Глубокое возмущение вызывает у моряка тот факт, что царь, погрязший в «беспутной роскоши», отказывает «до времени» в отпуске средств для снаряжения кругосветной экспедиции, о которой хлопотал адмирал К. В. Путятин.
«И так все рушилось! — записывает в дневнике Рейнеке 23 февраля 1844 года. — Боже мой! Ужели Россия должна страдать от самодержавия. Бедный флот ее не имеет средств пробудить дух. Надежда на обещание Меньшикова — послать на 1845 год судно кругом света — еще греет душу. Но состоится ли это? Нет! Россия падает».[317]
Рейнеке возмущает бездеятельность царского правительства в исследовании морей и дальних пределов России. Он откровенно пишет о том, что сановники, включая начальника морского штаба Меньшикова, преследуют науку на флоте, не отпускают средств на издание трудов экспедиций, талантливых книг морских офицеров, на гравировку карт, тратя при этом тысячи на публикацию никому не нужных сочинений фаворитов и льстецов. Михаил Францевич с горечью видит утрату интереса со стороны правительственных кругов к Русской Америке и Камчатке. Как некогда декабристы — Рылеев, Завалишин и Романов, он отстаивает необходимость укрепления позиций России в этих дальних, но дорогих отечеству областях. Рейнеке возмущен утратой колонии Росс в Калифорнии и уступками в пользу иностранцев со стороны Российско-Американской компании. Чувство тревоги вызывают у него сообщения о проникновении иностранцев в восточные земли России.
«В разговоре о колониях, — записывает Рейнеке в дневнике, — узнал я от Литке, что на Анадыре поселились североамериканцы и в торговле с чукчами находят выгоду. На это жаловались правительству наши промышленники Барановской артели, поселенные там лет за 50. Правительство поручило исправнику того округа выгнать американцев. Но как и чем тот исполнит это?.. Странно! Мы не находим выгод во владении Камчаткою, а пришельцы издалека селятся там, конечно, не в наклад себе. Бедная Русь!»[318]
Рейнеке неоднократно возмущался тем, что царское правительство препятствует развитию отечественной промышленности и торговли, предоставляя при этом льготы иностранцам.
Наиболее близкие отношения он поддерживает с кругом людей, которые некогда были дружны с семьей Бестужевых. Не говоря о Литке и Врангеле, когда-то принадлежавшим к бестужевскому кружку, он дружит с Владимиром Павловичем Романовым, членом Северного общества декабристов. В Беломорских экспедициях участвовал декабрист Иванчин-Писарев. К нему нередко заглядывали Матюшкин и Лутковский, близко знавшие декабристов Бестужевых и Кюхельбекеров, Завалишина и Рылеева…
В скупых торопливых дневниковых записях чувствуется его идейная близость к воззрениям томящегося в изгнании друга, Николая Бестужева. Рейнеке пользуется первой возможностью, чтобы протянуть ему руку.
Н. А. Бестужев.
В 1850 году секретарь ученого комитета морского министерства Аполлон Александрович Никольский показал Михаилу Францевичу письмо Н. А. Бестужева. Там была приписка для Рейнеке. Николай Александрович писал своему другу, что любит его так же, как в годы далекой молодости; Рейнеке немедленно откликнулся сердечным письмом. Он писал Н. А. Бестужеву:
«Не нахожу слова, чтобы выразить признательность мою за приписку в письме Вашем к Аполлону Александровичу».
Дальше Рейнеке вспоминал о временах беспечной юности и заключал письмо следующими словами:
«Вы пишете, что имя мое отмечено у Вас красными строками. Очень благодарен за такое доброе обо мне мнение, но работы мои, право, не стоят того, чтобы имя чернорабочего труженика врезывать так глубоко в память, даже близких современников».[319]
В другой раз Рейнеке сердечно благодарит Николая Александровича за частые и обстоятельные послания, подчеркивая, что они доставили ему «большое душевное удовольствие».
