-Как же Вас миновала эта участь? Перед этим Вас задержали, потом отпустили, вы работали, были на легальном положении.

Я сам удивляюсь, как это случилось. Однажды меня арестовали дома. Пришли сделали обыск, выписали повестку явиться на второй день. Я пришел. Следователь сделал допрос и потом говорит: «Я Вас беру под стражу. На Вас заводится уголовное дело». Снял с меня пояс, шнурки, часы, ручку и отвел в КПЗ, это в Харцызске было. Я зашел, а там два подростка сидят, которые шапки крали у пьяных прохожих и один рецидивист. Он уже третий или четвертый срок сидел. Завели меня, и я подумал: «Слава Богу, теперь я на своем месте. Все сидели, а я нет. Теперь я уже реабилитирован перед всеми». Потом лег я и немного задремал. Двое разговаривают, и один другому говорит: «Я знаю его, он в собрание ходит, и мои родители ходят туда. Он там пресвитер. Завтра он нам расскажет интересное о Боге». Оказывается, это сынок брата нашего. Он и сейчас вор. У нас шапки крадет. В собрание приходит и крадет. На второй день была беседа, очень приятная, хорошая. Они задавали вопросы, я им рассказывал. Рецидивист заинтересовался очень. Мы с ними так беседовали всю субботу, потом мне принесли передачу. Жена моя. Я заранее запас на чердаке спецовку, фуфайку, сапоги кирзовые на случай ареста. И все это она мне принесла. Я ей отдал мою одежду, и мы обменялись. Она передавала, что в церкви молятся обо мне. Побыли мы воскресенье, побеседовали еще, разделил я с ними передачу. Задает вопрос мне один из подростков: «Может ли Бог Вас освободить? Мы, ладно, сидим за дело, шапки крали. Тот тоже виновен, а Вы же не виновны. Почему Бог так допускает?» Я говорю: «Затем, чтобы я мог вам сказать, чтобы вы прекратили кражи, чтобы вы покаялись. Вот для чего меня Бог призвал. Мы же беседовали о Библии, о Христе целый день. Вот для чего Бог сделал это, чтобы засвидетельствовать вам». Они говорят: «Ну вот, Вы засвидетельствовали нам, и теперь Вас освободят?» Я говорю: «Может я должен еще кому-то в тюрьме сказать, потом в лагере. Кто им пойдет сказать? Такая задача наша. Бог все может сделать». Рассказал им картину, когда сидел апостол Петр в узах, и когда его пробудил ангел. Толкнул в бок и вывел его. Бог тот же самый, Он может и сегодня это делать. Они не поверили, что такое бывает. Я говорю: «Бывает, и может быть». В понедельник делал обход тюрьмы начальник милиции, а я порядки не знаю. Нужно было всем встать, и я встал. Он спрашивает: «За что?» Рецидивист докладывает ему, как бывалый. Глянул на меня и спрашивает: «А Вы чего здесь»? Я говорю: «Привезли». Он: «Когда посадили»? Я: «В пятницу». Начальник пожал плечами и пошел.

-Он знал Вас?

Я его не знал, а он знал меня, потому что если что -то случается, то все дела собираются. Потом он ушел, и во вторник вызывает меня следователь с вещами. Завел меня опять к себе в кабинет и снова допрос сделал. Спросил, когда я уверовал, какая семья, все анкетные данные. «Служитель?» «Да, служитель». «С какого года?» «С такого-то года, несу служение». «Где работаете?» Все данные записал, потом опять повторил. И следователь говорит: «Если я найду нужным освободить Вас до суда, Вы никуда не уедите»? Я говорю: «Бежать никуда не собираюсь, на нелегальное положение не пойду. На посещение других городов я имею право»? Он говорит: «Имеете право. Только по первому моему требованию должны являться на допрос». Я согласился по повестке являться на допрос. Он дал мне бланк, и я заполнил его, что по первому вызову следователя должен являться на допрос, что на нелегальное положения уходить не собираюсь, и скрываться от правосудия не буду, и расписался. Дал такую расписку. Он отдал мне пояс и все остальное, что забрал. Я пришел домой, и пошел в собрание. Одни говорили: «Слава Богу, что вернулся, мы молились за тебя». Вторые: «Как это так? Почему же вернулся? Всех сажают, а его освободили». Я рассказываю, что меня под расписку о невыезде выпустили, заведено уголовное дело. Я спрашиваю: «Вы же молились?» Они: «Молились». Я: «Но почему не верите, что Бог может освобождать, раз вы молились. Зачем тогда молится. О чем вы молились?» Они: «О том, чтобы Бог освободил». Я: «Бог услышал ваши молитвы, а вы теперь недовольны, и ставите мне какое-то недоверие». Следователь вызывал меня еще несколько раз, я ходил на допрос. Что мог отвечать, то отвечал, когда касалось меня лично. Если касалось других, то я отвечал, что спросите других, кого эти вопросы касаются, а я на эти вопросы не отвечаю. Потом он вызвал меня по повестке и объявляет: «Статья, по которой Вы обвиняетесь, попадает под амнистию». Амнистия как раз прошла и стали отпускать. Я написал, что ознакомлен и дело закрывается. Расписался, и на том дело окончилось. Прихожу домой и говорю, что так и так. Кто поверит, а кто не поверит. Некоторые и сегодня не верят. Когда мне дали эту квартиру, я десять лет был уже на пенсии. Потом поехал проведать своих сотрудников, я с ними много беседовал, дарил Библии, а когда ушел на пенсию, то раз в год их посещаю, побеседую с ними, они очень интересовались моей судьбой, семьей, и я их ставил в известность. Приехал, рассказал все. Очень приятная встреча была. Тот, который был парторгом, который судил меня товарищеским судом, который чинил препятствия, когда увидел меня, обнял и спросил: «Ну, что? Ты держишься»? «Да, держусь». «Ну, так и держись. Слава Богу. Молодец». В свое время поменялись обстоятельства, и он теперь смотрит на меня по- другому. Спрашивают у меня, где я живу. Я отвечаю, что на поселке, в том же доме. Семья большая, тесно. Мне говорят: «Подавайте на квартиру. Сейчас всем участникам дали, один остался «афганец». Всем дают квартиры. Есть такой закон, что всех обеспечить жилплощадью. Пишите заявление». Я говорю: «У меня же дом». Мне отвечают: «Не имеет значения, у Вас семья не позволяет больше». Сказала какие документы собрать, и меня поставили на льготную очередь. По льготной очереди я был второй, за «афганцем». В сорокалетие Дня победы, на 9 мая заседал в Макеевке исполком, и дали две квартиры: мне двухкомнатную, потому что у меня жена и дочь. Потом мне звонят: «Вам выдели квартиру, приезжайте с документами». Я приехал, мне выделили квартиру в Макеевке, но мы поменяли на Харцызск, и заселились. Потом встречает меня сестра и говорит: «Что квартиру дали»? Я говорю: «Да, дали». Она: «Тому что-то не дали, а тебе дали». Я говорю: «Ну, я не знаю. Мне дали, я рад и благодарю Бога». Она: «Благодаришь Бога...?» Вот какое мнение у человека, что я работник КГБ, мне выделили квартиру, и все блага дают.

