Изменить стиль страницы

Под это обеспечение было сделано некоторое послабление в содержании узника, чем папа не преминул воспользоваться и, выбравшись из Рима в платье слуги, добрался до Орвьето.

А флорентийцы, прогнавшие Медичи в третий раз, видя победоносного Карла V и папу в бегах, возомнили, что им больше не о чем волноваться.

Но кого выгода разобщила, того она может и сблизить. Карл V, в 1519 году избранный императором, не был еще коронован папой, а между тем торжественная коронация в момент раскола Церкви Лютером, Цвингли и Генрихом VIII вышла по значимости на первое место в планах его католического величества. В конечном итоге корона и тиара сошлись на том, что Климент VII совершит над императором обряд помазания на царство, а император завоюет Флоренцию и после взятия города посадит в нем герцогом незаконнорожденного Алессандро и женит его на своей внебрачной дочери Маргарите Австрийской. Об интересах шести миллионов человек не было даже упомянуто: что значат интересы простонародья, когда дело идет о побочных отпрысках папы и императора?

Все свершилось точно так, как было условлено. Император Карл V занял Флоренцию, возвел на престол герцога Алессандро и 28 февраля 1535 года по старому стилю обвенчал с ним свою дочь.

Ко времени нашего рассказа герцог Алессандро правил Флоренцией — как это мы с вами видели — уже в течение пяти лет; вот только уже два года не было в живых его высокого покровителя, папы Климента VII.

Мы говорили, что в одно время с представителем старшей линии этой фамилии жили еще два члена младшей.

Этими двумя были Лоренцино и Козимо.

Козимо, сыну Джованни делле Банде Нере, было семнадцать лет.

В двух словах поведаем судьбу Джованни делле Банде Нере, одного из славнейших кондотьеров Италии.

Он был сын другого Джованни Медичи и Катарины, дочери Галеаццо, герцога Миланского. Он рано потерял отца, а мать, оставшись в расцвете молодости вдовой, сменила имя ребенка, Луиджи, на Джованни, дабы, насколько было в ее силах, воскресить покойного мужа в их сыне. Но вскоре страхи за свое дитя, которого она беззаветно любила, овладели ею до такой степени, что она обрядила его в девичье платье и, совсем как Фетида, скрывавшая Ахилла в покоях Деидамии, спрятала его в обители Анналены.

Однако обмануть рок оказалось не под силу ни богине, ни смертной женщине. Их детям на роду было написано стать героями и умереть молодыми.

Когда мальчику исполнилось двенадцать лет, пришлось забрать его из монастыря, где он был спрятан. Каждое слово, каждый жест его изобличали обман с переодеванием. Он переехал под материнский кров и начал в Ломбардии свою первую военную кампанию, очень быстро снискав себе в ней прозвание Непобедимого. Благодаря завоеванной в сражениях репутации он в скором времени был произведен в капитаны Республики. Он только что вернулся в Ломбардию в качестве капитана Лиги, стоявшей за французского короля, когда на подступах к Боргофорте был ранен ядром из фальконета в ногу повыше колена, причем так серьезно, что пришлось отрезать все бедро.

Дело было ночью, и Джованни не допустил, чтобы кто-то другой, держа факел, светил хирургам; пока шла ампутация, он держал его сам, и ни разу за всю операцию рука его не дрогнула настолько, чтоб поколебать ровное пламя. Но то ли ранение оказалось смертельным, то ли операция прошла неудачно, только на третий день после нее Джованни Медичи отдал Богу душу двадцати девяти лет от роду.

Воины, горячо любившие командира, все до одного облачились в траур по нему и во всеуслышание объявили, что никогда не расстанутся с черным цветом в одежде. Отсюда и пошло имя Джованни делле Банде Нере, под которым он известен потомкам.

Его сын, Козимо, постоянно держался вдали и от дел, и от города. Он безвыездно жил на вилле в Треббио, где мать, обожавшая своего сына, прилагала все старания к тому, чтобы заставить всех забыть о самом его существовании.

Впрочем, ведь был еще старший в этой линии рода — Лоренцо (с самого начала повествования мы представляем его читателям под именем Лоренцино).

Лоренцо родился во Флоренции 23 марта 1514 года у Пьерфранческо Медичи (приходившегося во втором колене внучатым племянником Лоренцо, брату Козимо) и Марии Содерини, чье имя мы уже здесь упоминали.

