«Мой дорогой Сюлли! Враг передо мной, а у меня нет ни лошади, на которой я мог бы сражаться, ни доспехов, которые я мог бы на себя надеть. Все мои рубашки рваные, все кафтаны с дырами на локтях, котелок часто перевернут, и уже два дня я обедаю и ужинаю то у одних, то у других. Каптенармусы ничего не в силах поставить к моему столу, потому как уже шесть месяцев не получали денег».

И некоторое время спустя Сюлли был назначен суперинтендантом.

Габриель рожает ему еще двух детей: Катерину-Генриетту, признанную позже во Франции под именем герцогини д'Эльбёф, и Александра Вандома, будущего главного приора Франции.

Эта осада Амьена произошла совершенно неожиданно. Двенадцатого марта 1597 года, в то время как король с маркизой танцевали балет, ему доложили, что на Амьен неожиданно напали испанцы. Естественно, эта новость прервала балет. Король на минуту задумался, затем разрешил положение так:

— Ну что ж, поиграли в короля Франции, пора опять становиться королем Наварры!

И, увидев, что маркиза заплакала, сказал:

— Ничего, госпожа моя. Приходится брать оружие и затевать еще одну войну.

Он уехал, а двадцать пятого сентября 1597 года Амьен был отбит.

Во время этой осады, а именно. 10 июля 1597 года, Генрих IV делает Габриель герцогиней де Бофор.

Вот письмо, которое ее любовник написал в это время:

«Этим вечером я вернулся рано… Мы верим в мир и надеемся, что он будет заключен сегодня. Что касается меня, я нахожусь среди членов Лиги Сен-Тома и сегодня утром буду говорить с епископами. Кроме тех, которых я послал вчера Вам для эскорта, посылаю Вам еще пятьдесят стрелков. Надежда видеть Вас завтра удерживает мою руку от более длинных фраз. В воскресенье я сделаю опасный прыжок. В тот час, когда я Вам пишу, сотня нахалов висит у меня на плечах. Они заставят меня наконец возненавидеть Сен-Дени, как ненавидите его Вы. До свидания, сердце мое. Приезжайте завтра пораньше, мне кажется, что я уже год не видел Вас. Миллион раз целую Ваши милые руки, мой ангел, и Ваши губы, моя любовь. 23 июля».

Через несколько дней после рождения Цезаря он пишет Габриель другое письмо:

«Сердце мое! Мне нечего Вам сообщить, кроме того, что я возобновил женитьбу моего кузена и все контракты были заключены. С вечера до полуночи я играл в реверси. Вот и все новости из Сен-Жермена, мой дружок. Страшно хочу Вас видеть, но это случится не раньше, чем Вы оправитесь. Сейчас я занят послом Савойи, который прибыл заключить со мной мир, а заключить его можно будет только в субботу. Возлюбленная моя! Любите меня всегда хорошенько и будьте уверены, что Вы одна владеете моею любовью. На этой правде целую миллион раз Вас и маленького человечка. 14 ноября».

Продолжит представление любовного и эпистолярного стиля Генриха IV еще одно письмо. Право, можно поверить, что оно принадлежит скорее перу господина де Скюдери, а не победителю при Кутра и Иври.

«Сердце мое, я затравил оленя за один час с полным удовольствием и прибыл сюда в четыре утра. Я остановился в моем маленьком гнездышке, где сейчас удивительно прекрасно. Дети явились ко мне, или, скорее, мне их принесли. Моя дочка очень похорошела и становится красавицей, а сын будет красивее старшего брата. Вы меня околдовали, мои любимые, принося мне столько же любви, сколько я Вам оставил. Ах, как Вы мне угодили! Во мне было столько любви, я думал, уезжая, что уношу всю ее с собой, не оставляя Вам ни капли. Увы, я ухожу забавлять Морфея, но если он во сне подменит мне Вас, я вечно буду избегать его компании. Доброй ночи мне и здравствуйте, моя любовь! Миллион раз целую Ваши прелестные глаза».