«Эти письма, — продолжает он, — прочитаны мною несколько раз, в часы грусти и душевных огорчений, так часто встречающихся в нашей жизни, и всегда приносили мне утешение и научили меня твердости духа».[320]
Он с удовольствием сообщает Н. А. Бестужеву, что его рукопись «Опыт истории Российского флота» цела и хранится у начальника Гидрографического департамента Вилламова. Ее удалось прочитать Ф. П. Литке, который «был ею очень доволен». «Следовательно, — продолжает Рейнеке, — Вы не правы в строгом противу нее приговоре Вашем. Директор нашего департамента Вилламов обещал было дать ее почитать мне… но по сию пору еще не исполнил этого».[321]
Михаил Францевич рассказывает далекому другу, что вместе со своими товарищами намерен создать капитальный труд по истории русского флота, который явился бы продолжением славного начинания Н. А. Бестужева. В нем он надеется показать «постепенное развитие познаний наших о морях и реках наших», затем должна следовать история развития флота и кораблестроения, войн и походов. Заключительная часть отводилась биографиям замечательных лиц и морской библиографии.
«Что Вы на это скажете? — пишет Рейнеке. — Удостойте Вашим советом».[322]
Он возмущается, что царское правительство не обращает внимания на свои полярные владения.
«Наш север, от Архангельска до Новой Земли, теперь забыт, хотя там было бы что поработать для пополнения и поправок прежних работ, — жалуется Рейнеке. — Да еще просьба. Все, знающие Вас лично и по преданиям, требуют от меня подробностей о настоящем состоянии Вашего здоровья и занятиях. Простите за нескромную докучливость об этом; право, она не из одного простого любопытства, но из чистого уважения к Вам…»[323]
Рейнеке отвечает на десятки вопросов, которые задает Николай Бестужев. Они касаются создания точных часовых механизмов, способов определения расстояния, маятниковых исследований, наблюдений за уровнем Каспийского и других морей. Михаил Францевич шлет своему другу литературу, карты и даже выписки из журналов описи Балтийского моря. Он дает подробные отчеты о состоянии географических исследований и всякий раз просит Николая Александровича «не забывать преданного слугу, которого так радует беседа Ваша. Приведет ли господь увидеться на земле?».[324]
Рейнеке посылает ему в подарок «Атлас Белого моря» и два тома сопутствующего ему «Описания». Николай Александрович 8 мая 1852 года отвечает другу восторженным письмом:
«Напрасно называете себя чернорабочим тружеником (в Ваших первых письмах), скажите мне, какая работа не черная, пока не дойдет до результата? Не говоря уже о стихах, которые с чрезвычайными помарками не дешево достаются самым гениальным писателям; самые бриллианты, служащие украшением красавицам, не терпящим ни одного атома грязи ни на своей персоне, ни в своем будуаре, проходят самые грязные манипуляции, пока достигнут настоящего блеска и вида. Но стихи читает молодость, бриллианты ценятся только женщинами, цельное же и полезное остается в потомство векам. Так и Ваша книга, результат 27-летних трудов, есть монумент несокрушимый. Конечно, это не блестящий роман или поэма, но Геродот, Плиний и Страбон также не писали стихов, однако их читают и будут читать с набожностью, а что такое был их труд? Компиляция виденного и слышанного — не более, они не имели понятия о тех трудах, какие подъемлются нынешными чернорабочими тружениками для описания земли и моря. Определить полжизни, с потерею здоровья, на пользу человечества и науки — есть заслуга невознаградимая. Только уважение умной части человеческого рода и собственная совесть могут оценить и оплатить этот долг! Верьте мне, что я не только с благодарностью, но и с благоговением принял Ваш подарок».[325]
317
Там же.
318
ЦГАВМФ, ф. 1166, оп. 1, д. 10, л. 18.
319
ИРЛИ, ф. 604, д. 15, л. 73.
320
Там же, л. 74.
321
Там же, л. 75.
322
ИРЛИ, ф. 604, д. 15, л. 76. Н. А. Бестужев отвечал Рейнеке: «Ваш план истории превосходный. Нельзя же всего вместить в одну раму, а между прочим, каждая из частей, Вами проименованных, служит пояснением другой, и обойтись без которой-нибудь невозможно. Вы говорите, что с этим планом почти согласен и А. П. Соколов; я понимаю это слово почти так, что неутомимому А. П. ничего не хочется выпустить из своих рук. Честь ему и хвала! Ура нашему молодому поколению! Право, возрождаешься духом, следя за его успехами!» (Воспоминания Бестужевых. М., 1951, стр. 512).
323
Там же, л. 79.
324
Там же, л. 93.
325
Воспоминания Бестужевых. М., 1951, стр. 508.