Он лишился отца в девятилетнем возрасте: как правило, в этой семье до старости не доживали. Начатки образования он получил под материнским надзором, а с двенадцати лет был отдан на попечение дяди, Филиппо Строцци.

Тут-то и раскрылся его странный характер: причудливое сочетание иронии, сомнения, беспокойства, неверия, желания, честолюбия, самоуничижения и надменности. Ни разу за восемнадцать лет жизни даже лучшие друзья не видели дважды подряд на его лице одинаковое выражение. По временам, однако, из этой смеси противоположных начал к Небу взмывала пылкая, исступленная мольба о славе, тем более неожиданная, что вырывалась она у юнца с хрупким, девичьим телом (иначе как Лоренцино его никто не звал). Самые близкие люди никогда не видели его ни плачущим, ни смеющимся, но неизменно — проклинающим и иронизирующим. При этом его лицо, скорее привлекательное, нежели красивое — он был хмур и темноволос, — принимало столь грозное выражение, что, как ни быстро оно проходило, всякий раз освещая его черты будто внезапная молния, даже смельчаков охватывал безотчетный страх. Ему было пятнадцать лет, когда его необычайно полюбил и вызвал к себе в Рим Климент VII; и вот тогда Лоренцо предложил флорентийским республиканцам убить папу, но подобное предложение из уст ребенка настолько их ужаснуло, что они ответили отказом.

Он вернулся во Флоренцию и с такой ловкостью и терпением начал служить герцогу Алессандро, всячески угождая ему, что стал для него не просто одним из друзей, но единственным другом; между Делом он сочинял для собственного удовольствия, за что частенько бывал поднят на смех, трагедию «Брут», которую дважды ставил сам.

Герцог же воспылал к нему необъяснимым доверием и, давая тому наидостовернейшее из доказательств, сделал его посредником во всех своих любовных интригах: кем бы ни была очередная жертва похоти герцога, желание которого то возносилось в недосягаемые выси, то устремлялось на самое дно, преследовал ли он красавицу-мирянку, пробирался ли в какую-нибудь святую обитель, домогался любви чьей-то ветреной супруги или целомудренной невесты, Лоренцо брался доставить ему любую из них и успешно справлялся с этим. После герцога он был самым могущественным и самым ненавистным человеком во Флоренции.

Теперь, вместе с нами проделав этот экскурс в историю, читатели вряд ли станут удивляться, когда, приведенные в герцогский дворец, обнаружат в одной и той же комнате Алессандро Медичи и его фаворита Лоренцино.

V

ПОДОЗРЕНИЯ ВЕНГЕРЦА

На следующее утро герцог, с которым Лоренцо распрощался ночью еще до его возвращения во дворец, не в силах долее сносить отсутствие своего верного друга, отправил за ним Венгерца. Как всегда, Лоренцино, стараясь угодить повелителю без промедления, не забыл приказать слугам, чтобы за ним послали, если в дом явится кто-либо из вызванных им комедиантов.

Дружеское расположение герцога к Лоренцино, впрочем, было слишком велико, чтобы мириться с проживанием юноши отдельно от него, и по его повелению для фаворита был заново отделан дом, примыкавший к дворцу и стоявший на месте нынешних конюшен палаццо Рикарди. Алессандро даже вздумал было потребовать, чтобы в стене между их покоями прорубили дверь, но Лоренцино этому решительно воспротивился, заявив, что он никогда не будет предоставлен самому себе, ибо с появлением двери герцог и у него будет как дома. Герцог назвал его неблагодарным, но подчинился его воле, ибо уступал всем капризам своего любимца.

Лоренцино застал герцога упражняющимся в бою на рапирах с новым учителем фехтования, призванным из Неаполя. Алессандро был в полнейшем восторге от своего превосходного наставника и, поскольку Лоренцино в пору, когда его звали Лоренцо, пользовался немалой известностью в такого рода упражнениях, решил предложить ему свою рапиру. Лоренцино от нее наотрез отказался, объявив, что его крайне утомляют все эти тренировки забияк, и, развалившись на диване, велел принести себе бисквитов и бутылку испанского вина; попивая вино и грызя печенье, он встречал аплодисментами или критическим замечанием каждый удар шпаги, как человек, достигший вершин совершенства в искусстве, которым больше не занимается.