Еще письмо. Это, наконец, последнее:

«Мое очарование! Через два часа после этого гонца Вы увидите кавалера, который любит Вас страстно, которого называют королем Франции и Наварры. Титул безусловно достойный, но утомительный. Звание Вашего смиренного подданного мне гораздо более соблазнительно. Впрочем, все три достаточно хороши, под каким бы соусом их ни подали, и я не намерен уступать их никому. По Вашему письму я понял, с каким нетерпением Вы направлялись в Сен-Жермен. Мне очень приятно, что Вам полюбилась моя сестра. Это одно из самых верных свидетельств Вашего доброго ко мне отношения, которое я ценю больше моей жизни, хоть и очень люблю ее. Приветствую тебя, моя Вселенная! Целую Ваши глаза миллион раз.

Из нашей очаровательной пустыни Фонтенбло, 12 сентября».

Видно, до какой страсти разгорелась любовь короля к Габриель. Он торговался с Римом по поводу разрыва своего брака с Маргаритой. Он требовал у нее согласия на развод, она упорно отказывалась. Но он был готов перешагнуть через все. Не было недостатка и в предупреждениях ни сверху, ни снизу.

Однажды вечером он возвращался с охоты, одетый очень просто, в сопровождении всего трех дворян. Нужно было пересечь реку с набережной Малаке, в том месте, где сейчас находится мост Святых Отцов, а тогда был паром. Было это в 1598 году, как раз собирались подписывать Вервенский мир.

Увидев, что перевозчик его не знает, Генрих спросил, что он думает о мире.

— Честное слово, — сказал перевозчик, — я не представляю, что это за прекрасный мир, но что я знаю наверняка, это то, что на все существует налог. Даже на эту паршивую лодчонку, которой я зарабатываю себе на жизнь.

— Эй, — продолжал Генрих, — а разве король не собирается привести в порядок все эти налоги?

— Ха! Король довольно хороший малый, — ответил перевозчик, — но у него завелась любовница. Приходится шить ей столько красивых платьев и дарить столько безделушек, что конца этому не видно. А платить-то за все нам. — Потом помолчал и добавил с глубоким пониманием: — Пусть бы она была только его! Но говорят, что у нее много ласкателей.

Король принялся смеяться. От сердца ли он смеялся? Или наперекор ему? Мы недостаточно глубоко проникли в тайны королевской ревности, чтобы судить об этом.

Но, во всяком случае, на следующий день он приказал найти перевозчика и заставить его повторить все это перед герцогиней де Бофор. Перевозчик все повторил, не пропустив ни слова. Герцогиня была взбешена и хотела его повесить. Но Генрих лишь пожал плечами и сказал:

— Вы с ума сошли! Просто бедняга доведен нищетой до такого дурного настроения. Я хочу, чтобы он больше ничего не платил за свою посудину, и с завтрашнего дня, даю вам слово, он запоет: «Да здравствует Генрих Четвертый и милая Габриель!»

И перевозчик покинул Лувр с двадцатью пятью золотыми экю в кошельке и освобождением от налогов для своего парома.

Одно обстоятельство тревожило герцогиню гораздо сильнее, чем то, что могли сказать о ней все лодочники на свете. Обстоятельством этим были гороскопы, которые она приказывала составлять. Все они были безнадежны.

Одни говорили, что она будет замужем только один раз. Другие, что она умрет молодой. Одни — что ребенок заставит ее потерять все надежды. Другие — что человек, на которого она эти надежды возлагает, сыграет с ней дурную шутку: И чем ближе к ней было ее счастье, как казалось со стороны, тем менее верным казалось оно ей самой.

И Грасвен, ее горничная, говорила Сюлли:

— Я не знаю, что с моей госпожой, но она только плачет и стонет ночами.

И тем не менее Генрих наседал на Силлери, своего посла в Риме, угрожая сделать Францию протестантской, если не будет расторгнут его брак, и посылал курьеров за курьерами к Маргарите, угрожая обвинением в супружеской неверности, если она не даст согласия на развод.

Между тем нависла новая туча.

Габриель была в Фонтенбло с королем. Приближались пасхальные праздники. Король упрашивал Габриель провести их в Париже, чтобы народ, который неизвестно почему считал ее гугеноткой, не воспользовался этой ситуацией для новых нападок. К тому же Рене Бенуа, ее исповедник, со своей стороны также убеждал ее уехать по той же причине.

Итак, было решено, что любовники разлучатся на четыре или пять дней и встретятся вновь сразу после Пасхи.