о её борьбе или о том дерьме, которое она получила от жизни.

Мои мысли возвращаются к нашему разговору, когда мне было пятнадцать. Мы смотрели телевизор, хотя она много летала в облаках и не уделяла этому внимания.

— Как ты думаешь, почему я такая? — вдруг спросила она с задумчивым выражением лица.

Я сделал тише телевизор.

— Что ты имеешь в виду, мам?

Она уставилась на стену, будто та имела жизненные ответы.

— Почему я не могу сбежать от темных мыслей, как остальные? Почему я не могу думать как все?

Я ломала голову над хорошим ответом для неё.

— Я не думаю, что кто-то думает одинаково, мам. Каждый думает по-разному.

— Да, но почему некоторым людям дается это легче? — она смотрела на меня и её зеленые глаза были огромны, будто она под гипнозом. — Они просто идут по жизни без проблем.

Я медленно выдохнула, зная, что мои слова важны для неё.

— У каждого есть свои проблемы, мам. Просто у некоторых они сложнее, — я придвинулась к ней, и страх в её глазах начал утихать. — Думаю, люди, которые проходят через большее будут сильнее, в конечном счете. У них есть проницательность, чего не имеют многие люди и лучшее понимание – у них больше кругозор.

Уголки её губ двинулись вверх, и она подарила мне редкую улыбку.

— Ты умная девочка, Элла Мэй, и я верю, что когда-то ты вырастишь, чтобы творить великие дела… Я действительно надеюсь на это.

Узлы в моем животе начали расслабляться. Я сказала правильные вещи, и она была расслабленной и счастливой, что и было моей целью. Я думала, что имею воздействие на неё, но как оказалось, я ошибалась.

— Я сожалею, мам, — шепчу я её могиле. — Правда… Иногда я чувствую себя так будто должна тебе мое счастье.

Вокруг меня шелестит ветер, шепча сквозь мои волосы. Я сажусь напротив надгробной плиты и в тишине сижу с её могилой, обещая себе возвратиться и навещать её чаще, клянясь, что она не будет забытой.

* * *