Даже если не брать ярых монархистов, сторонников Фердинанда VII, можно с уверенностью сказать, что в рядах про французской партии не было единства. Сторонники конституции – либералы, представлявшие идеи французской революции с пеной у рта доказывали свою правоту, без устали критикуя реформаторов, так называемых «офранцуженных». Последние, в число которых входили государственный секретарь де Уркихо и военный министр О'Фаррилл были уверены что только сотрудничество с сильной Францией может помочь Испании не только в борьбе против соседей, но и защитить испанские власти против самого оккупационного режима.

– Но не могу же я их помирить, – улыбнулась девушка.

– Этого никто и не требует. Но вы практически на равных можете общаться с одной, другой и третьей группой. Ведь вы жена заговорщика, любовница французского короля, к тому же англичанка.

– По-вашему это мои плюсы? – изумилась Лилианна, – Для них я жена нищего арестанта, шлюха ненавистного короля, к тому же глупая англичанка.

– Ну, это вы зря! Просто надо любую ситуацию повернуть к себе лицом. Фигура вашего мужа, хоть и нищего по-прежнему окутана ореолом славы, как заступника отечества. Если кое-где рассказать душещипательную историю о том, как коварный искуситель шантажом и подкупом подтолкнул бедную вдову на путь греха, ну и так далее. Свет падок на подобные истории. Кто-то будет жалеть, кто-то восхищаться или осуждать, но самое главное что про вас снова вспомнят. Это вас шанс выйти из тени, показать себя, найти свой круг.

– Я все понимаю. Я ведь не дурочка. Я пыталась! Но лезть в политику или интриговать мне не хочется.

– Вас никто на это и не толкает. Боже упаси! Сунься вы в этот змеиный клубок, вас сожрут с потрохами. Вас должны интересовать более возвышенные сферы.

– Да, конечно, я старалась. Но моего испанского не хватило что бы на равных обсуждать испанскую поэзию и прозу. Я плохо знаю местных авторов. Да и с современной, модной, французской литературой я не в сильном ладу. Я люблю английских писателей: Дефо, Джерома. А Джейн Остин. О ее книге я могу говорить часами. Но в Испании «Гордость и предубеждение» мало кто читал. Ее просто не поймут. Я зашла в тупик сеньор Лаццаро. То, что интересует их я плохо знаю, а то что интересно мне, не знают они. Наверное, я не слишком умна, не сильно образованна, да и вообще бестолкова.

– Я понимаю тебя, дитя мое. Ты винишь себя во всех неудачах, но я считаю что главный виновник твоих бед – твой муж. Дон Диего совершил несколько серьезных ошибок, за которые тебе еще долго придется расплачиваться. Он буквально выдрал тебя как нежный, едва распустившийся цветок из знакомого сада и бросил на раскаленный песок Испании, без ухода, любви и заботы.

– Вы все шутите!

– Да, какие уж тут шутки. Зачем он женился на тебе и увез из Англии, я не знаю. Да бог ему судья. Но как он осмелился втянуть совсем молодую неопытную девушку в заговор, да еще не позаботясь о ее дальнейшей судьбе? Если бы он представил тебя свету, нашел покровителей, ну или хотя бы понимая к чему приведет его проигрыш, обеспечил бы тебя, вывез из страны, – развел руками сеньор Лаццаро.

Лилианна сидела молча, опустив голову. Эти мысли давно приходили в ее голову. Да, дон Диего ее не любил. Да, он готов был жизнь отдать за свободу Испании. Но стал бы он действовать столь опрометчиво, если бы на ее месте была мать, его любимая Омелия?

– Что толку об этом говорить. После драки кулаками не машут. Пусть наш брак и не был удачным, но я все равно чувствую свою вину перед доном Диего. Бог свидетель, я пыталась соответствовать его ожиданиям. Старалась достойно войти в этот круг избранных людей, что бы еще больше не позорить древнее имя Сальваро, но у меня ничего не получилось, – вздохнула Лилианна. Она встала с кушетки, расправив уставшие плечи.

– В том то и дело. Ты все время старалась соответствовать чьим-то ожиданиям. Переделать себя. Но если вы не можете измениться под этот мир, измените мир под себя.

– О чем вы говорите. Как я могу изменить мир!? Я же не бог и не волшебница.

– Ну, это образное выражение. Вам нужно создать свой собственный круг. Вы хорошо рисуете, неплохо разбираетесь в живописи. Создайте свой солон. Для художников, людей искусства, для всех, кого привлекают разговоры о прекрасном, возвышенном, а не политические баталии. Вам пора стать самой собой. Стать привлекательной молодой женщиной. Свободной и состоятельной.