-Не было ли со стороны Лидии Михайловны подозрений в Ваш адрес? Почему Вас эта участь миновала? Как так получалось, что Вас не подозревали в том же Совете руководства?

Когда я был последний раз на Совете церквей, тогда Крючкову было 50 лет. Мне тоже 50 лет исполнилось, и я ушел на пенсию. Я купил ему тогда чашу серебряную, и себе тоже. Поехал к нему подарить чашу, и как раз меня пригласили. У меня она стоит, я больных с этой чашей посещаю. И вот приехала сестра, я не мог ехать один, меня связная везла. И мы поехали. Приехал я, братья сошлись, и я поздравил его с днем рождения, подарил чашу, потому что они из рюмочки принимали причастие. Он поблагодарил, а потом говорит: «Ты не думай, что ты тут умней всех нас, что ты до пенсии доработал, что тебе пенсию будут платить, а мы лишены этих возможностей». Я говорю: «Геннадий Константинович, какие у тебя мысли. Если я работал, ты же приезжал, говорил с моей женой, не смог убедить, она не согласилась. Винс приезжал, она не согласилась. Церковь не дала согласия. Доработал, Бог позволил мне». И он так вот мне это выговорил, но такого, чтобы падало подозрение в сотрудничестве не было. Если с другими что-то и пытались, то я был на виду у всех: у руководителя межобластного совета, на работе, всегда общались вместе. А отдельные, конечно, могли создавать, а потом пускать разные слухи. Лидия Михайловна была недовольна, потому что я останавливал ее в ее грубых тонах, в ее неправильных сведениях, которые они подавали. Я проверял это, останавливал, и не давал ей развиться. Она скрипя сердцем все это принимала и чувствовала, что Совет родственников узников как-то все равно должен быть в Совете церквей, и должно быть какое-то руководство. Хотя отдельные сестры шли в разнос. С Дедовска сестра Якименкова, не жена Павла Афанасьевича, а его брата, неуправляемая, тоже была в Совете. Потом Рытикова, простая женщина- христианка, только ее адрес использовали. Еще Юдинцева, очень строптивая женщина, пробивная, «ей нужно пробивать мужа, карьеру делать», как она сказала. Вот такие попали туда женщины неуправляемые, да еще с Молдавии Хорева, тоже неуправляемая. Еще с Луганска Козорезова. Тоже своевольная женщина. И их четверка собралась одного духа. Не знаю, как там они вмещали друг друга, наверное, трудно было вместить, потому что такие женщины не уживаются друг с другом. Козорезова очень своевольная женщина была, и брала на себя больше, чем положено. Любит руководить, командовать. Когда мы куда-то направлялись, например, в Совет по делам религий, или во ВСЕХБ по каким-то вопросам: письмо посылать или собеседование, или с какими-то претензиями, то она говорила: «Как это так, вы сами ходите, надо кого-то из Совета родственников узников брать». Я говорю: «Хорошо, идемте с нами, пожалуйста, если вас интересует, и Вы поможете». Там она брала инициативу в свои руки и не давала никому высказаться, срывала эти общения, и мы уходили ни с чем. Не успевали мы только составить документ очередной, когда выходило сообщение о родственниках узников, как она тут же расписывала все эти вопросы.