– Стать самой собой, – мечтательно проговорила Лилианна.

Как бы ей этого хотелось. Идея открыть солон была очень привлекательной. У многих знатных испанок был свой круг людей, знакомых по интересам, малый двор. Но они сильно зависели от своих мужей и их политических пристрастий. Но Жозеф вряд ли будет диктовать ей кого принимать в своем доме, а кого нет.

– Идея хорошая, но как ее воплотить? Не буду же я за руру тащить людей в мой дом? Или рассовывать в гостиных приглашения.

– Ну тащить никого не придется. Этот дом так давно окутан ореолом таинственности, что стоит пустить слух о маленьких открытых вечерах как знать будет из рук вырывать вашу карточку друг у друга. Ну, а захотят ли прийти они суда еще раз, зависит только от вас.

– Но я не знаю ни одного художника, кроме вас, конечно.

– Зато я знаю. Приход этой публики я вам обеспечу.

– Ах, как же я рада что вы зашли! Вы просто возвращаете меня к жизни! – воскликнула Лилианна.

Она присела рядом с другом и с благодарностью сжала его тонкую ладонь. Только сейчас девушка заметила, что комната окутана в полумрак. Уже стемнело. Неужели они проговорили уже несколько часов? И никто их не прервал. Не принес свечи. Не напомнил об ужине. На гасиенде дона Диего такое даже представить было нельзя. Сеньор Лаццаро наверное уже давно проголодался.

– О боже! Какая же я глупая! Я вас совсем уболтала. Давно пара ужинать. Я прикажу что бы накрыли здесь. Надеюсь вы не откажите мне и останетесь на ужин? – засуетилась девушка.

– С превеликим удовольствием! Я и в самом деле задержался здесь дольше, чем хотел и привычный ужин в доме друга безвозвратно пропущен.

– Я так и не спросила где вы остановились?

– В доме друга.

– Понятно, – рассмеялась Лилианна. Как же давно ей не было так хорошо.

Прошло полгода с тех пор как под самое рождество донья Родригес Велатос де Сальваро открыла двери своего дома для пестрой толпы художников, их муз и их поклонников. Этому событию предшествовали несколько месяцев кропотливой подготовки, большую часть которой взял на себя сеньор Лаццаро. Именно с ним сутки напролет Лилианна выбирала новую мебель, обои, шторы и ковры. Под чуткой рукой художника старый особняк преобразился в модный дом, наполненный изящной мебелью, воздухом и светом. Без зазрения совести Лилианна сослала на чердак громоздкие кресла, старые стулья и огромные шкафы. Лишь спальню дона Диего девушка оставила без изменения. Сама же хозяйка переселилась в светлую уютную комнату на втором этаже, обставив ее в соответствии со своими вкусами и пристрастиями. Теперь Лилианна сама удивлялась почему она раньше не додумалась переехать из неуютной, ненавистной хозяйской спальни. Времена, когда старый особняк казался тюрьмой прошли, теперь молодая хозяйка просто влюбилась в этот дом, наполняя его весельем и душевным теплом. Увы, сменить прислугу так же как вышедшую их моды мебель, девушка долго не решалась. И лишь когда донья Деборо грудью встала на защиту старого порядка, наотрез отказавшись выполнять приказы сумасбродной англичанки, Лилианна решилась на серьезный разговор с экономкой. Донья Деборо ушла из дома громко хлопнув дверью, несмотря на то, что получила от бывшей хозяйке очень приличные отступные. Зато после ее ухода в доме воцарился мир и покой. Место экономки заняла старшая горничная донья Валенсия, женщина простая, трудолюбивая и веселая.

Еще большие изменения произошли в самой хозяйке старинного особняка. Под руководством сеньора Лаццаро Лилианна полностью поменяла свой внешний облик. Все ее черные, серые и коричневые платья были розданы прислуге, сама же девушка теперь носила платья не очень ярких, но насыщенных цветов: светло-желтого, нежно-зеленого, голубого, розового и светло-сиреневого. В сочетании с простым элегантным покроем, придуманным специально для доньи Сальваро, эти наряды стали эталоном моды и стиля. Сеньор Лаццаро, вместе с известной в Мадриде портнихой, лично продумывал до мелочей каждое платье своей протеже. Лишь красный цвет, был навсегда изгнан из гардероба. Сеньор Лаццаро с пониманием отнесся к этому маленькому капризу, в остальном же Лилианна полностью полагалась на его чутье и вкус. В дипломатическом и придворном мире очень строго придерживались протокола об одежде парадной, приемной, для утренних приемов, вечерних приемов и балов.